Мы занесли коробки в подъезд и понесли наверх, Фредерик шел позади меня.

— А как же ты дотаранил их до дома? — спросила я.

Фредерик остановился.

— Кто несет все дары жизни только домой, тому дается просветление, — сказал он.

Я обернулась и посмотрела на него.

— Это была шутка, — сказал Фредерик. — Мебельное такси.

Наверху он посмотрел на часы:

— Мне пора, — сказал он. — Тебе придется собирать его одной.

И никто из нас тогда не знал, что я восемь лет так и не соберусь это сделать.

В аэропорту все гудело от тщательно спрятанных правд, которые в последний момент рвались на свет Божий. Всюду были люди, которые обнимались в последний раз, и я надеялась, что они делали это потому, что их правда вырвалась наружу, оказавшись на поверку совсем не такой жуткой и устрашающей, как они боялись. А может, люди обнимались как можно крепче, чтобы у спрятанной правды не было шанса выбраться наружу и на последних метрах еще и навонять и наделать шума.

Мы стояли перед табло вылета. Фредерик отставил свой чемодан и смотрел на меня.

— Я тебе верну, — сказал он. — Я пришлю их тебе, — имея в виду сто двадцать три марки.

Мы поздно вспомнили, что у нас нет машины, поэтому поехали на такси.

— А обязательно брать с собой этого огромного, страшного зверя? — ругался таксист, и Фредерик ответил ему:

— Да, обязательно. Этот огромный, страшный зверь всегда должен оставаться при нас.

Мы уместились на заднем сиденье, Аляска между нами: наполовину на сиденье, наполовину на полу. Фредерик ведь заранее предупреждал, что сегодня будет много думать, и теперь так и поступил. Я смотрела, как он это делает.

Всю поездку мы промолчали, только незадолго до аэропорта Фредерик обнял меня, что означало, что он обнял при этом и Аляску.

— Почему ты так спокойна? — спросил он.

— Я так спокойна, потому что ты нервничаешь, — сказала я, и это была правда, я не нервничала, тогда еще нет, я растревожилась только здесь и сейчас, в зале вылетов.

— Нет, — сказала я, — деньги мне не возвращай. Ты же подарил мне стеллаж.

Мы задрали головы к табло, когда оно с шумом обновлялось. Подвесные буквы со стуком выпадали одна поверх другой, на лету растворяясь в размытом черно-белом мельтешении. Мы и все остальные ждали, когда буквы успокоятся и их снова можно будет прочитать, все смотрели вверх как зачарованные, как будто надеясь, что табло сейчас поведает нам, как продолжится жизнь. Буквы угомонились, и табло действительно показало, что будет в жизни дальше, по крайней мере, в ближайшие пять минут, на своем табловском кратковременном языке.

— Выход 5-В, — прочитал Фредерик.

Когда мы шли к выходу через зал, Аляска вдруг так сильно потянула поводок, что я чуть не потеряла равновесие.

Она рвалась в сторону мужчины, который шел нам навстречу. Я сощурилась. Я еще никогда не видела этого человека, но сразу поняла, кто это был.

— Извините, что я так просто заговариваю с вами, — сказал он Фредерику. — Моя фамилия доктор Машке. Я психоаналитик. А вы буддист, верно? — Он протянул Фредерику руку. Его кожаная куртка издавала скрип.

— Да, — сказал Фредерик, — я буддист. — Он мельком оглянулся на меня. — По крайней мере, считаю себя им.

— Я очень интересуюсь буддизмом. Практикуете ли вы дзадзен?

Фредерик кивнул, и доктор Машке не мог отвести от него глаз, он смотрел на него так зачарованно, как господин Реддер на чересседельную сумку.

Я уставилась на доктора Машке. У него были рыжеватые волосы, рыжеватая короткая бородка, он носил никелированные очки и был приблизительно в возрасте моего отца.

— Машке моя фамилия, — сказал он, обращаясь ко мне, и бегло пожал мне руку. Ему не терпелось снова повернуться к Фредерику, но тут его взгляд зацепило что-то на моем лице: — Вы мне кого-то напоминаете.

— Моего отца, — сказала я.

— Не может быть, — сказал доктор Машке. — Вы дочь Петера! Вы очень на него похожи. Как я рад с вами познакомиться.

Аляска радовалась сверх всякой меры — вероятно, потому что она была идеей доктора Машке.

— Аляска была идеей доктора Машке, — объяснила я Фредерику, — и дальние странствия моего отца тоже.

— Нет, — сказал доктор Машке. — Как раз наоборот. Я тогда многократно пытался отговорить его от этого. Я настоятельно рекомендовал ему оставаться с вами. Но скажите, пожалуйста, — он повернулся к Фредерику, — у меня есть один вопрос по йогачара-буддизму.

— Но это неправда, — возмутилась я. — Все это были ваши идеи, — и вместе с тем я сообразила: у меня же нет ни малейших доказательств, что в путешествие по всему миру моего отца отправил доктор Машке; мы с Сельмой просто предполагали это, а на самом деле все могло быть и совсем наоборот.

— Ну выкладывайте, — сказал Фредерик.

Доктор Машке откашлялся.

— Точнее говоря, у меня вопрос по восьми виджняна.

— Что это с Аляской? — спросила я, потому что собака просто не могла нарадоваться на доктора Машке.

— Мы провели однажды вместе очень хороший день, — сказал доктор Машке и скрипя курткой потрепал Аляску по голове. — Точнее говоря, мой вопрос касается алая-виджняна.

— Сознание-сокровищница, — сказал Фредерик.

— Вот именно, — доктор Машке просиял.

— Как, вы провели вместе один хороший день? — спросила я.

— Аляска однажды навестила меня среди лета, — сказал доктор Машке, — и мы провели вместе целый день.

Я вспомнила день, когда Аляска исчезла и появился Фредерик.

— Так она была у вас?

Фредерик посмотрел на меня.

— Так вот что было приключением Аляски, — сказал он. — Ты что-то побледнела, с тобой все в порядке?

Я побледнела, потому что всегда меняешь цвет, когда все оказывается наоборот.

— Почему она сбежала именно к вам?

— Думаю, потому, что скучала по Петеру, — сказал доктор Машке, — а я очень привязан к вашему отцу. Животное чувствует такие вещи.

— Я тоже очень привязана к отцу, — сказала я, и доктор Машке ответил:

— Да, но, видите ли, психоанализ связывает совершенно иначе.

Фредерик положил ладонь мне на спину. Подите прочь, подумала я в сторону доктора Машке. Я подумала это со всей страстью.

— К сожалению, мне надо идти, — сказал Фредерик доктору Машке.

— Но алая-виджняна, — растерялся доктор Машке. — Когда ваш самолет? Мой через полчаса.

Я незаметно толкнула Фредерика в бок. Он глянул на меня.

— Я должен перед вылетом еще проинструктировать Луизу, — сказал он. — В вопросах благородных истин. Вы понимаете.

Это доктор Машке, разумеется, понял.

— Для меня была большая честь познакомиться с таким профессионалом, как вы. Это замечательно, что вы избрали себе этот путь.

— Ну хватит уже, уймись, — сказала я, и лишь для видимости я сказала это Аляске, которая все еще крутилась вокруг доктора Машке и теперь тянула поводок в ту сторону, куда уходил доктор Машке.

Мы смотрели ему вслед.

— Все наоборот, — тихо сказала я. — Просто уму непостижимо.

Мы шли к накопителю, куда мне входа уже не было, доктор Машке и сознание-сокровищница отняли у нас слишком много времени, нам оставалось лишь несколько минут.

— Знаешь что, — сказал Фредерик, — если все наоборот, то, может, это относится и к некоторым другим вещам.

— Например?

— Может, это ты создана для семи морей.

— Еще раз спасибо за стеллаж, — сказала я, и Фредерик ответил:

— Дыши, Луиза.

— Куда на сей раз?

— В живот.

— Кстати, — сказала я и достала из кармана пакетик. Я упаковала ему в дорогу запас арахиса.

— Спасибо, — сказал Фредерик. Он провел рукой по голове, точно забыв, что там не было волос. — Я знаю, Луиза, что много вопросов остаются открытыми, — сказал он.

Открытых вопросов Фредерика я не могла видеть. А мои лежали передо мной, словно обведенные красной изолентой провалоопасные места. Например, что же будет дальше и еще что же нам теперь делать.