Стежки те складывали слова: Тамам Шуд.

Волоха остановился. И сердце остановилось его, и дыхание, и глаза. Мертвая Элон танцевала — для него одного. Как обещала когда-то.

А потом музыка оборвалась. Из-под рампы на Элон просыпался серебристый дождь конфетти.

Из глубины зала мерно, одобрительно аплодировали.

Волоха круто обернулся, дыша ртом от перехватившей горло ярости. Метнулся ослепшими в горе глазами — никого, пыльная темнота, и едва заметная щелка света от приоткрывшейся и вновь закрытой двери.

Волоха сорвался с места. Выскочил в коридор, уловил тающее эхо быстрых шагов. Кинулся, как кошка на мышь, свернул за угол в и лоб в лоб столкнулся с цыганом.

— Волоха, твою мать! — рявкнул тот. — Все огонь! Бежим, вот-вот взлетит к ебеням!

Русый, не слушая, рванул дальше, почти видя ускользающий след убийцы.

Дятел бросился наперерез, всей массой впечатал друга в стену, выбивая пыль и дурь.

— Пусти, — прорычал русый, срываясь на вой, — пусти, пес!

Вместо ответа старпом ухватил капитана за волосы и приложил лбом о стену. Волоха обмяк.

Цыган без натуги вскинул его на плечо, и прыжками понесся к выходу. Взрыв придал ускорение, волна почти на руках вынесла парней в пролом, шваркнула о землю и накрыла обломками.

Волоха пришел в себя. Во рту было солоно, гудела голова. Сверху лежало что-то тяжелое, вроде шкафа.

Волоха шевельнулся и «шкаф» с кряхтением и матюками скатился в сторону, обернувшись верным Дятлом.

— Он убил Элон, — тупо сообщил Волоха.

— Он?

— Или она. Или они.

— Бля, гаджо… Уверен? Откуда бы ей тут взяться?

— Возвращаемся. Ребят в кучу, двигаем к Агону. Потом — Хом Мастеров. Нужна броня на все корабеллы. Вскрываем общак. Берем оружие.

— Типа, мы идем на войну? — ощерился Дятел.

— Да. Мы идем на войну.

23.

— Это Матица, — сказал Выпь.

Прочие разом повернули к нему головы.

Выпь вздохнул, растолковал, как по писаному.

— Матица, многоногая, белоструйная. Свивается коконом, зреет в Луте до срока, устроив себе гнездо в брюхе живой корабеллы. Сосет ее изнутри как теля — матку. После выходит на свет, начинает пастись. Множится делением.

— Агаааа, — сказал на это рыжий Гаер.

Они стояли на стене, поросшей ворсом защитных струн, пялили глаза. Желтолицая Солтон кусала истерзанные, ссохшиеся на ветру губы, Сом то и дело утирал лоб расшитым платком, отдуваясь. Пегий сутулился, прятал руки в карманах. Лагерь стоял в раскаленном хомуте жара. А над стойбищем Хангар будто туча разлеглась, и с той тучи тянулись к земле множественные слюдяные нити.

— По-твоему, она просто так там гуляет или тамошние умельцы ее себе на цепь подсадили?

— Если знающий человек возьмется, Матица ему служить будет, — Выпь потер глаза.

От песка и жара горели, будто песка наелись. Юга молча протянул ему флягу с водой, Выпь принял.

Они с ним стояли наособицу, в стороне от прочих. Ненароком, так уж само сложилось.

— А бьет как? — жадно допытывался Гаер, терзая волчьими зубами мундштук трубки.

— Пасется, — глухо уточнил Выпь. — Кормится на живом мясце, а уж звериное алибо человечье, ей без разбору.

Там, где ныне стояли Хангары, некогда жили люди. Никто не станет кормить пленников, если можно скормить их самих.

— Таааак, — арматор покрутил докрасна сгоревшей шеей. — Еще что знаешь?

Зернь, подумал Выпь. Паволока. Хворост. Существа Лута, которых, по словам разведчиков, Хангары вели за собой.

Вот только каким вабилом?

Память его пестрела пестрядью, взятой у Печатей Памяти и купленного самоплета. Но Печати давали знание только о том как извести тварей, и молчали про то, как привести их к покорности. Считать все он не успел.

Или же Хангары знали неведомое Вторым.

Выпь кололо чувство досады. Убить, считал он, всегда можно. Простая мера. А вот разобраться, попробовать под себя выучить — куда сложнее.

— Стало быть, укрепляются, — обмахиваясь надушенным веером, сказал Сом, — ваши предложения, друзья мои?

— Запалить их к такой-то матери, — высказалась Солтон, — пушки, хвала Луту, есть. А можно и корабеллы подтянуть, сверху огнем ливануть.

Пегий кисло усмехнулся. Светлые глаза его были совсем прозрачны.

— Опасно подводить корабеллы к этой вот, как юноша сказал, Матице. Без должной подготовки. У вас есть на примете толковый адмирал, арматор?

Гаер звучно поскреб висок.

— Есть-то он есть, да далековато ходит. Покуда докричусь, уже не надо будет. Я так считаю, ребзя: нужно клин клином бить. Шерстим закрома, ковыряем занычки, у кого что прикопано на черный день, а?

— Не всякое оружие сгодится, — сказал Выпь.

— Знаешь, какое?! — Солтон так и впилась глазами.

— Знаю. Но достать его — отдельное дело.

— Ага. Ну что же, значит, будет чем заняться. Пойдем-ка вниз, хлебанем холодного да расскажешь, что там да куда совать, чтобы успех был.

Когда спускались со стены, Юга улучил момент, придержал друга за локоть, оттянул в сторону:

— Откуда берешь это все? Печати?

Выпь кивнул.

— Они самые. В голове сидят.

— А про локуста ничего не сидит?

— Про локуста нет.

Юга помедлил. Спросил, чуть запнувшись:

— А… про меня? Про мой род? Есть?

— Есть, — выговорил сипло Второй. — Как изничтожить.

Юга отпустил Выпь и тот прибавил, моргая воспаленными глазами:

— Но я никогда это знание против тебя не оберну.

***

В палатке было прохладнее, чем на стене. Сом, любитель излишеств, притащил с собой в лагерь и консервированный лед с Хома Долгого Снега, и теневой веер, забаву знати Хома Оми, и даже морской ветерок в нарядной плетеной клетке, добычу дителей Хома Ковыля. Последний без колебаний забрал Гаер, подвесил к балке на крюк и уже оттуда спускалась, веялась прохлада.

— Против Матицы есть средство. Подсадить ей в ножки бегучий огонь. Он Матицу изнутри выест, она пеплом изойдет. — Выпь стоял, пока остальные сидели. Говорил медленно, негромко, но его слушали. — Огонек на старых костях водится. Где многих вповалку хоронили или лабиринты костяные строили.

— Знаю пару таких мест, — кивнул Гаер, желтым пальцем уминая табак. — Дальше говори.

Курил он в лагере много. Будто нехватку сна перебивал.

— От Зерни-Зерницы другая помощь. Сама по себе Зернь не ходит, на других ездит. Огонь и железо болячку не берут, но можно манилкой-трещоткой привлечь и в коробе запереть. Манилки для Зерни еще в повалушу делали, у антикваров, должно, остались.

— Потрясем стариков за бороды, — хмыкнул Гаер, почесал ляжку.

— Паволока же страхом сильна. Песни поет, люди и звери от тех песен головы теряют, прочь бегут. Натекает, как туман. Находит, как волна. Как от волны и средство: резаков наставить, боронами борониться.

Замолчал.

— Ну? — нетерпеливо пришпорил Гаер.

— Всех тварей назвать не могу, — Выпь едва уловимо поморщился, обвел взглядом присутствующих. — Лут знает, кого еще Хангары на свою сторону притянут. Но от этих, названных, знаю как отбиваться.

— Та-а-ак, — Гаер потянулся, закинул жилистые руки за голову. — Чур с меня трещотка. Знаю, у кого такую надыбать. Самолично отправлюсь. Кто за огнем?

— Я, — Солтон подняла руку. — До Голубой Кости дойду. Была в тех краях.

— А я тогда на Хом Чайки поспешу, устройство от Паволоки доищусь.

— Здесь останусь, — решил Пегий. — На пару с вами, юноша, пригляд устроим.

***

Юга Выпь нашел на стене. Тот стоял, весь обратившись в слух. Тянулся в сторону стойбища Хангар. На Выпь глянул быстро, отняв от лица дальнозор.

Простой вроде прибор, две трубки-долбленки вместе скреплены, да два оконца, вот только заместо стекла стояли там ястребевы очи. Добирали их на Хоме Бедуинов, старики в пустыне растили белых птиц, до самой смерти холили, а когда те коченели — выносили под луну, засыпали песком и солью. Птица оборачивалась хрусталью, вот тогда глаза у ней и доставали, да строгали тонко, да после за большую цену продавали.