Тамам Шуд взирал сверху. Препон не чинил, но и помощи не оказывал.

Поступил так: жеребчика закинул на плечо, как кота, руками же перехватил дикту, будто упор. Так и пошел. Где подтягом, где ногами — к верхней кромке поднялся. Не скоро, но сам выбрался, и жеребенка не уронил.

Ничего не сказал Тамам Шуд.

Волоха с Дятлом, ждущие у своих коней, на подарок только глаза выкатили. Выпь закинул его поперек седла и обратной дорогой следил, чтобы не свалился.

— Бабе своей на воротник тащишь, что ли?

— Баба моя тебе однажды язык через горло вытянет, — вздохнул Выпь. — Зубами.

Волоха на середине пути придержал коня, развернулся к спутникам. Сказал прямо.

— Мне Тамам Шуд за предательство не деньги сулил, иное. Много ценнее. Вам, полагаю, тоже?

— Ха! А мне шмот да цацки, да баб раскидистых-покладистых, да пряников, — охотно похвастался Дятел, приосанился. — Но я сказал: маловато будет, сучье вымя, так он еще и Хом сверху нахлобучил. Обещал, что подумаю, с кондачка такие дела не делают.

— Мне гостинец поднес, — сказал Выпь задумчиво, гладя локуста, — знал, чем потрафить.

— Визири его поднимаются, сами видели, жилы тянут. Долоссы выделились. Людей готовится к оружию поставить, а где люди против людей, там Статут. — Волоха посмотрел на Выпь. Склонил к плечу голову. — Оружие Вторых и Первых, да Хангар — Исключение. Но с людьми воевать — по-человечески и глотки рвать. Тут, пожалуй, мы по-настоящему пригодимся.

***

Выпь нашел его за периметром, близ реки. Опасная граница, но Юга жил с опасностью, как с давней подругой.

Манучер стоял, наблюдая. Юга танцевал. Обычно собранные волосы были спущены со сворок, лежали на спине и плечах. Блестели темной водой, перекликались с белизной абалонов.

Третий повторял одну и ту же вязь движений, с прихотливыми вариациями. Замирал, опускал руки, иногда с досадой поддевал ногой песок. Начинал сначала.

Не смотри долго, напомнил себе Выпь, когда закружилась от танца голова, потянуло глаза. Дрогнул воздух, как вода от брошенного камня. Сместились тени.

Выпь окликнул Третьего.

— Эй.

Юга обернулся в движении. Глаза его, кажется, стали совсем черными, прозрачными, как летняя ночь.

— Долго тебя не было, — сказал непонятное.

Лицо его постепенно прояснилось. Выпь подошел, тронул волосы на затылке, ощутил ладонью жар кожи под ними.

— Что делаешь? — спросил с любопытством.

— Танец вытягиваю, — Юга помотал головой, отбрасывая со лба волосы. Стащил на шею наушники. — Не зря же с пластунами мотался. Вплетаю песни и музыку Хангар, встраиваю. Сдается мне, из этого будет толк. Пока, правда…

Щелкнул языком, досадуя.

Выпь наклонился, подобрал речной камень. Круглобокий, солнцем выжаренный в уголь. В его руках он треснул скорлупой и растекся, просочился между пальцами черными тягучими каплями.

Юга упер руки в боки.

— Ай, или выходит что-то, — проговорил задумчиво.

32.

— Везде обман, Мигелито, — пожаловался Нил, — и не черный он совсем, и полыни не видно. Вообще ничего не видно, откровенно говоря.

Плотников отмолчался. С утра он вообще разговорчивостью не блистал, а тут все совпало: не завтракали, не спали толком, а Хом не внушал доверия.

После встречи с витражницами, когда вароток пошел на спад, им удалось счалиться с трафаретом торговцев — громоздкой метафорой. Такие же безумцы, удачно отсидевшиеся под прикрытием паруса из закостеневшего купола-роговицы, сброшенной кем-то из Лутовых обитателей. Благодаря надстройкам, сплетенным из лозы и черной соли, метафора легко наводила стыковку с покупателями в открытом пространстве.

Взяли теплую одежду и некоторые припасы. Михаил же отдельно прикупил для Оловянного светлую куртку с мехом. Тот принял ее со словами благодарности и, надеясь, что Плотников не заметит, тут же дополнил разрезами — чтобы ловчее двигалось и воевалось.

— Друзья мои, — сказал Лин проникновенно, в волнении до хруста сжимая тонкими пальцами плечи спутников, — мы добрались. Ваша помощь неоценима, мне сложно найти слова признательности, но дальше я пойду один.

— На здоровье, мальчик мой.

— Оденься потеплее и идем, — проворчал Михаил, по-медвежьи ворочаясь в тесном пространстве их капсулы.

— Но… Миша… Михаил! Я справлюсь.

— Шапку бы тебе, там уши отморозишь, — сказал на это Михаил, глядя в окно под ногами.

Лин всплеснул руками. Иванов был непоколебим.

Отпускать лила одного Михаил не собирался. Хом Черной Полыни на проверку оказался белоснежным, матовым, закутанным в снег, как елочный шар в вату. Один Лут знал, какие ловушки, какая опасность подстерегали там, внизу.

Сидеть в капсуле, пока мальчик шастает в одиночку? Ха. Михаил Плотников, прозванный Ледоколом, был не из таких.

Он был из тех, кто верен до конца.

Михаил сдержал тяжелый вздох, некстати припомнив Волоху и продолжил сборы.

Нил, глядя на них, вдруг нервно выругался и тоже подхватился.

В снег вышли втроем.

— Скажите на милость, какая сумятица, — сказал Нил, прикрываясь рукой от снежной пыли, — а я ведь даже лыжи не взял. Кто бы знал. Ты знал, зайчик?

— Я не знал, — честно ответил Лин и тут же фыркнул, спохватившись, — я не зайчик.

Михаил подавил улыбку. На белом снегу Лин в новой куртке почти не виднелся и действительно походил на зайца-беляка. Только клыкастого.

Пахло фиалками. Свежий и сильный запах, будто цветы цвели вот — под ногами. Под снегом.

— Не заблудиться бы, — Михаил озабоченно оглянулся на капсулу.

Вьюга зализывала следы. Кругом не было ничего приметного — ни камня, ни деревца, ни шва горизонта. Сплошная снежная замазка.

— Не заблудимся, — уверенно пообещал Лин и вдруг насторожился.

Поднял руку. Михаил застыл в движении. Нил, не сразу, но тоже замер.

— Что? — спросил свистящим шепотом.

— Там, впереди, — Лин сощурился, — что-то движется.

Михаил без лишних слов обнажил саблю, проверил револьвер. Нил, сопя, вытащил наваху.

Что-то шло в их сторону, перемещаясь стремительно и бесшумно. Михаил не успевал разобрать движение. Мелькало, как мушки-ниточки перед глазами. Без подсказки Первого он бы и не обратил внимание; подумал бы — то зрения обман, снеговая нелепица.

Лин сорвался с места.

Разбежался и прыгнул.

Как заяц, ошеломленно подумал Михаил, впервые наблюдая воочию то, о чем прежде только слышал.

В устройстве их заложены дополнительные механизмы биологии, в частности, белковые волокна, сообщающие ногам особую силу. Ммм, как у блох, проще говоря.

Лин прыгнул на три человеческих роста вверх, в движении раскрывая руки, как крылья. Лезвия актисов скорее угадывались, чем были видны.

Снежный закрут объял его, точно алебастровое пламя.

Нил сильно толкнул Михаила в бок, и оба упали, а рядом рухнуло, зарывшись в сугробы, нечто огромное, содрогающееся и — не видное. Михаила обдало движением воздуха, ледяной волной дыхания.

— Берегись, — запоздало сказал Нил на сурдо и эмоционально продолжил на риохе.

Лин подошел к спутникам, убирая актисы.

Он был спокоен. Михаил, чувствуя себя прескверно и глупо, таращился на желоб. Судя по распашке, создание было не маленьким. Снежинки медленно таяли, сцепляясь между собой расплавленным льдом, преломляющим свет. Только теперь Плотников смог разобрать силуэт.

Очертания были подобными очертанию огромной собаки или же волка.

— Из множества, как один, — Лин, казалось, понял мечущийся взгляд Михаила. — Я его не убил. Нельзя убить, как нельзя воду зарезать. Нарисую тебе его.

— Пожалуйста, не сей момент, — проворчал Нил, отряхиваясь, — видит Лут, у меня снег там, где… он не видит.

Они пошли дальше, и Плотников, сделав над собой усилие, оглянулся только два раза. Первый раз — чтобы бросить взгляд на незримое существо, сотканное роем снега, и второй — когда прошумело гулко, и через купол зонтега в снег охотным ястребом упал веллер.