Ее тело содрогнулось от страха.

— Я ничего не подпишу, пока не увижу его. В любом случае, что это за документ? И с какой стати вас так волнует мое замужество?

— Ты правда думаешь, что мы поделимся этим с твоим мужем? После всего, что мы спланировали?

У нее отобрали папку-планшет и швырнули на кровать. Сквозь стиснутые челюсти он процедил:

— Так ты подпишешь или нет?

Ее сердце заколотилось быстрее, страх эхом отдавался с каждым ударом. Выхода не было. Он не собирался никуда уходить, пока Джуд не сделает все, как он велит, поэтому, когда он сунул ручку обратно ей в руку и положил перед ней документ, она нацарапала свое имя поперек расплывающейся линии.

Доктор Конрой выхватил ручку из ее руки, а затем и бумаги, оставив глубокий порез на пальце Джуд. Он закрепил ее запястья ремнями прежде, чем она успела вырваться.

— Он придет за мной. — Она посмотрела на него, внимательно, разглядывая ушиб, и прошептала:

— Или он уже был здесь?

— Кажется, у нас впереди много работы. Твои галлюцинации ухудшились. — Он невесело рассмеялся. — Я упомяну об этом в твоей медицинской карте для следующих опекунов.

Джуд редко ругалась, но это вырвалось у нее от гнева и разочарования.

— Иди нахуй!

— Ты осмелела после брака, хотя тебе следовало бы бояться, малышка.

От угрозы ее тело обмякло, перед глазами встали слезы. Собравшись с силами, она заставила себя не плакать перед ним и стиснула зубы.

— Ненавижу тебя.

— Согласен, я тоже ненавижу себя, но это ничего не меняет. Мы все еще в этом дерьмовом мире, пытаясь улучшить остаток дня.

Джуд отвернулась от него. Доктор оставил ее привязанной к кровати и закрыл дверь. Она услышала, как щелкнул засов, и снова оказалась в этой камере предварительного заключения, запертая от внешнего мира.

Дернувшись несколько раз, Джуд поняла, это бессмысленно. Она будет здесь столько, сколько они захотят, или пока ее не освободят, в зависимости от того, что произойдет раньше, но прямо сейчас девушка понятия не имела, когда это произойдет.

Она презирала каждый уголок этого места, все различные стадии, через которые они проходили с каждым пациентом, но лежать в этой палате, “ожидая”, когда ее переведут в обычную палату — было хуже всего. Запястья болели от того, что она сидела в одном положении, и Джуд хотела, сдвинуть ноги.

«Им» нравилось, насколько уязвимы пациенты в таком положении, и они наслаждались видом, когда больничный халат едва прикрывал ее тело.

Сосредоточившись на технике боксерского дыхания, которой она научилась после первой попытки самоубийства, она попыталась унять возмущение, которое пронзило каждый пробудившийся нерв.

Вдох. Один. Два. Три. Четыре.

Выдох. Раз, два. Три. Четыре.

Вдох. Один. Два. Три. Четыре.

Выдох. Один. Два. Три. Четыре.

Это не помогло. Она была готова бороться до конца и понимала, что они не переведут ее в другую палату, пока она не проиграет. Система подавления заключалось в том, что она сдавалась, но в этом у нее не было абсолютно никакого желания. Она никогда этого не делала. В конце концов, ее перевели.

В Бликмане время не имело значения. Джуд жила по часам, как улитка; каждая минута имела большее значение, чем минуту назад, она теряла счет в днях. Не было ни начала, ни конца. Только восход солнца, день, закат и ночь. Четыре разных времени.

Вдох. Один. Два. Три. Четыре.

Она смотрела, как солнце садится и крадет ещё один день, пересекая через всю комнату. Может быть, последние четыре месяца ее жизни она просто придумала. Может, все это время она находилась здесь.

Без завтрака.

Без обеда.

Выдох. Один. Два. Три. Четыре.

Когда медсестра принесла ужин, она поставила поднос на столик в дальнем углу. Джуд не могла дотянуться, и медсестра подошла ближе.

— Почему ты так сильно сопротивляешься этому? Ты же знаешь, что бывает с теми, кто сопротивляется, Джудит.

Джуд закатила глаза.

— О, вовсе нет. Может, потому что я не сумасшедшая.

— Не знаю, помнишь ли ты меня, я медсестра Лейси. Однажды я уже была твоей сиделкой, — прошептала она, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что никто больше не подслушивает. Она сдвинула ремешок повыше на руке Джуд, а затем достала из кармана немного лосьона. Слегка коснувшись запястья Джуд, она улыбнулась.

— Слышала, ты вышла замуж.

— Да, — ответила Джуд еще тише.

— Поздравляю. Он красивый?

Сквозь дымку прошлых визитов Джуд вспомнила медсестру Лейси. Она верила, что молодая медсестра делает все, что может, и по-настоящему заботится о своих пациентах. Она просто была наивна по отношению к тому, что на самом деле происходило в больнице.

— Он замечательный.

Она наклонилась и прошептала:

— Доктор Конрой был избит очень разгневанным мужем, который хотел, чтобы его жену отпустили. Думаешь…? — Она не закончила свой вопрос.

Я не выдумала его. Он был настоящим. Она улыбнулась. Мой Хейзел пришел за мной.

— Да, больше того, я надеюсь.

— Это хорошо, — ответила Лейси. — Никогда не теряй надежду. — Отступив назад, она схватила поднос и села на край кровати. — Мне нужно накормить тебя. Поможешь мне?

Джуд была голодна и хотела пить. Есть не означало сдаваться или уступать. Еда была нужна для выживания и поддержания сил. И в ее нынешнем затруднительном положении ей нужен был союзник, кто-то, кто проявил бы к ней сострадание, поэтому она ответила:

— С радостью.

Солнце село сразу после того, как медсестра вышла из своей палаты. Джуд уставилась в маленькое окошко, прекратив вырываться из ремней еще до того, как над зданием появилось солнце.

Она лежала в кромешной темноте, разные мысли начинали брать над ней верх.

Приходил ли сюда Хейзел? Был он у нее или нет? Может, ей почудилось, когда она увидела его?

Может быть, она и правда была сумасшедшей.

Джуд хотела спать. Она мечтала заснуть и проснуться с Хейзел в постели с открытыми глазами, как тогда, когда он смотрел, как она спит. Она хотела проснуться и увидеть, как солнце встает за окном его квартиры, пока она будет лежать в его объятиях. Она хотела выскользнуть из постели и приготовить ему завтрак, даря ему те же чувства, что и он ей. Она хотела верить, что ее жизнь с ним была настоящей, что он был настоящим, а не плодом воображения, не побочным героем ее безумия.

Несмотря на то, что медсестра Лейси подтвердила, что Тейлор жив, она изо всех сил пыталась верить, будучи запертой в этой гнетущей камере.

— Господи, пожалуйста, пусть Хейзел будет настоящим. Пожалуйста. — Она закрыла глаза и, в конце концов, заснула.

Солнце не разбудило ее. Доктор не стал будить. Даже добродушная медсестра с сочувствующими карими глазами.

Это сделал санитар.

Включив верхний флуоресцентный свет, он пропел:

— Проснись, солнышко! Пора немного размяться.

Джуд застонала, тело напряглось от тугих пут, а сердце переживало за Хейзел.

— Мне нужно в туалет.

— Сначала подвигаемся.

— Пожалуйста.

— Нет.

Она посмотрела ему в глаза.

— Умоляю. Не заставляй меня делать это в штаны.

— Я все уберу. Это моя работа.

Предательские слезы защипали ей глаза. Из-за них она проявила слабость, а она ненавидела казаться слабой. Но однажды она уже обмочилась, когда ее изолировали на один день, тогда она поклялась, что никогда не позволит этому случиться снова.

— Прошу по-хорошему. Пожалуйста, позволь воспользоваться уборной.

— Насколько сильно ты хочешь ею воспользоваться?

Каждый чего-то хотел…

— Сестра Лейси все еще на дежурстве?

— Она ушла. Теперь ты со мной. — Он облизнул губы, оглядывая ее.

— Тогда чей был приказ меня перевести?

— Доктор Конрой. Хочешь его? Или меня?

Прижавшись к стене так сильно, как только могла, она попятилась от него.

— Никого из вас. — Из этих двух вариантов не было ни одного нормального.