Дверь заклинило намертво. Джонсон прикидывал, как бы вытащить водителя, но мешала рулевая колонка. Пол у машины исчез.

Джонсон заглянул под автомобиль. И его худшие опасения подтвердились. Ноги водителя не были согнуты или сломаны: их по колено оторвало взрывом.

Скип Бингхэм прибыл на Шеридан-серкл сразу за спецмашиной № 1 и поставил свою «скорую» перед посольством Турции.

Следователь Джонсон в это время старался утихомирить мужчину с опаленными волосами.

— Скажите же, что произошло? — спрашивал он.

— Они подложили бомбу в машину!

— Кто «они»? Кто подложил бомбу?

— Чилийские фашисты! Подонки!

— Какие еще чилийские фашисты? Откуда вы знаете? — Джонсон достал блокнот и авторучку. — Рассказывайте.

Но тут мужчина увидел носилки. Он оттолкнул Джонсона и бросился к ним.

Носилки с пациенткой вдвинули в машину. Питерсон села рядом.

К тому времени, когда «скорая» умчалась прочь, пожарным удалось с помощью лома открыть дверь голубой машины и сорвать рулевое колесо. Агент СОДЛ прижимал принесенную врачом «скорой» Каталано кислородную маску к лицу водителя, а сам Каталано лежал под машиной, ощупывая страшные раны на ногах мужчины и пытаясь зажимами приостановить обильное кровотечение. Водитель больше не дышал. Пульс остановился. Перекачивать сердцу было нечего: менее чем за десять минут он истек кровью.

Кукмович решил, что мужчина с опаленными волосами окончательно потерял голову. Не дай бог, если у него сотрясение мозга или внутреннее кровотечение. Чарлз поспешил усадить его в свой патрульный автомобиль и повез в больницу: по пути туда у мужчины приступы рыданий и бессвязной брани сменялись жутким спокойствием.

Следователь Джонсон едва пробился сквозь толпу полицейских и больничного персонала, запрудившую все проходы в приемном покое больницы Университета Джорджа Вашингтона. Нужного ему человека Джонсон нашел в небольшой перевязочной: облаченный в зеленое больничное одеяние, тот лежал на операционном столе. Над ним хлопотали врачи и сестры: они уже извлекли из грудной клетки небольшой осколок и сейчас обрабатывали множественные порезы и ссадины на лице. Дожидаясь, пока медики закончат работу, следователь заглянул в регистрационные карты. На одной из них значилось: Майкл Моффит. Год рождения 1951-й, 29 июля. На другой, заведенной на раненую женщину: Ронни Карпен Моффит. Год рождения 1951-й, 10 января. Обоим было только по 25 лет.

Наконец Джонсон смог возобновить опрос свидетеля. Место работы? Что именно Моффит помнит о взрыве? Назовите имена чилийских фашистов. Следователю приходилось чуть ли не кричать Моффиту в ухо, чтобы удержать его внимание: тот то начинал говорить, то надолго умолкал. Моффит бессвязно бормотал о каких-то военных переворотах и политических убийствах, о битвах между «ястребами» и «голубями». Джонсон едва успевал строчить в блокноте, записывая все подряд. Раненый терял силы на глазах. То он требовал позвать своих друзей. То проклинал убийц. Но главным образом спрашивал, что с его женой. Джонсон старался не позволить Моффиту отвлекаться, сначала с вежливой настойчивостью, потом просто грубо. Он был полон решимости выжать из свидетеля все сведения сейчас, пока случившееся еще свежо в памяти, особенно о тех самых важных минутах перед взрывом и сразу после него.

И единственное, что ему оставалось, — продолжать истязать вопросами и без того мучающегося раненого.

Бингхэм вышел на улицу. После 45 минут непрерывного массажа грудной клетки раненой нестерпимо ломило руки. Он пробрался сквозь толпу к знакомому репортеру.

— Слушай, что происходит? Кого это мы привезли?

— Какой-то Летельер, — ответил тот. — Посол из Чили то ли еще откуда-то.

Через несколько минут после Бингхэма из операционной вышел один из врачей. Нарочито медленно пересек вестибюль больницы, собираясь с духом…

— Ваша жена умерла, — сказал он Майклу Моффиту вдруг осипшим голосом, и следователь Джонсон понял, что допросу пришел конец.

— Летите сегодня! — приказывает Эспиноса (заместитель начальника пиночетовской тайной полиции — ДИНА, ныне Национальный информационный центр). — Завтра в аэропорту Кеннеди встретитесь с лейтенантом Фернандесом, который возвращается в Чили. Он передаст вам оперативные разведданные.

— Слушаюсь, полковник, — по-военному отвечает Таунли.

Они с Эспиносой сидят в автомобиле, притаившемся на окраине Сантьяго. Хотя Эспиноса и Таунли дружат’семьями, постоянно видятся в штаб-квартире ДИНА, полковник, когда речь идет о серьезных делах, предпочитает такие вот конспиративные встречи.

— Вам придется разъяснить кубинцам… задание до мельчайших деталей. Они должны справиться сами: не нужно, чтобы вы оставались в Штатах, когда это произойдет. Кстати, хорошо бы все обставить как уличное происшествие: нападение грабителей, несчастный случай. Что-нибудь не очень шумное, не вызывающее подозрений.

— А вдруг не удастся? Взрывчатку вы запрещаете?

— Нет, не запрещаю. — На губах Эспиносы мелькает тень улыбки. — Взрыв так взрыв. Мне нужен результат.

— Слушаюсь, полковник, — повторяет Таунли.

Через несколько минут он пересаживается в свой автомобиль. Примчавшись домой, на бегу распоряжается, чтобы жена собрала чемодан: он летит в Нью-Йорк.

Курьер привозит из центра документации ДИНА новый паспорт и удостоверение личности на имя Ханса Петерсена. И докладывает, что изготовить кредитные карточки и водительское удостоверение не успели. Вне себя от бешенства, Таунли набрасывается на ни в чем не повинного посыльного: а как прикажете арендовать автомобиль? И хотя Таунли отчаянно боится «наследить», выбора у него нет — приходится ехать в местный автоклуб самому, там у него полно приятелей. На получение международного водительского удостоверения у «Ханса Петерсена» уходит чуть больше часа.

В бюро путешествий за билетом на самолет он отправляется опять же самолично. Клерки, которые знают его как Андреса Уилсона и Кеннета Иньярта, с трудом прячут ухмылки: теперь уже Петерсен?

Из будки платного телефона в деловом центре Сантьяго Таунли звонит в представительство чилийской авиакомпании ЛАН в Нью-Йорке. Он извещает своего приятеля Фернандо Кручагу, что прибывает завтра утром. Таунли также поручает Кручаге сообщить о его прибытии Вир-хилио Пасу…

Вернувшись домой, он укладывает в чемодан вырезанные из газет фотографии Орландо Летель-ера. Наспех перекусывает и прощается с женой и детьми. Через двенадцать часов в Нью-Йорке Таунли, прилагая немало усилий, чтобы казаться спокойным, протягивает свой служебный чилийский паспорт инспектору службы иммиграции.

Добравшись до помещения представительства ЛАН, Таунли наконец чувствует себя в относительной безопасности. После обеда листает каталог радиотоваров в кабинете Кручаги; сняв трубку зазвонившего телефона, он расплывается в улыбке: внизу спрашивают Андреса Уилсона. Таунли спускается и видит лейтенанта Фернандеса в компании двух женщин. Лейтенант изо всех сил выдает себя за досужего туриста, из его сумки торчат теннисные ракетки. Одна из женщин оказывается его сестрой; вторая — агент ДИНА по имени Лилиана Уокер. Фернандес представляет Таунли дамам как Андреса Уилсона, и через несколько минут под каким-то предлогом мужчины покидают их и уединяются в пустующем кабинете представительства ЛАН.

Фернандес передает Таунли самодельную карту Вашингтона и несколько исписанных от руки листков:

— Его адрес. Номер его машины. Живут они с женой к северу от города, в Мэриленде. Вот, на карте помечено. Этим путем, всегда по одному и тому же маршруту ездит на работу. Машину оставляет вот здесь, в переулочке.

— В переулочке? — заинтересованно переспрашивает Таунли. — Отличное местечко, лучше не придумаешь. Ни одного, считай, фонаря, а он иногда уходит с работы затемно. Можно, конечно, попробовать как-нибудь вечером, когда он возвращается домой, но это будет много труднее. Дом его в тупике.