Нужный ему Хом лежал довольно далеко от Эфората. Добирался туда не по прямой — использовал точки прокола, смыки, нахоженные Ивановские тропы. Геликтит был привычен к таким скачкам. В отличие от тех же трафаретов. Рискнувшие прыгнуть следом часто исторгались в виде перемолотых, будто жерновами, останков.

Одна из личинок Утробы основалась здесь, в уютно-убогой полости Хома Равенна. Первому было безразлично отношение людей, как пастуху безразлично мнение овец, но вреда своим детям он не прощал. Тем паче — Лину.

Ему не нужно было разрешение для прохода зонтега.

Хом встречал Первого облаками, серыми, точно кони Хома Ковыля. Красивый, приветный, и какая дрянь в нем сидела, словно червь в спелом яблоке. Мастер не числил себя умелым садоводом, но знал как искоренить заразу.

Оставил геликтит на солнечной стороне массивного храма Лута. Нежно-серебристый в дыхании живого пространства, здесь геликтит сменил шкуру под стать светлому камню. Естественная маскировка.

До нужного дома Мастер дошел пешком. Приметный эгоф, куртку с треугольным запахом, оставил в геликтите, остался гулять в рубашке. Геммы, до поры скрытые, оставались на руках в виде алого кольца и тонкого браслета. Взывать к гемматорию, памяти крови, Мастер сегодня не собирался.

Всего лишь кучка овец, возомнившая себя волчьей стаей.

Прошел узкой, вниз идущей улицей, почти задевая головой цветочные плети, ползущие с балконов. Свернул в переулок, стиснутый боками домов. Балконы едва не касались друг друга, а с крыши на крышу были переброшены доски и мостки. Мастер знал это и учитывал. Но знал и то, что охота будет совсем короткой.

Наклонился, погладил между ушами греющуюся на солнце кошку. Та благожелательно замурлыкала, завалилась на бок, вытягиваясь струной… Мастер осторожно переступил животное и толкнул дверь, оказавшись в темноватом, прохладном помещении.

Синее и белое, два простых плоских цвета. Пахло едой. И людьми. Запах этот был неприятен Оловянному. Много немытой, дурной, потливой плоти. В Эфорате физическому совершенствованию уделялась важная часть, так же как и вопросам гигиены. Люди, увы, часто обходились без этого.

Мастер аккуратно прикрыл за собой дверь. На него смотрели едоки — внимательно, с любопытством, но без страха.

Не люди, нет. Илоты.

Вторые говорили: огарки. Кажется, только у лила не было для людовой стаи своего прозвания.

— Чего тебе? — неприязненно окликнул пришельца человек из-за стойки.

Кинул на плечо полосатое полотенце.

— Мне нужен некто Фат, — негромко сказал Мастер. — А вам не нужно, чтобы я спрашивал дважды.

Человек хмыкнул. Крупные руки его были укрыты от глаз высоким полированным деревом столешницы. Он верил, что действует вполне скрытно и ловко.

— Убирайся-ка ты, дядя, покудова голова цела, — посоветовал душевно.

Мастер вздохнул. Люди обожали демонстрацию физической силы. Жить без нее не могли. Как вот эти огарки.

Он поднял руки, будто сдаваясь, и алые перчатки облегли его кисти и предплечья долго и плавно, до самых локтей. Фокусничает мужик, насмешливо брякнул кто-то, а более смышленый, уронив кружку, кинулся к окну.

Первый носком подцепил табуретку за перекладинку и швырнул ее, сбивая шустряка. Кружка коснулась половиц и разлетелась вдребезги.

Мастер плавно шагнул вперед и вбок, уходя от выстрела, поймал стрелка за руку, ошеломил коротким ударом локтя в лицо и, переняв оружие, убрал с дороги еще одного человека. Подбросил чужой огнестрел, перехватил ствол, емко ударил наотмашь, ломая висок встающему из-за стола громиле, оказался на общем столе, выстрелил еще раз и, четко провернувшись на пятке — еще.

Вновь прыгнул — прямо на стойку, прижав ступнями длинный язык сабли.

За спиной почти синхронно упало четыре тела.

Человек сперва тупо дернул оружие к себе, пытаясь освободить, потом отступил, хотел бежать, но Мастер поймал его взглядом. Точно капканом прищелкнул.

Наклонился, едва ли не ласково взял пахнущего страхом человека за мокрые виски. Тот скосил глаза на красные перчатки и перестал дышать.

— Что же, — заговорил Мастер, ровно продолжая разговор, — где Фат?

— Третий этаж, — прохрипел илот.

Он был бы рад соврать, но даже люди редко врут в лицо смерти.

— Благодарю, — откликнулся Мастер, проворачивая голову человека до щелчка.

Выпрямился, огляделся, брезгливо дернув углом рта.

Физическая сила. Илоты это обожали. До смерти.

На третий этаж поднимался медленно. Ему не соврали, а деться Фату было некуда. Прыгнуть в окно он бы не решился.

У самой двери остановился, постучал. Убрался в сторону, терпеливо пережидая, пока полотно перестанут дырявить выстрелами. После коротко саданул ногой, ломая замок.

— Добрый день. Я по поводу моего воспитанника.

***

— Слабость моего ученика, знаете ли… Он любит рисовать. Как вы говорите? Хлебом не корми?

Фат не отвечал. Горло высохло, даже переглотнуть не получалось. Гость двигался по комнате плавно, бесшумно. Оловянно-белая рубаха, а руки его были по локоть забраны красными, как свежее мясо, перчатками. По локоть, о, Лут.

Такие полагались только криптосам. Мастерам.

Гость осторожно развернул тряпицу, поднял к глазам отточенный карандаш.

— Вы вот знали, к примеру, что эти одетые деревом графитовые стерженьки различаются по твердости? Я, к стыду своему, и понятия не имел.

Фат моргнул. Тон говорившего был лишен красок и интонирования, от него тянуло мертвым льдом и — синим железом.

— Это недоумение… — Фат захлебнулся страхом, закашлялся. Белый терпеливо ждал. — Недоразумение, я клянусь, мы не знали, что он Первый, я думал, что просто…

— Не знали? Странно. Впрочем, не важно.

— Я все расскажу, все!

— О, я знаю. Это само собой разумеется.

Гость приблизился. Фат не был связан, свободу движений сковывала только рука в лубке. Гость был один. И это не уравновешивало их, потому что Фат люто, до обморока, до мокрых штанов, боялся.

— Не волнуйтесь. Степень моего мастерства подтверждена документально, я официальный представитель Эфората. У Эфората к вам нет претензий.

— Ох, видит Лут…

Мужчина поднял руку и хозяин комнаты зачарованно уставился на красные пальцы.

Геммы.

— Только один вопрос. Зачем вы позволили себе взять в клетку моего воспитанника?

— Я-а-а…

— Тише. Отвечать не обязательно. Как вы говорите? Риторический вопрос.

Фат открыл рот, ощутил легчайшее касание в область шеи. Голос оставил его, тишина воцарилась в комнате.

Слышно было лишь, как плещутся на ветру занавески да дробно капает кровь.

***

С собой на борт геликтита Мастер прихватил найденную у илота сумку ученика и некий съедобный объект.

В Эфорате пища была лишена вкуса и запаха, зато наполнена питательными веществами.

Как он скучал по вкусовым ощущениям, оказывается.

Значит, гранат. Мастер повертел фрукт в пальцах, размышляя, как именно стоит — и стоит ли вообще — потреблять его в пищу. Ему не изменяла память, гранаты и впрямь ассоциировались с Третьими и их видовыми особенностями.

Мастер поднес фрукт к носу, втянул терпковатый, малосладкий запах. Сдержанно, но призывающе.

Сок на алых перчатках был не виден. Рубиновые капли крови, рубиновые семена раскрылись, как развороченная шахта.

Красиво, сказал голос Лина в его голове. Это очень красиво, Мастер.

Когда Лин впервые — наощупь — произнес это слово, Мастер понял, что пора искать методы воздействия на контрольные процедуры лесхи.

Первый осторожно, прикрыв глаза, слизал выступивший сок.

Погрузил зубы в алую мякоть и едва не застонал.

Вкусно. Необыкновенно, баснословно вкусно.

8.

Когда в руках Щелчка тускло блеснул нож, Юга долго не думал. Через мгновение капитан уже лежал носом в подушку, а Юга вбил ему колено между лопаток.

Давно ли так он скручивал цыгана Волохи на станции Ивановых?