Дети, ничего они не боятся. Бесстрашные и смелые, любопытные, с живым интересом в глазах, который ещё не успели погасить скучные взрослые. Я тоже невольно улыбаюсь. Ксюша довольна своим боевым ранением, хотя морщится от боли и коленку трёт.

— Может, папа меня пожалеет, — бормочет она.

— Так ты специально наколенники сняла?

— С ними неудобно, — кривится малышка. — А ещё ваша мама волновалась, когда вы с велосипеда падали. Папа тоже будет волноваться, правда?

— Угу, — киваю я.

В горле ком встаёт от надежды, светящейся в голубых глазах Ксюши. Девочке так не хватает отцовского внимания, что она нарочно без страховки на велосипеде катается! Но это и моя вина, конечно, не досмотрела. Отвлеклась на звонок, эмоциям поддалась. В следующий раз глаз с малышки не сведу. Если он будет, этот следующий раз.

Надеюсь, Громов не уволит меня из-за разбитой коленки дочери. Он должен понимать, что детям свойственно набивать шишки, падать с велосипедов и наслаждаться жизнью, не думая о последствиях.

— Поехали домой, — обращаюсь к малышке.

— Я хочу мороженое, — жалобно просит Ксюша.

— Прости, не сегодня.

Сладкое тоже под запретом, вместе с кока-колой и Макдональдсом. Я не хочу искушать судьбу второй раз за день.

Ксюша горестно вздыхает, но не капризничает. Наверное, привыкла к отказам.

К дому Владимира мы подъезжаем через пятнадцать минут. Я на часы всё время поглядываю, не хочу опоздать.

— Елена Леонидовна, а перекись у вас есть? И хлоргексидин или йод? — спрашиваю я женщину.

— Да, — кивает она. — Сейчас принесу.

— Мы будем в ванной. — Елена Леонидовна уходит, а я поворачиваюсь к Ксюше: — Идём, тебе нужно промыть ссадину.

Она кивает. Не возражает, когда я включаю воду и помогаю ей убрать грязь с ранки. Всхлипывает и дёргает ножкой, как только Елена Леонидовна приносить перекись. Боится малышка. Я в детстве ненавидела такие процедуры.

После того, как ранка успешно обработана, мы с Ксюшей выходим в гостиную. И я тут же замечаю Владимира. Он видит нас, окидывает взглядом дочь и сдвигает брови к переносице, когда замечает небольшую ссадину на коленке.

— Пап, ты так рано! — восклицает удивлённая Ксюша. Улыбается. — А мы на велосипедах катались! И я смогла проехать без помощи Виктории Андреевны. Я молодец, да?

— Да, — отвечает Владимир таким тоном, что внутри всё леденеет. — Ксюш, иди в свою комнату.

— Зачем, пап? Я кушать хочу… И со мной всё хорошо, честно-честно. Ничего не болит.

— Иди, я сказал. Нам с няней Викторией нужно поговорить.

Малышка быстро убегает на второй этаж, а Елена Леонидовна уходит на кухню. Мы с Владимиром остаёмся вдвоём в огромной пустой гостиной. От Громова исходят негативные вибрации. Он буквально прожигает меня гневным взглядом.

— Почему ты не поставила меня в известность? — обманчиво спокойным тоном спрашивает он.

— Вы же сказали: не беспокоить вас по пустякам.

— Велосипеды — это травмоопасно! — рявкает он.

Я морщусь. Мог бы и потише разговаривать, в самом-то деле.

— Давайте на улицу выйдем, Ксюша может нас подслушивать, — говорю я, вспоминая своего племянника. Он любит приоткрывать двери и тайком слушать взрослые разговоры.

Громов хочет возразить, но я разворачиваюсь и бодрым шагом иду на выход. Я не напрашивалась к нему на работу, значит, могу играть по собственным правилам. Совсем немного, чтобы проучить этого твердолобого бескультурного мужчину!

— Что вы хотели мне сказать? — падаю в плетёное кресло на летней веранде, ёжусь от холодного ветерка.

— Ещё одну такую выходку я не потерплю. А если бы Ксюша себе что-нибудь сломала?

— А если бы она со второго этажа спускалась и ногу подвернула? Или на физкультуре коленкой ударилась? А? Что бы тогда было? Хотя нет, не отвечайте, я знаю — вы бы уволили учителя физкультуры и архитектора, который вам дом проектировал? Верно?

Я распаляюсь всё больше и больше, даже голос звенит от праведного возмущение. А что, Владимиру можно рявкать на меня свысока, а мне нельзя?

— Продолжай, — командует он.

— Я рассказала Ксюше, что на велосипеде меня учил кататься папа. А мама волновалась, когда я пришла со сбитыми коленками. Поэтому ваша дочь решила, что если она тоже получит боевое ранение, вы её пожалеете. Внимание проявите. А вы... будто не замечаете, что Ксюша к вам тянется и грустит без вашей поддержки!

Владимир меняется в лице. В его глазах больше нет злости, я не могу считать его эмоции. Он закрыт, напряжён. Отворачивается, головой качает. И затем произносит глухо:

— Воспитанием Ксюши занималась Каролина, Елена Леонидовна и няни. Я слишком много работал, упустил что-то… И теперь не знаю, как наверстать. Пробую воспитывать её так, как делали мои родители. Но с ней это не работает.

Я не ослышалась? Владимир… доверился мне? Под влиянием эмоций, конечно, и скорее всего он об этом пожалеет, но всё же это много значит. Для меня. Я снова вижу в нём человека, а не грубияна и плохого отца.

— То, что вы защищаете Ксюшу от плохих, по вашему мнению, друзей, от нездоровой еды и даже от велосипедов, никак не поможет вам сблизиться с дочерью. Она нуждается в вашем тепле и внимании. Просто похвалите свою дочь, а не отдавайте ей приказы таким тоном, словно она ваша подчинённая. Детям нужна родительская любовь, а не элитные школы и постоянно меняющиеся няни.

Фух, я закончила свою речь. И что на меня нашло? Переживаю за Ксюшу, вот и говорю всё, что думаю. Нельзя так, я же могу без работы остаться.

Съёживаюсь от волнения. Как отреагирует Владимир? Пошлёт меня куда подальше или сделает вид, что пропустил мои слова мимо ушей?

— А говорила, что не умеешь ладить с детьми, — хмыкает Владимир.

— Да я и не умею, это интуитивно получается.

Громов смотрит на меня долго и как-то слишком пристально, отчего я теряюсь. Не люблю такие взгляды, от них неуютно и всё время кажется, что со мной что-то не так. Я растираю замёрзшие плечи. Владимир, мотнув головой, говорит:

— Всегда будь на связи. И в следующий раз предупреждай меня, если вздумаешь Ксюшу на каток повести или с парашютом её прыгать заставишь.

Он улыбается! Да ладно! Он умеет улыбаться и даже шутить?

— Хорошо. Значит, прыжки с моста придётся пока отложить, — улыбаюсь в ответ и, чтобы не испортить момент, сразу говорю: — Я пойду в дом, тут холодно.

Громов не следует за мной. Спиной я ощущаю лёгкое покалывание. Владимир опять на меня смотрит.

Сложный он человек, не могу его понять. Но радует одно — он тоже умеет признавать свои ошибки. Я это качество в людях ценю. Громов не был хорошим отцом, пока росла Ксюша, но ещё не поздно всё изменить. Я верю, что у него получится наладить отношения с дочкой. И я попытаюсь ему в этом помочь.

Утром я случайно встречаюсь с Владимиром.

— После четырёх ты можешь быть свободна, — сообщает он.

На часах половина восьмого, а он уже спешит на работу. Снова одет с иголочки, а волосы чуть влажные. Вчера после тяжёлого разговора с Владимиром я вернулась к Ксюше, помогла ей с уроками, а затем мы вместе читали первую книгу о Гарри Поттере. Выяснилось, что малышка обожает фильмы и книги о смелом волшебнике.

Громова дома не было. Я заснула около полуночи, а он так и не вернулся. Уехал куда-то сразу после того, как открылся мне в порыве эмоций.

— Хорошо. Вы будете с Ксюшей? — уточняю я, допивая кофе.

— Да, — коротко отвечает Владимир. На меня даже не смотрит и вообще ведёт себя странно. Не грубо и раздражённо, как раньше, а словно ему в тягость моё присутствие.

— Осмелюсь спросить: чем вы с Ксюшей будете заниматься?

На самом деле я не должна задавать такие вопросы. Мой работодатель сказал: ты свободна, делай, что хочешь. Я должна молча кивнуть и уйти, а вместо этого пытаюсь достучаться до Владимира. Снова сблизиться с ним, как вчера. Почувствовать, что он не грубиян с холодным взглядом, а живой человек со своими проблемами и чувствами. Не знаю, почему мне это так важно. Я впервые за долгое время осталась одна. Мне плохо.