Согласно мнению вышеназванного автора, реализм не был «подмят» соцреализмом и проявил себя достаточно ярко в советской художественной культуре: «Отнюдь не была «исчерпана» при советской власти и традиция реализма в различных ее ипостасях, сколь ни дискредитировали ее мистификаторы от государственного соцреализма...»[113].
В отличие от А. Морозова, автор придерживается той точки зрения, что соцреализм диалектически снимает в себе противоречия реализма как предшествующего ему художественного метода, и уже в силу этого соцреализм с полным правом можно считать наследником реалистической и критической школы как русской (дореволюционной), так и мировой культуры в целом. Неслучайной в этом контексте является позиция даже такого далекого от официоза художника, как Б.Л. Пастернак: «...наш социалистический реализм не мог свалиться с неба, в готовом виде, что и тут в прошлом могут быть корни сверх еще тех, которые достаточно изучены и всем известны. Так вот, мне лично кажется, что честь провозвестничества в этом отношении с Максимом Горьким разделяет Толстой или точнее: бури толстовских разоблачений и бесцеремонностей»[114].
На генетическую общность русской и советской культуры указывают и некоторые западные исследователи. Так, например, Б. Шварц в работе «Музыка и музыкальная жизнь в советской России» специально подчеркивает такой феномен как «народность, соединяющая русскую и советскую музыкальную культуру в единую традицию». «Русские композиторы от Глинки до Шостаковича имели едва ли не мистическую веру в творческую силу народа. Эта вера всегда была краеугольным камнем советского искусства», — отмечал Б. Шварц[115].
Принято считать датой декларации соцреализма время проведения Первого съезда Союза писателей СССР, т.е. август 1934 г. Но если данный метод являлся аутентичным советской системе, то почему он возник в качестве некого идеологического гештальта лишь спустя 17 лет после ее рождения?
Почему соцреализм не возник в 20-е гг. как некое всеобщее явление, несмотря на свою актуальность? Этот момент подмечает и М. Левченко: «...в данном случае речь идет о периоде, в который соцреализм еще не сформировался окончательно и не стал господствующим стилем — т.е. о первых послереволюционных годах, а литература этого периода как раз чрезвычайно сильно озабочена именно вопросом перехода в новый мир и реализует эту тему в разнообразных кодах (солярном, бытовом, вегетативном)»[116].
Авторское видение данного вопроса заключается в следующем.
Период 20-х гг. был временем, когда ситуация в целом характеризовалась бурно проходящими процессами осмысления, постижения и изменения действительности посредством, в том числе, самодеятельной практики, затрагивающей сферу материальных отношений. Это был период активной фазы непосредственно социального творчества, т.е. процесса разотчуждения в сфере материального.
Соцреализм, понимаемый как разотчуждение в сфере идеального, появляется лишь как культурная проекция данного исторического процесса. Проще говоря, индивиду в этот период не до идеального — он в это время занят преобразованием жизни. Идеальное как субстанция жизни и деятельности станет актуальным позже, когда активизируется процесс размывания субъектности «строителя социализма».
Вот почему соцреализм появляется в 30-е гг. как художественный метод, т.е. как метод разотчуждения, применительно к сфере идеального.
А что значит та художественная и культурная практика, которая имела место в 20-е гг.? Разве художественный опыт революционных масс того времени, пишущих и говорящих главным образом о революции, — это не соцреализм? Казалось бы, когда революционный поэт говорит о революции — это и есть не что иное, как «чистейший соцреализм».
Но это далеко не так.
Во-первых, их не столько художественные, сколько культурные творения были формой становления их идеологического сознания, через которые они проговаривали, выговаривали и осмысливали в публичном диалоге (это, в частности, определяло актуальность театра как особого вида искусства) глобальные исторические перемены, сопрягающиеся с жизнью каждого индивида. И в первую очередь эти произведения были культурной формой, через которую индивид осмыслял и переживал факт своего субстанционального обновления, предоставляющего ему право (им же добытое) на свою субъектность в Истории. Страна, уездный город или деревня — это было уже не столь важно. В любом случае этот географический «пятак» был местом, на котором во всей полноте общественных противоречий индивид творил свою Историю.
Во-вторых, произведения художественной самодеятельности либо культурно документировали процессы происходящих перемен, либо носили непосредственно телеологический характер. Творения революционных масс этого времени, очень разные по своему качеству, тем не менее возникали в силу их компенсаторной мотивации, связанной с восполнением их субъектной недостаточности.
В-третьих, но даже если в этот период и возникали произведения «соцреализма», то, как правило, большинство из них имело откровенно низкий или недостаточный художественный уровень, чтобы называть их искусством соцреализма.
В-четвертых, произведения художественной самодеятельности 20-х гг. нередко завязывали художественное творчество на идеи прямого социального преобразования действительности.
Это противоречие в наиболее яркой форме было выражено в культурно-художественных практиках Пролеткульта.
Итак, основой возникновения соцреализма являются практика социального творчества и реалистическая тенденция культуры, т.е. два совершенно разных понятия, казалось бы, не имеющих между собой ничего общего. Но если они соединились, то, что же все-таки явилось той основой, на которой произошел синтез этих двух различных понятий в то общее, что получило название «соцреализм»?
Ответив на этот вопрос, мы тем самым выявим и ту их генетическую общность, которая на первый взгляд, казалось бы, отсутствует. Более того, это позволит нам понять предпосылки и формы превращенных модификаций соцреализма. Естественно, ответы на эти вопросы будут зависеть от выбора системы теоретических координат, в рамках которых и будет проводиться исследование данного предмета.
В этой связи заметим: соцреализм — это метод, несущий в себе и самосознание идеи метода творчества. Последнее вовсе не означает, что он появляется в голове художника или вождя (творческого союза или страны), как это часто принято думать. Соцреализм, как и любой другой метод, рождается из драматургии развития художника в объективно развивающейся реальности. Соцреализм как метод идеального разотчуждения действительности появился из социально-креативной практики 20-х гг. сначала как метод исторической практики и только затем началось его проектирование в сферу художественной культуры.
Таков генезис метода соцреализма. Вот почему данный метод нельзя специально «сделать» или экспортировать из какой-то другой сферы (идеологии или искусства) — он может появиться только как производная культурно-исторического развития художника и особого типа общества, взятых во всем богатстве их граней.
* * *
Предложенное выше решение проблемы онтологических основ генезиса соцреализма позволяет по-новому взглянуть на гносеологические предпосылки рождения этого метода. Сегодня, когда «один верит в реализм, другой — в соцреализм, третий — в авангард, четвертый — в постмодернизм»[117], данный вопрос становится особенно важным. Соответственно возникает проблема: на какой гносеологической основе должно выстраиваться исследование соцреализма?
На основе того или иного локального дискурса? Но, как пишет В. Курицын, «локальные дискурсы никогда не смогут “договориться” о чем-то определенном и четком; более того, они не должны к этому стремиться, чтобы не изменить своей природе. Они не могут “договориться” потому, что отказались от “правоты”: и от своей собственной, и от некоей абстрактной категории “правоты”»[118].