Быстрые движения где-то внутри горла. Колени устали, бёдра слиплись от влаги на них. Я ощутила особую твердость, вернула всё к началу и продолжила плотно сжатыми губами и языком.

Он вздрогнул, схватил меня за волосы, растрепав всё, что было из их сооружено, сделал несколько наглых сильных движений и остановился.

Это было обжигающе порочно. Настолько отчетливо чувствовать вязко-сладковатый вкус на языке, все ещё желать грубости от него совсем не там и дьявольски довольно осознавать его удовлетворение во рту.

— Прибыли! — отрапортовал кучер.

Я облизала губы, проглотила и усмехнулась.

— Говорю же, — я поднялась, держась за его колено, — десять минут. По-другому всё было бы дольше. А так у меня даже ничего не устало, — я хмыкнула, — только щёки.

Конец звездочки:

Его молчание стало для меня признаком того, что спускаться на затёкших ногах мне придётся самой и первой. Однако, я ошиблась — Виктор очнулся, поправил всё, что было нужно, и подхватил меня, только открывшую дверцу.

— Возьми из нагрудного кармана платок, — произнёс он, а после добавил под моим взглядом непонимания, — помада.

Я хмыкнула и сделала всё, как он сказал, не удержавшись от привычного клоунского:

— А знаешь, где сейчас больше помады, чем на моих губах?

Ночь в Солнечной Роще была волшебной. Чарующей, тихой и ужасающе тянущейся. Мерная такая, настолько же бесшумная, как дыхание Викторчика под моим боком. Он, вообще, казалось помер! Ни единого вздоха от него не доносилось. Я даже пару раз подползала под его бок, чтобы быть уверенной в его не трупячности, но мужчина каждый раз отодвигал меня, чтобы, как он сказал: «Дышалось свободнее». Жарко ему, видите ли. Дабл хамло.

И всё было бы прекрасно, если бы сегодня мы с малюткой хотели бы отсыпаться. Так нет же! Меня манило такое близкое и такое недоступное подземелье, а Виктор-вредный-писюн припёрся спать пьяной амфибией в мою спальню в женской половине. Откусить ему худосочный бочок хотелось сильнее с каждой секундой.

— Я замёрзла, — скрестила руки на груди.

И неважно, что сейчас лето — главное, что моя высунутая из-под одеялка нога мёрзнет. Вон, большой палец на ноге синеть начал! А. Это краска.

— Пять минут, и придёт слуга, чтобы зажечь камин, — как обычно не стал приспрашиваться или спорить лорд.

Отлично. Хоть за огоньком понаблюдать можно. Что мне делать ещё шесть часов, Цикл тебя покарай? Я уже перемыла кости всем, кого сегодня видела. А ещё тем, кто просто под мысль попал, и тем, кто мимо пробегал. Эх. Почему так тяжело?

Щелка из-под двери удлинилась, слившись с той, которая появилась при открытии. Я приготовилась к развлечению. Солнечная Роща была ими полна: хочешь — у окна сиди, хочешь — почитай, хочешь — повесься от скуки, хочешь — думай. Но про последнее осторожнее — вдруг главе рода не понравится. Ха. И тогда точно предпоследний вариант, только без «от скуки».

Тихие крадущиеся шаги по скрипящему полу — это нечто. Однако, Эрик справился. Даже запнулся о мои туфельки у кровати всего раз. А мог бы на папульку ещё упасть. Тот как раз по-лордовски лёг ближе ко входу. Последним пунктом замечательной деятельности младшего сыночка стал наклон к якобы «моему» ушку и шёпот в него:

— Помнишь, я обещал, что теперь буду защищать тебя, мамочка? Так вот — сейчас придёт служанка, и камин…

Открывший глаза ещё при первом скрипе пола Виктор, тяжело вздохнул. Я едва сдержала смех. Но у меня было осознанное желание спасти от казни всех, кто добр ко мне, а потому я проползла под одеялом ближе к Викторчику, забралась на того, и открыла было рот, как Эрик заорал.

— А-а-а! Элла! Тебя всё-таки сожрала та сороконожка! А-а-а! — почти шибанул меня по голове он.

Мужчина подо мной остановил удар, нервно откинул его руку подальше от меня и сел. В комнате резко зажегся огонь. Опешивший Эрик от вида уже повисшей на шее его отца меня опешил сильнее пятикратно.

— Посещение тобой этой комнаты впредь запрещено, — на последней волне спокойствия произнёс муж, — прочь.

— Что с камином? — остановила его поползновения к двери я.

После чего решила успокоить беснующегося внутри, но не снаружи Виктора и прижалась свой лоб к его щеке сильнее. Тёплый такой, твёрдый правда, но ничего. Вот постареет ещё на пару лет, и станет обрюзглым и мягоньким, как хлебушек. Так. Элла. Какая ещё пара лет? Ты чего удумала, вертихвостка несчастная?

— Я…я точно не знаю, н-но лучше его не зажигать, — ускорился сыночек.

Через секунду его уже здесь не было.

— Может, тебе усики отрастить? — решила поднять градус настроения я, — будешь щекотать мне…

— Во мне как минимум четверть эльфийской крови, мечтательная, — думал он явно о другом сейчас.

Я сделала вид, будто скисла.

— Даже козлиной бородки не будет? — под его умилительным снисхождением.

— Даже её, — подтвердили для меня.

Везёт ему в какой-то мере — лорды обычно бреются часто, чтобы не прослыть невежами. А вот женщины, и я в том числе… для нас это в какой-то мере мода. Чулки, поговаривают, созданы были для того, чтобы моду для мужчин «без вкуса» скрывать.

— Знаешь, а я даже рада, — смотря ему в глаза, — ничего не колется и…

Стук в дверь. Виктор молча смотрел на меня. Я всё поняла.

— Войдите, — спокойный тон от меня, — сегодня холодная ночь, не правда ли?

Это была одна из тех служанок, что остались с баберчиком. В список она не попала. Причину узнавать мне было ни к чему — посыл её прихода был мне известен. Оставлять живой ту, кто способна своим ребёнком разрушить уже отстроенную сетку наследования. На себя мне всегда было плевать, а вот ящерочка… уже какой раз при подобных обстоятельствах я едва сдерживаю гнев.

Неужели мамина демоническая кровь Хакгардов давила? Если так, то через месяц-два после родов я стану демоницей. И тогда всё пойдет к курту под хвост!

Особый смысл оборота для их рода: женщина должна услышать плач своего ребенка, находясь не близко к нему. Буквально соседняя комната или коридор перед детской, и ты имеешь рожки, крылышки и всё, что прилагается к статусу вечно запертой в Сахарном домике.

Хорошо, что про мою кровь Владыка не прознал, иначе я оттуда бы вообще не вышла. Максимум в сад.

— М-милорд! — испугалась девчушка.

Значит знает о подлянке.

— Зажигай, — откинулся на спину, прихватив меня с собой, Виктор.

И тем самым не давая мне наблюдать за происходящим у камина. Самому же ему должно было быть видно всё, если бы он не переводил взгляд с моих глаз на губы. Одна рука его оставалась на прикрытой одеялом попе, в то время как вторая медленно водила пальцами по животу на моём боку.

Тёплый. И не столько физически, сколько душевно. Как весеннее солнышко или обволакивающая вода после прохладной улицы.

Почему даже девушки никогда не были для меня настолько согревающими, как он?

— Я тут, напряженная, — положил мою голову к себе на грудь он, — расслабься.

Его щиты на мне полыхали драконьей магией. Фильтры в нос? Думает, что это будет отравление?

Забавно, но Бурбоня то ли от поднятой сажи, то ли от собственного предчувствия подцепила домик со спящими остроносиками и унесла в приоткрытую дверь ванной. Умница.

— Знаешь, а у нас тоже будет остроносик, — прислушалась к мерному стуку его сердца я, — если он достанется ей от тебя.

Виктор хмыкнул.

— Я в действительности буквально пою оды Циклу в обратном направлении от твоих чаяний, утопическая, — заставил улыбаться меня мужчина.

Однако, согласиться с ним сейчас я точно не могла:

— У тебя два копирующих тебя сына! Мне кажется, что здесь всё понятно. Гены точно возьмут своё.

Пусть молится, чтобы ей моя склонность к полноте и прожорливость не достались. Вот это будет шоу.

— Надежду во мне не погубят даже твои слова, меткая, — его губы у виска.