«Танцуй, Мири! Танцуй!»

Девушка спряталась от охватившего ее гнева за воспоминанием, за голосом Моргана, за той ночью, пропитанной запахом костра, леса и неизвестных ей белых цветов. Именно тогда она приняла то, что до последнего отрицала – ее сердце поддалось слабости, стало мягким и послушным, но только для мужчины, которого она, по собственному убеждению, не была достойна. Она влюбилась в него в одной из южных деревенек, где пришлось остановиться на постой. Тогда языки костров разрезали мглу, от смеха и музыки весь мир ходил ходуном. Там, среди хмельных людей в венках из белых цветов, их не знал никто и они сами забыли о том, кто они есть.

– Танцуй, Мири! – кричал ей Бранд, сквозь звуки лютни, флейты и барабана. – Танцуй!

Мириам услышала бы его слова, даже если бы он шептал их. Она кружилась в танце и искрах от костра как обезумевшая, закрывала глаза, отдаваясь ритму и жару.

– Эхэй! – вскрикнули девушки, подбросившие в огонь ветви сухого можжевельника.

– Эхэй! – вторил весь танцующий мир, когда музыка вдруг затихла.

Огонь разгорелся с новой силой. Пронзительно громко заверещал сотрясаемый бубен. Мириам на мгновение остановилась и вгляделась в Моргана сквозь пламя. Он сидел совсем рядом с музыкантами, на земле, опершись на большое колесо тяжелой телеги, и изредка прикладывался к фляге. Мириам в своей пыльной, сшитой на мужской лад одежде, не виделась себе прекрасной лесной нимфой, но он смотрел на нее безотрывно, отчего сердце колотилось громче, чем стучали барабаны.

«Да кто я такая? – все еще думала Мириам, удерживая белый венок на голове. – Кто я такая, чтобы посметь даже просто думать о нем?».

– Как бы ты поступила, помня, что можешь потерять свою жизнь в любой момент? – любил спрашивать Морган, разглядев ее сомнения. В ответ она только задирала нос, ведь представить себе не могла зло, способное одолеть их. Он смог научить ее многому, но только не страху.

«Если завтра я умру, то позволю себе в эту ночь забыть о том, кто я».

Мириам закружилась вновь, уставившись в темное небо, на котором, вопреки огненному зареву, были видны россыпи звезд. Все вокруг плыло и пело. И только один взгляд пьянил ее больше, чем эта ночь.

Кто-то снова поддал в костер хворосту и тот выбросил на поляну множество огненных искр, девушки с визгом отскочили. Громкий, но очень приятный мужской голос присоединился к вороху звуков, завязавшись в песню. Мириам заметила, что ее затягивает в огромный хоровод, и чья-то чужая рука чуть было не ухватила ее, но она увернулась, и быстро побежала к Моргану, хохоча набегу. Она ловко выхватила его флягу и сделала большой глоток крепкой, обжигающей нутро настойки. Мужчина засмеялся.

«Да, пожалуй, да, – подумала Мириам, потянув его за собой. – Для меня нет ничего чудеснее этого смеха».

Их пальцы крепко сцепились, но заглянуть ему в лицо она не смела. Толпа захватила их – какая-то девушка ухватилась за край куртки Моргана. Вокруг костра стягивались круги, новые и новые. К мужскому голосу присоединился звон женских. В музыкальный хор ворвалась пронзительная лютня. Кто-то споткнулся, упал и разорвал цепь. Девушки, куда более похожие на нимф, потянулись следом и захохотали. Морган же ухватил Мириам за плечи и уберег от падения. Теперь она была вынуждена посмотреть на него.

– Танцуй, Мири, – повторил он, а в его темных глазах отражался огонь. – Танцуй, пока играет музыка!

Он был счастлив – живой, настоящий, не спрятанный за громким именем и важным титулом. Мириам улыбнулась, желая пригладить ладонью его буйные волосы, но переплетенных пальцев ей было достаточно. Она и не хотела большего, опасаясь испортить ночь избытками неосторожных прикосновений.

Теперь же, сидя на берегу, девушка перебирала свои воспоминания по крупицам. Думала, что бы могло случиться, окажись она чуточку смелее.

Гаудана то и дело закрывала лицо руками. Ее плечи были опущены, и вся она сжималась словно побитая. Морган говорил с ней тихо. Мириам не слышала ни слова. Схватив очередной камушек, она швырнула его в море со всей злости. Ей надоело ждать. Ей надоело коситься на женщину, которую она искренне опасалась.

Когда Морган наконец подошел к ней, оповестив о своем приближении шелестом гальки, она презрительно хмыкнула. Что, впрочем, рассмешило его. Пришлось хмыкнуть еще раз, но уже от возмущения. Она обернулась, только теперь позволив себе сделать это открыто. Черноволосая женщина в карминовой накидке все еще стояла чуть поодаль и смотрела на них.

– У меня от нее мурашки по коже, – прошипела девушка, шелестя вслед за Морганом.

Они вместе перевернули лодку, мужчина бросил в нее обе сумки, и вытолкнул ее в море так, чтобы она не цепляла дно. Сам он зашел в воду по колено, а Мириам все топталась на берегу. Мочить в соленой воде новые высокие сапожки ей было жаль, но она не хотела в этом признаваться. Теперь хмыкнул Морган, вернулся за ней и молча подхватил на руки. Девушка вскрикнула, потеряв опору под ногами, и прижалась к нему возможно больше, чем следовало, обхватив его за шею. В тот же миг по ее спине побежали самые настоящие, не выдуманные из-за присутствия Гауданы, мурашки.

Если бы взглядом можно было ударить, что из Мириам непременно бы выбило дух – взгляд ведьмы, стоящей на берегу, был таким тяжелым, что девушка едва не запаниковала.

«Ох, нет. Нет, нет. Тебе лорд Бранд не достанется, лесная ведьма», – подумала она.

Морган усадил девушку в лодку, и сам забрался в нее, перебравшись через бортик.

– Порой чьи-то ожидания бывают бесчеловечнее поступков, – заговорил он.

Мириам не поняла о ком идет речь – о женщине, оставшейся на берегу, или же о юноше, которому накануне он разбил лицо.

– И что следует делать с такими ожиданиями? Презирать их? Отвергать? Но отчего в таком случае появляется чувство вины?

Мужчина освободил собственные сапоги от закравшейся морской воды, и принялся устраивать весла в уключины, но все поглядывал на берег. Девушку удивляла его способность пускаться в философские размышления в самый неподходящий момент. По началу, это раздражало ее, потом она поняла, что подобным образом он приводит свои мысли в порядок.

– Они мешают идти по собственному пути, затуманивают разум, и не дают отделить истинное от ложного.

– Ты спрашивал о том, что я думаю о семье Таррен? – напомнила Мириам, решив устроить другое весло. – А я спрошу тебя, почему мы должны проминаться под бесчеловечные ожидания и измерять себя ими? Ты ведь все решил, и спрашиваешь только оттого, что тебе интересны мои мысли. Давай уберемся поскорее! Боюсь, что та женщина прожжет дыру в моей спине. Вот, что для меня сейчас истина.

– Я люблю твою проницательность, Мириам. Но эта женщина не причинит тебя вреда, – пообещал Морган, выпрямив плечи, и тут же навалился на весла. – Пока она довольствуется лишь мной.

«Сбереги себя, – мысленно откликнулась девушка, опознав в порыве этих слов самую настоящую молитву. – Пусть это будет моим бесчеловечным ожиданием».

Он улыбнулся, будто невзначай подслушал ее мысли, а она снова подумала, что не видела ничего прекраснее его редкой и такой теплой улыбки.

Глава десятая. Заженное пламя

Королевский дворец, Дагмер

Ивен дышал тяжело и тревожно. Он едва затушил лампу, сел на мягкую постель с нелепым балдахином, как дыхание, восстановленное с таким трудом, снова сбилось. Это были не его покои. Не келья в монастыре, но и не чертог короля. В кромешной, незнакомой ему темноте всё, окружавшее его теперь, только внушало изнуряющее беспокойство.

Лорд Морган поселил Ивэна в полупустом крыле огромного королевского дворца, находившегося в полном его распоряжении. Наказав отправляться ко сну, дядя покинул его, как и Мириам, к щебетанию которой он, неожиданно для себя, успел привязаться.