Многое из того, что говорил Николай Петрович, он не успел записать. Те, кто знали его, наверное, как и я, только сейчас понимают, что многие его неопубликованные мысли будет трудно восстановить и додумать до конца.
В рассказе «Последний этаж»[27], который сам Николай Петрович считал «самым важным из написанного», главный герой говорит так: «…никому еще и никогда не удавалось додуматься в этих вечных вопросах до большего, чем простая констатация унылого, согласен, неприятного и тем не менее абсолютно бесспорного факта: каждый из нас – лишь песчинка в пустыне бытия, и приходил ли ты в мир или вовсе не был в нем, не имеет ровным счетом никакого значения ни для кого, кроме разве что тебя самого да еще немногих твоих близких, кого судьба так или иначе связала с тобой в один узел».
Я спорил, говорил, что есть какой-то смысл, предназначение, что человечество в конце концов добьется того, что люди будут жить вечно и мы узнаем, что там, за пределами Вселенной. Я цитировал Конфуция: «Живи так, будто завтра умрешь; учись так, будто проживешь вечно».
– Да, я могу принять неизбежность смерти, – отвечал Николай Петрович. – Но смириться с тем, что мы никогда не узнаем, в чем смысл, зачем нам была дана эта жизнь, – с этим смириться я никогда не смогу.
Что же тут скажешь, действительно, трудно смириться. Еще труднее умирать, так и не узнав, в чем этот смысл. Но если мы не знаем, это не значит, что смысла нет. Для меня этот смысл определяется достижениями и нравственными ориентирами таких людей, как Шмелёв. Николай Петрович не конъюнктурил ни в советское, ни в постсоветское время. Его художественную прозу не печатали четверть века, но он все равно продолжал писать в стол, не подстраиваясь ни под цензуру, ни под «политкорректность». Он успел сделать много и прожил жизнь достойно по самому высокому гамбургскому счету.
В последние годы жизни Шмелёв полушутя жаловался на груз прожитых лет.
– Мне уже трудно вникать в смысл дискуссий, когда я сижу на Ученом совете или на конференции, мне трудно сконцентрировать внимание, мне надо сделать усилие, чтобы понять, о чем они там говорят и какие новые идеи провозглашают. Но в конце концов я делаю усилие и вникаю в суть – господи, о чем они говорят, я все это 30 лет назад знал!
Таким он останется в моей памяти. Навсегда.
В. В. Попов
Доктор экономических наук
профессор РАНХиГС
почетный профессор Российской экономической школы
Неведомые перспективы
Под названием «Неведомые перспективы» в журнале «Дружба народов» (2014. № 5) вышла, как оказалось, наша последняя статья – интервью с академиком Николаем Петровичем Шмелёвым. Но появилась она на этот раз только под одной моей фамилией. Вообще в последнее время такой формат стал обычным для большинства наших органов СМИ, даже толстых журналов. По этому поводу Николай подшучивал: «Жмоты, они это делают, чтобы не делиться гонораром с тем, у кого берут интервью».
Журнал «Дружба народов», оправдывая свое название, раньше платил гонорар нам обоим, и мы его потом делили по-братски. Обычно Николай отказывался от своей доли и предлагал: «Давай лучше, Леонид, посидим в каком-нибудь хорошем ресторанчике. Поговорим, а заодно поужинаем». Так мы это и делали до того времени, пока Николай Петрович не ушел в неведомую вечность. Предложенный журналом вариант названия статьи после этого оправдывал себя больше, чем предложенный нами ранее заголовок «Перспективы и коррективы». В него мы вкладывали свой смысл. Она замышлялась как продолжение появившегося в этом журнале интервью под заголовком «Надежды и прогнозы». Сюрпризы жизни вносят свои коррективы в наши прогнозы как в политике, так и в экономике.
Таким сюрпризом стала услышанная мною 6 января (в день моего рождения) весть о неожиданной кончине Николая Петровича. Верить этому я отказывался. Поздно ночью я решился все же позвонить жене Николая Петровича – Наташе.
Она рассказала, что за ужином Николай ей сообщил, что они приглашены на мой юбилей. При обсуждении, что подарить юбиляру, он ее успокоил, мол, знаю, что подарить Леониду. А ночью Николая не стало. Смерть пришла раньше скорой.
На юбилейном вечере, проходившем в санатории «Узкое», где часто отдыхал также Николай Шмелёв, в числе гостей должен был находиться и Николай. Место ему было намечено за одним столом рядом с нашим общим другом Евгением Максимовичем Примаковым.
До того, как представлять кому-то слово, я обратился к гостям с одной просьбой: «Никогда никому не спешите делать такие подарки, как Николай Петрович…»
Для тех, кто не знал о кончине Николая Петровича, это стало черной вестью. Пришлось первый бокал поднять за вечную память того, кто должен был находиться среди нас.
Николай не относил себя ни к «лирикам», ни к «физикам». Мы не были с ним ни одноклассниками, ни однокурсниками, ни даже коллегами. Он больше интересовался Западом, а я – Востоком. Себя я больше относил к «лирикам», а он – к «физикам». Только после прочтения его первого романа «Пашков дом» и статьи «Авансы и долги» я увидел в нем экономиста, склонного тоже к лирике.
Пять лет спустя после распада Советского Союза у меня состоялась первая беседа с ним, в формате интервью для издаваемой в то время Алексеем Аджубеем газеты «Третье сословие». Зашел тогда разговор о перспективах погашения Россией долгов советской власти и о способности постсоветской России рассчитаться со всеми полученными «авансами».
Тогда у нас состоялся, по-моему, первый «разговор по душам». Только пятнадцать лет спустя Николай Петрович самому себе признавался, что русский бизнес, который нами воспринимался как некое «третье сословие», оказался слишком «жлобским» по своей натуре, поэтому-то и недальновидным, и неконкурентоспособным.
Эту мысль он развивал и в нашей беседе, опубликованной в «Дружбе народов» (2011. № 7), которая выходила сначала под заголовком «Прогнозы и надежды». Потом эти идеи развивалась им в более обстоятельной статье «Россия в дихотомии Востока-Запада через 50 лет» (Альманах «Россия перед близким Востоком и недалеким Западом». М., 2012). В ней он напомнил: «Вряд ли какой другой народ в XX веке пережил за сто лет столько войн и кровавых революций и потрясений, не говоря о голодоморах сначала на Украине, а потом и в самой России: это и русско-японская война с “январской революцией 1905 года”, а за ней мировая война и две революции. Россия хлебнула горя не меньше, чем Украина и любая из других стран СНГ».
Признаюсь, наша последняя беседа-интервью и подсказала мне мысль о собирании партитуры «столетней» Великой войны, которую я попытался развить в своей книге «Самосокрушение».
Последствия пережитых Россией в XX веке войн и революций не изжиты до сих пор. Из двух возможных сценариев – пессимистического и оптимистического – первым, к сожалению, приходит в голову пессимистический. Николай Петрович был убежден, что русский народ еще не выдохся. Но и он может надорваться, если ему не удастся восполнить тот утраченный генетический ущерб от продолжающейся депопуляции как следствие всех войн и революций.
«Конец самостоятельной истории России в традиционном ее облике связан не столько с внешними факторами, сколько с нынешним внутренним состоянием страны, – доказывал Шмелёв. – Россия больна изнутри, наследственно. Получилось так, что примененная к ней в 1990-х годах рыночная, по-своему тоже “революционная”, терапия лишь усугубила происходившие в ней болезненные процессы. Они стали развиваться давно, еще в советские времена».
В длинном списке болезней современной России первым он называл резко ускорившийся процесс депопуляции страны. После этого и углубляющийся демографический кризис. Отсюда следует и запустение огромных ее территорий, а также – тревожные сдвиги в ее этнической структуре. Отток населения из ее восточных районов на запад, а не наоборот. Отсюда же и сократившаяся под влиянием, прежде всего, искусственных политико-административных экспериментов иммиграция и возросшая эмиграция наиболее активной, дееспособной и образованной части населения. Все это порождает обоснованные опасения, что в предстоящем полстолетии Россия не сможет удержать в своем составе не только Восточную Сибирь с Дальним Востоком, но и ряд прикавказских автономий. Там будут пролегать южные и восточные границы России в середине XXI века – по Каспию, по Лене, по Енисею, а может быть, и по Оби. Предсказывать ее будущие границы сегодня не возьмется никто.
