Наверное, это — отточенность ума и четкость оценок — свойство настоящего контрразведчика: не чекиста, не офицера, а именно контрразведчика, ведь контрразведка, о чем забывают сегодня многие, это главное в спецслужбе, а все остальное — «гарнир», круги по воде.

Распорядись обстоятельства по-иному, имя Федосеева могло бы греметь по всему миру. До генеральских лампасов ему не хватило каких-то нескольких дней: судьба. Впрочем, на судьбу Федосеев никогда не жаловался, звания и должности не имели для него особого смысла. Слишком много генералов видел он за свою службу и слишком хорошо знал им цену.

Федосеев пришел в органы в 38-м — это был уже бериевский набор. В те времена люди делали головокружительные карьеры: за полгода-год становились генералами. Начальники менялись с такой быстротой, что сотрудники (те немногие, что умудрялись уцелеть) не успевали запоминать их имен-отчеств.

Был ли Федосеев причастен к репрессиям? Этого вопроса я никогда ему не задавал. Не знаю. Единственное, что обнадеживает меня: его взяли в НКВД, когда кровавый маховик уже сбавил обороты. Да и служба, в которой Сергей Михайлович проработал почти всю жизнь — контрразведка, — к репрессиям была причастна меньше всего.

Уже через год Федосеев стал начальником контрразведки московского управления НКВД. В этой должности встретил войну.

Помню его рассказ, как он был вызван Щербаковым — тогдашним первым секретарем горкома — для доклада о заминированных мостах, системах водоснабжения: столица должна была взлететь на воздух. Самому Федосееву приказано было остаться в городе, в спешно созданном диверсионном подполье.

До 44-го он работал в Москве. Десятки пойманных диверсантов, шпионов, лазутчиков — все это результат его службы. Потом уехал в Ленинград, на ту же должность. Оттуда, в 47-м, перешел в разведку, где очень быстро дослужился до начальника отдела.

Видимо, он был на хорошим счету, потому что, когда в 53-м в Кремле решили создать новое ведомство — Главное разведывательное управление (не путать с известным всем ГРУ!), Федосеева вызвали к Маленкову и предложили возглавить одно из управлений этого монстра. Управление должно было заниматься эмиграцией, он даже стал набирать к себе людей, но смерть Сталина спутала все карты. Проект ГРУ так и остался проектом, а вместо него Берия создал объединенное МВД, куда вошло и МГБ, и собственно МВД.

Федосеева решили отправить резидентом в Югославию. Не просто резидентом: личным эмиссаром Берия. Он должен был наладить разорванные Сталиным отношения с югославским президентом, маршалом Тито, но опять судьба: за месяц до его отъезда Берия был арестован.

После ареста на столе у Лаврентия Павловича нашли очень немного бумаг: он не любил канцелярщины. И одна из этих бумаг, на беду, оказалась приказом об отправке Федосеева в Белград.

Этого было вполне достаточно, чтобы отстранить Федосеева от всех должностей. Министр внутренних дел Круглов даже заявил на собрании в разведке, что Федосеев арестован, как личный ставленник Берия.

Но его, на удивление, не тронули. Ежедневно, как на работу, он ходил в прокуратуру, доказывал, что никакого отношения к заговору не имел. По счастью, начиналась уже «оттепель», в его деле быстро разобрались и вернули в органы…

Хорошо помню день, когда мы хоронили Федосеева. Падал снег. На подушках блестели немногочисленные награды, главной из которых был орден «Знак почета» — тот, что получил он ещё до войны.

Коротко треснули ружейные выстрелы. Я бросил на крышку гроба пару мерзлых, спрессованных, словно мороженая цветная капуста, комьев земли.

И только потом, трясясь в автобусе, слушая рассказы ветеранов, понял, как много я не успел и уже не успею никогда.

Берия и Абакумов, Молотов и Игнатьев — тени прошлого продолжали жить в его памяти. События, ставшие для нас уже историей, были для него всего лишь вчерашним днем. Он сам был частью этой истории.

Генерал Чебриков, полковник Федосеев — эти люди унесли с собой остатки эпохи. Унесли навсегда.

Единственное, что мы успели с ним сделать, — написать этот материал. Гонорар я отдал Сергею Михайловичу. Он не просил, но я понимал: эти деньги ему нужнее…

Сейчас, в эпоху всеобщей «ксероксизации», это кажется дикостью. Но ещё совсем недавно — каких-нибудь 30-40 лет назад — торговля валютой считалась одним из самых тяжких преступлений.

Тогдашним дельцам не повезло. Родись они чуть позже, успех и слава были бы им обеспечены. 600-е «мерседесы», Канарские острова, ночные клубы, шикарные манекенщицы — все, о чем они даже не могли и мечтать, легло бы к их дорогостоящим ногам. Но, увы…

В июле 1961 года, в самый разгар борьбы с «плесенью», Верховный суд РСФСР приговорил валютчиков Рокотова и Файбышенко к высшей мере наказания — расстрелу. Чуть позже смертный приговор был вынесен ещё одному королю «черного рынка» — Дмитрию Яковлеву.

Оба этих беспрецедентных процесса широко освещались в печати. Обсуждались на предприятиях и в парторганизациях.

Советские люди должны были знать, что Советская власть не позволит всяким «отщепенцам» и «тунеядцам» жировать на шее трудового народа. Кто не работает — тот не ест.

«Черный рынок» в ужасе затаился. ТАКОГО финала не ожидал никто.

Почему Хрущев неожиданно начал закручивать гайки? Что предшествовало громким приговорам? Обо всем этом впервые вспоминает бывший начальник Управления по борьбе с незаконными валютными операциями КГБ СССР Сергей Михайлович ФЕДОСЕЕВ.

Все началось весной 1959 года. Один из руководителей государства, А.И. Микоян, встречался с американским экономистом Виктором Перло. «У вас происходит что-то неладное, — пожаловался Перло Микояну. — Ко мне постоянно пристают какие-то люди, предлагающие продать им валюту».

Тогда же другой иностранец, публицист Альберт Кан, высказал свое недовольство партидеологу Суслову: «Как же так, в социалистической стране безнаказанно промышляют валютчики-спекулянты».

Бонзы возмутились. Суслов обвинил руководство МВД в том, что оно не справляется с поставленной задачей. Заявил, что борьбу с контрабандой и нарушением валютных операций следует поручить КГБ.

Машина завертелась. В мае Верховный Совет СССР принял Указ о передаче всех дел такого рода в ведение Комитета госбезопасности.

Руководителем новосозданной службы коллегия КГБ утвердила меня. К тому времени я уже отошел от оперативной работы, преподавал в Высшей школе КГБ. Назначение было полной неожиданностью. Все равно что бросить в воду и сказать: «Выплывай сам».

Но делать нечего. Приказ есть приказ.

Задача, поставленная перед службой, была непростой. Перекрыть каналы валютного «черного рынка», выявить его «королей» и нанести смертельный удар.

Конечно, на Лубянке знали кое-что о жизни «валютчиков». Но этого было недостаточно. Главные фигуры пока оставались в тени. Пришлось начинать работу с нуля.

Думаю, нелишним будет рассказать, что собой представлял этот самый «черный рынок».

Его сердцем была улица Горького — от Пушкинской площади до отелей «Националь» и «Москва» (на жаргоне — «плешка»). Каждый день, в дождь и в мороз, валютчики выходили на «плешку» в поисках потенциальных продавцов-иностранцев. Охота шла и ночью.

Не подумайте, что это было просто беспорядочное скопление фарцовщиков. Существовала жесткая иерархическая лестница. Основная группа — «бегунки» и «рысаки» — скупали валюту на «плешке», на центральных площадях, в универмагах, гостиницах и на выставках. Собранный улов они передавали «шефам». Те, в свою очередь, «купцам».

«Купцы» были тщательно законспирированы. Знало их ограниченное число людей, да и то под кличками. Сами они в контакты с иностранцами старались не вступать. Боялись засветиться.