– Победа, – он решил испробовать это слово на вкус, но оно оказалось неимоверно горьким.
– Морган! Морган!
Он силился спрятаться глубоко в себе, в своих мыслях, чтобы не слышать криков раненных, оттого не сразу понял, что кто-то зовет его по имени. Он обернулся, и увидел Пратта, несущего тело раненного на длинном щите руалийцев. Он обрадовался, что грубый и неуживчивый воин остался жив, но тут же похолодел. Раненный вопил, захлебывался собственным криком, ничем не напоминающим голос Касса Форсетти. Морган узнал его по коротким волосам цвета соломы и стал молиться, чтобы тот не отнимал ладони от лица. Он был уверен, что случись это, ему не сдержаться – он закричит. Тело Форсетти было наспех перехвачено ремнями, не дававшими ему вырваться. Морган перебросил полотнище хоругви через плечо, и схватился за край щита, примостившись между двумя северянами, пришедшими на помощь.
– Не дадим этому дураку сдохнуть, – прокричал Янош, сверкнув белыми зубами на забрызганном кровью лице. – А потом вернемся. Мы с тобой, Бранд. И заберем то, что должны.
Надломленный маг корчился, выл и стонал голосом, ставшим пугающе ломким. Его глаза были удивительного янтарного цвета, и один из них, неприкрытый окровавленной ладонью, бешено вращался, словно Касс был лисой, подстреленной неумелыми охотниками, и все надеялся найти место, в котором сможет спастись. Но он не стал для Моргана непосильной ношей.
– Мы заберем то, что должны, – Морган шепотом вторил Яношу, чувствуя, как немыслимо сильные пальцы Форсетти сомкнулись на его руке, вцепившейся в край щита.
Он знал, что должен будет вернуться за телом погибшего друга, и собирал в себе остатки мужества и самообладания, но также знал, что все они рассыпятся в прах, едва он взглянет в лицо Форсетти и поймет, что с ним стало.
– Убейте! Убейте меня! – Касс рванулся и снова рухнул на щит.
– Ни за что, – ответил Морган сам себе. – Живой маг легче мертвого.
Королевский дворец, Ангерран
На шее мальчика-птицелова висел толстый кожаный шнур, хранивший перстень семьи Толдманн. Его носили многие короли Ангеррана, но кость, облаченная в оправу, все еще хранила белизну снега, выпавшего в промозглых северных горах. Морган внимательно следил за ним из глубокого кресла, в котором было приятно вытянуть уставшие длинные ноги.
- Хочешь оставить пару птиц? – спросил он, пока мальчик в последний раз ссыпал пшено в кормушки. – Я попрошу отца. Он позволит.
Эрло помотал головой так, что взметнулись темно-русые завитки волос на его голове, а затем потер мочку уха, подбирая верные слова – этот жест он позаимствовал у своего погибшего брата. Тот часто делал так в моменты задумчивости.
– Если я заберу их, то они не найдут пути домой, – полушепотом, словно великую тайну, произнес мальчик.
Моргану нравилась его рассудительность, и он проводил с ним немало времени. Эрло словно вовсе не знал детских капризов и, быть может, был даже не в меру сдержан. Но Морган знал не так уж много королевских детей, чтобы судить об этом.
Эрлоис выпустил почти всех птиц, узнав о смерти отца и брата, а теперь прощался с самыми маленькими из них, с теми, что были еще слишком слабы в ту пору. Он сидел на коленях у одной из клеток и наблюдал, как птички с белыми крапинками на спинках склевывают свое пшено. Морган решительно не понимал, чем они его привлекают, но ему нравилась эта вовлеченность – так он словно не думал о событиях последних дней, о том, что ему предстоит покинуть свой дом.
Пока пташки росли и крепли, Эролис слабел в своей значимости и важности. Хотя, возможно, пока не осознавал этого. Из главного претендента на трон Ангеррана он превратился в самого обычного ребенка, то и дело хватавшегося за рукава Брандов. Впрочем, Морган заметил, что Кейрон стал избегать мальчика – он был зол и им овладевал стыд. Именно он подписал Договор о мире Севера и Юга от имени последнего потомка рода Толдманн, еще слишком малого, чтобы обходиться без мнения регента. Никто из титулованных ангерранцев и богачей не требовал опеки над мальчиком – страна погрузилась в полную разруху и все, кто обладал хоть каким-то влиянием, успели покинуть ее. Никто не требовал независимости Ангеррана, а хитроумный принц Бервин, пришедший с войском, способным раздавить оба враждующих, благосклонно предложил свое покровительство.
Эрло стал простым мальчиком, голова которого не будет обременена королевский венцом. Морган видел, как однажды Кейрон опустился на колени перед Эрло:
– Никогда не забывай, кто ты такой, – он угрожающе ткнул принца погибшего королевства в грудь, но тут же стиснул в своих неуклюжих объятиях.
Он был взбешен, но не мог пойти против слова принца Бервина, который одним махом заполучил Дагмерскую гряду и Ангерран, озолотился звонкими извинениями руалийской принцессы Аэрин и стал самым влиятельным правителем Севера. Выбирая между властью и местью, он сделал весьма очевидный выбор. Старик Реган Бартле остался жив, как и все семейство Руаль. Пока решалась судьба Ангеррана, последний из его правителей ухаживал за своими птенцами и едва ли оказался бы полезен в чем-то другом.
В это время к Моргану во снах все приходили мертвецы. Он смыкал глаза ничтожно редко – оттого, что видел принца Артура. По ту сторону реального мира он был жив, а Морган остался лежать на камнях, пока у подножия холма лилась кровь. Ее было так много, что все вокруг темнело и становилось липким. В его сне принц Артур сжимал рану на его шее и обещал исправить все, и это было безжалостнее, чем сама битва при Ангерране оттого, что за этими словами наступало безжалостное пробуждение. У арбалетчика, убившего принца, оставалось две стрелы, и вторая предназначалась Моргану.
– Возьми, – мальчик утер нос неподобающим жестом, принадлежащим погибшему брату, и кивнул Моргану на клетку.
Распахнув ее и бережно взяв в руки одну из птах, он стал ждать, пока Морган послушает его.
– У них слишком тонкие кости для моих рук, – рассудил он, виновато улыбаясь. – Я боюсь поломать их.
Морган снова вернулся мыслями к тому холму, где сломал убийцу Артура как хлипкую куклу – тогда ему не было жаль костей. Эрло тем временем подбежал к окну, разомкнул ладони, и птица выпорхнула в небо, наконец вернувшее свой прежний цвет. Его лицо озарила обезоруживающая улыбка, пока он наблюдал, как она парила над замком.
– Возьми, – требовательно повторил Эрло, очевидно желая разделить это зрелище.
Он вприпрыжку добежал до клетки и вынес из нее еще одного птенца. Морган поддался, понимая, что не может отказать мальчику ни в одной просьбе. Он открыл створку клетки. Птицы были неспокойны, и ему пришлось беспомощно водить руками, прежде чем мягко принять в ладони хотя бы одну из них. Он взял ее, еле дыша, поднес к лицу, чтобы разглядеть желтую радужку глаз и сдержанное оперение – коричневое с зеленоватыми переливами и белыми пятнышками. Эрло восторженно смотрел на него, лишая права на малейшую ошибку. Птица в самом деле была прекрасна в своей хрупкости и легкости. Морган аккуратно поднес ее к окну, отпустил и положил руку на плечо мальчику, следящему за ее полетом.
Оторвав взгляд от неба, он посмотрел вглубь двора, где в сборах суетились воины и слуги, скрипели повозки, стучали молотки, ржали лошади.
– Да не туда, дурень! – Морган услышал крик отца, который, наконец, нашел достойный способ выплеснуть гнев.
Рядом с ним, заложив руки за спину, за происходящим наблюдал принц Бервин с видом полноправного хозяина замка. У Моргана даже не выходило его осуждать. Принц лишь пользовался своим умом и удачливостью, он не пролил ни одной капли крови в этих землях, и можно было лишь порадоваться тому, что семья Бранд служит ему. У него вышло показать, что его появление в Ангерране – величайшее благо и, в какой-то мере, так оно и было.
Громче отца во внутреннем дворе замка кричал только Янош Пратт.
– Спущу с тебя шкуру, как только ты уснешь, паршивый ты осел!
