– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, мой король, – она переживала за него искренне и ее слова не обратились в высокомерные нравоучения.

– Однажды все изменится, – пообещал он ей. – Я не знаю как, но мне предстоит избавить город от надзирателей. Ради таких как ты и Роллэн. Или даже ради себя, – он подмигнул девушке и поправил простую брошь, которой та закалывала накидку.

– Никто не должен знать о том, кто ты такой. Слышишь? – Мириам зашипела и перехватила его руку. От прежней осторожности в ней не осталось и следа.

Морган и Локхарты вышли на храмовые ступени, громко переговариваясь. Леди Лив весело смеялась, и Ивэн в который раз удивился ее легкому нраву. Наверняка именно он позволял ей выносить своего супруга. Тот, очевидно, пытался сохранить невозмутимость, но глаза выдавали его с головой – он обожал свою жену, и более всего – ее смех.

Мириам поспешно отступила от короля на шаг и изобразила подобие улыбки.

– Я все еще не знаю, кто я, – прошептал ей Ивэн чуть слышно, но она все поняла, оставила его и потянулась к Лив, желая взять ее под руку.

Роллэн, вновь погрязший в своих мыслях, чуть было не прошел мимо, но Ивэн дружески хлопнул его по спине.

– Ну, Красный Роллэн! Все еще не обратился в отступники, а?

Юноша вздрогнул, и Ивэну представилось, что он не сразу понял, кто с ним заговорил. То, что происходило в его голове, было очевидно интереснее, чем посторонние отвлекающие разговоры.

– Как видишь, – он потряс перед лицом своего короля перевязанной рукой. – Что ты сделал с сиром Тревором? Зачем? Ты не должен был…

Роллэн, замялся, увидев, что сестра последней вышла из храма и направлялась прямо к ним.

– Анна скажет все лучше, – юноша нахмурился, рассердившись от собственного косноязычия. – Она всегда говорит лучше, в особенности, когда говорит о тебе.

– Ваше Величество, – девушка спешила к нему, на ходу придерживая подол платья.

Теперь она нравилась Ивэну куда больше, чем у алтаря. Лицо ее просияло и ярче всего при свете дня теперь сверкали ее голубые глаза. Если ее мать была также хороша, повстречав Стейна Локхарта, то становилось кристально ясно, как же ей удалось расплавить его неприступное стальное сердце.

Ивэн часто видел Анну в дворцовой часовне, но так и не посмел заговорить с ней, вспоминая какой испуганной она показалась ему в день первой встречи. Он клял себя за неосторожность и глупость – в ее присутствии он забывал слова всех молитв, заученных в ту пору, когда он не ведал ничего о том, что ему суждено. Когда она приходила, он стоял на коленях на мраморном полу часовни и тонул в мыслях, заставляющих испытывать стыд. В пору было молиться истово и самозабвенно, чтобы отвадить от себя терзающее вожделение, но он не находил в себе сил.

– Я слышала, что вы сказали. Каждое слово!

Он смотрел на ее чудные золотистые волосы, что выбились из-под большой белой меховой шапки. Она сделала Анну такой ясной и невинной, что Ивэну ничего не оставалось, кроме как глупо улыбаться ее словам.

– Я... – едва поравнявшись с ним, она было замерла у края ступенек, но ее сапожок заскользил по льду, коварно припорошенному искрящимся снегом.

Они схватились друг за друга. Она – инстинктивно, Ивэн – едва ли. Он испытал великий испуг, прежде чем успел протянуть к ней руки. Ему подумалось, что она может быть хрупкой, готовой рассыпаться в ледяные всполохи и исчезнуть. Он лишь подхватил ее под талию, но почувствовал, как спас весь мир. Они оказались неприлично близко до тех пор, пока Анна вновь не обрела опору под ногами.

– Как же я неуклюжа, – проговорила она вся пунцовая от смущения.

– Я все еще хочу, чтобы ты называла меня по имени, – бездумно бросил Ивэн, не отпуская Анну.

Она не отступила, не пошатнулась, не оскорбилась, а все глядела на него своими голубыми глазами, и он заметил в них яркие сероватые блики. В ее взгляде будто застыл сам Север, буря и снег, но они были благосклонны к нему.

Ивэн, чувствуя, как свидетелей собрало это невинное прикосновение, первым отвел взгляд и протянул девушке раскрытую ладонь, чтобы помочь ей спуститься по сотне заледеневших ступеней Храмового холма. Анна не носила перчатки и дотронулась до черной искусно выделанной кожи, в которую были обтянуты руки Ивэна побелевшими от мороза пальцами.

– Вы – король, – выдохнула Анна, и Ивэн впервые заметил сшибающее с ног и обезоруживающее восхищение в ее голосе.

– Постой, – запротестовал он. – Я не желаю быть твоим королем. Забудь даже о том, что я Бранд!

Анна вновь заскользила, и Ивэн подхватил девушку под локоть, благословляя ее неустойчивые сапожки. Он вновь приметил волнение девушки и злился на себя, не нашедшего смелости заговорить с ней раньше.

– Но почему? – прошептала она, словно затевая сговор на виду у всего города.

– Потому, что рядом с тобой за один выдох я теряю все, что у меня есть.

Несколько ступеней вниз они прошли в полном молчании. Ивэн не смел даже краем глаза взглянуть назад, но пути назад больше не было.

– Я заговорил с Тревором, увидев твое лицо. Я разглядел в нем страх и мольбу о помощи. Кем бы я стал, не сделав ничего? Жалким червем, не достойным приблизиться к тебе?

Ступени неумолимо заканчивались, а Ивэн судорожно размышлял, что случится, если он, ступив на площадь, сожмет ладонь девушки и ни за что не отпустит. Останется ли она рядом с ним здесь, перед своей семьей?

«Король без своей королевы – лишь полкороля», – так беспрестанно твердил ему ее отец, но ожидал их на площади хмурый, почерневший как грозовая туча.

– Я помолюсь за вас снова, – Анна заговорила очень тихо, опасаясь быть услышанной кем-то, кроме Ивэна.

– Снова?

Сердце пустилось в неудержимый галоп. Она молилась за него, думала о нем, и это признание было оглушительным как самая неловкая тишина, как постыдное безмолвие, что нападало на него прежде, стоило только Анне появиться рядом. И вот она обещает, что снова появится в часовне, где они прежде не смели заговорить друг с другом.

– Как и делала это прежде.

Ивэн почувствовал, как девушка крепче сжала его руку, и посмотрел на нее. Она улыбалась, и он любовался этой улыбкой до тех пор, пока его сапоги на застучали по брусчатке городской площади.

Роллэн, прежде пристально наблюдавший за покидающими площадь воинами Священного караула, оглянулся и лицо его исказилось неприкрытым удивлением. Она глазел то на сестру, то на своего короля, будто увидел над Дагмером десяток пылающих солнц. Ивэн едва подавил в себе желание рассмеяться над ним – по обыкновению лицо чародея оставалось непроницаемым, но не было никого, кто мог так же наивно выразить свои чувства, если уж они настигали его. Но, все всяких сомнений, нельзя было рассчитывать, что он поделится тем, что разглядел.

Ивэн, не зацепившись ни за один из взглядов, вложил ладонь Анны в руку брата. Роллэн глядел на сестру долго и пристально, но сумел вовремя очнуться и помочь девушке взобраться в седло ее пегой лошадки.

Тогда Анна впервые огляделась и, наткнувшись на грозный взгляд отца, только расправила плечи, резко дернула удила и умчалась прочь. Так быстро, что это было наперекор всем приличиям. Стейн помчался за ней.

– В этой девчонке будто вспыхивает пламя, – ахнула Лив и тепло улыбнулась Мириам, остановив своего коня, чтобы попрощаться. – Но это невероятно, так ведь?

– Невероятно, – ответила ей девушка, поделившаяся пламенем с Ивэном. – В твоей дочери застыл сам Север. Не забывай, каким колким он может быть, даже не имея огня.

Роллэн пустился вслед за отцом и Анной, прежде чем Лив успела почтительно кивнуть королю и Смотрителям.

Белая мгла

Он все не мог припомнить, как оказался здесь, на ледяной пустоши, под которой была погребена вся земля до самого горизонта. Густые серые сумерки и промозглый ветер навалились на него тревогой – ночь, темная и холодная, была уже близка. Он все оглядывался по сторонам, силясь разглядеть в белом крошеве снега дом или, на худой конец, лес, в котором можно было укрыться. Руки озябли, он поднес их ко рту, чтобы согреть дыханием. Только теперь он увидел алые рукава своего одеяния, в котором он впервые взошел на Храмовый холм. Только теперь он осознал, что стоит посреди белой пугающей пустоты в сверкающей рубинами короне Дагмера. На его поясе в ножнах хранился Зовущий Ярость, и пальцы сами потянулись к его рукояти, внушающей невесть отчего спокойствие, захваченное из иного мира.