Королевство Лесных Холмов. Резиденция короля Бринмора. Комнаты королевы Линоры

Комнаты королевы Линоры в Лесном Холме сильно отличались от тех, которые она только что покинула в гневе. Линора все не могла успокоиться! Ну пусть бы Бринмор нелицеприятно упомянул её далеких предков, но так отзываться о родной дочери⁈ Линора помнила, скольких жертв ей стоило убедить Бринмора не отнимать у Мелиссы бессмертие. Теперь дочь горько ее упрекает, плачет и жалуется вот уже которую сотню лет. Кто же знал, что Мелисса не сможет позабыть своего мужа из мира людей? Нежная душа, верное сердце.

В память о муже она помогает людям, всем, кто приходит просить, даже если просьбы эти преступны. Чтобы изолировать Мелиссу и не допустить её запретных предсказаний, Бринмор распорядился стеречь дочь, крепко накрепко замкнул эльфийскими рунами все двери в её дом. Лишь те, у кого был ключ, могли проникнуть к Мелиссе.

Бедная мать навещала её каждый день. Чтобы хоть немного скрасить жесткую изоляцию, Линор рассказывала дочери о том, что происходит в королевстве. И показывала. Она не хуже Бринмора умела раздвигать пространство, делать прозрачными стены и направлять магическое око в любую точку бесконечного множества параллельных миров.

Сегодня Линоре необходимо было не только повидать Мелиссу, но спросить у неё совета. Королева знала, что тем самым нарушит волю Бринмора и сделает еще более трудным путь к примирению с ним. А поссорились-то крепко. Возможно, ей следовало сдержаться. Промолчать. Быть снисходительнее. Бринмор хоть и могущественный король Лесных Холмов, но, прежде всего, он мужчина. А значит, соединяет в себе все типичные несовершенства. Но зато как искренен и открыт в чувствах. Этим-то молодой Бринмор и покорил когда-то сердце Линоры, любимой дочери короля лесных фейри. А как он пел! Цветы распускались при звуках его голоса. Стоило Бринмору взять в руки роту* — и дриады покидали свои укромные жилища в вековых деревьях, выходили из рощ и водили хороводы. Ах, Бринмор, Бринмор, что же сделало твое сердце столь черствым, почему страхи терзают его, а недоверие пеленой тумана застилает разум? Линора в тревоге ходила по комнате. Нет! Так продолжаться не может! Ей необходимо подняться к свету, вдохнуть воздух родного леса. Прогулка успокоит и позволит понять, что делать дальше. В стене открылась светящаяся арка, королева шагнула в неё и исчезла.

Недолог был путь, и вот уже Линор в том самом лесу, где впервые встретила Бринмора. Долго же он был её тайным возлюбленным, пока владыка лесов, отец Линоры не согласился на этот брак. Друиды не предсказали молодым счастья. И можно было через год объявить союз расторгнутым. Но Линора любила мужа и пожелала, чтобы их брачные узы стали нерушимы.

Вот тропинка, по которой она ходила к нему на свидание в уединенный грот у ручья. Вот поляна с серебристыми цветами. Она собирала их и приносила Бринмору. А цветы вяли от одного его взгляда. Линор печалилась, но ничего не могла изменить. Вся её любовь не способна была дать жизнь цветку под землей. И все же она и сейчас рвала их. Для дочери. Линор хотела повидать её. Всегда при себе королева носила на поясе ключ. Он отмыкал не дверь, но сложное плетение рун. Еще один портал со светящимся замысловатым узором открылся, и Линора вставила ключ в волшебный замок. Настало время поговорить с Мелиссой.

О том, что произошло после Малого Совета, Линор рассказывать Мелиссе не стала. И без того довольно дочери обид и разочарований. Но о лунных единорогах королева не смогла умолчать. Более других тревожил её этот вопрос и то, что могло ожидать древних существ в будущем. Неужели им суждено исчезнуть?

Линор принесла Мелиссе цветы из своего леса. Лишь короткое время они могли оставаться свежими под землей, в холме. Подкрепленные живительной магией, даже источали тонкий аромат. Королева поставила их в вазу и села рядом с дочерью.

Мелисса вышивала гобелен. Многие сотни лет она занималась этим и достигла такого совершенства, что вышитые птицы, звери, цветы казались живыми. Воды на её картинах будто бы плескались и сверкали зыбями, а солнце согревало. Все стены комнаты, где трудилась Мелисса, были увешаны от пола до потолка большими и малыми картинами. А сейчас на пяльцах наполовину готовая вышивка показывала лунного единорога. Он стоял на опушке дивного леса, деревья там буйно цвели, хоть время года было осень — листва оранжевая, багряная, и травы полегли и пожелтели. При этом на ветвях распускались белоснежные и серебристые цветы, обилием и формой они напоминали магнолию. Закатное солнце подсвечивало их, но трудно было понять, какой закат виделся вышивальщице. Тревожный ли багряный или мягкий опаловый. Жемчужно-белый единорог стоял на опушке, подняв голову, навострив чуткие уши. Он смотрел на ту сторону картины, где ничего еще не было. Что его испугало, встревожило или, напротив, обрадовало — знала лишь Мелисса. Картины без эскиза рождались под её руками, в часы вдохновения игла быстро сновала вверх-вниз, вытягивая за собой цветные нити.

— Он красив! — Линора задержала взгляд на неоконченном гобелене.

— Это последний, — молвила Мелисса, воткнула иглу в полотно и набросила на вышивку легкую ткань. — Вы пришли спросить меня о чем-то, матушка? Я ждала вас позже к вечеру.

— Я знаю, что не должна спрашивать, но… — Линора все смотрела на гобелен. — Неужели они исчезнут навсегда? — Она поняла слова дочери так, что единорог, вышитый на ткани, и есть последний. — Сегодня я говорила с отцом, он хочет закрыть Лесные Холмы. Заставить всех жителей лесов, рек, пещер — всех фейри — прекратить всякие сношения с миром людей.

— Король Бринмор желает повторить со всем государством то, что он сделал со мной? — грустно покачала головой Мелисса. — Это пагубный путь. Такие меры ничем не помогут нам.

— А что поможет? Ты знаешь? — Линора пытливо вглядывалась в лицо дочери, но ни единый мускул не дрогнул на нем. Мелисса оставалась все так же спокойна и отстранена. Это и раньше тревожило Линору: дочь замкнулась в своем горе, перестала искать поддержки даже у родной матери. А сейчас тревога была не только за отношения внутри семьи — весь привычный мир Линоры мог претерпеть необратимые изменения.

— Не что, а кто. — Мелисса сочувственно смотрела на мать, будто извинялась за то, что не проявляет ожидаемых чувств. Она должна была бы сейчас обняться с Линорой и рыдать, жалуясь на свою горькую бессмертную судьбу. Но у Мелиссы и слез уже не было. — Посмотри на мою картину, я попытаюсь показать тебе.

Мелисса провела рукой по пустому краю, погладила ткань, и вслед за движением её ладони проявился еще не вышитый узор. Казалось, что закатный луч солнца разделяет мир Единорога и некий другой. Там была ночь, светила луна и белый жасмин склонялся к надгробию. Кладбищенская ограда, в отдалении часовня или склеп. А у могилы, пышно убранной лилиями, женщина в траурных одеждах. — Это я, матушка, отец не позволяет мне ходить туда и оплакивать моего незабвенного Роберта. Но он не властен над моими снами и воспоминаниями. — Картина побледнела, холст вновь побелел. И снова Мелисса провела по нему рукой. То, что проявилось, изумило её саму. Мелисса ахнула. Но месте кладбища теперь был пологий речной берег, и та женщина, что плакала над могилой, бежала навстречу мужчине, а единорога на картине не было! Изображение исчезло еще быстрее, все вернулось к исходному.

— Что это значит? — Линора не могла понять. Еще большая тревога охватила её.

— Нет! Я не могу сказать сейчас! — Мелисса прерывисто вздохнула и резко поднялась. Корзина с нитями упала и цветные пасмы рассыпались по полу. — Постойте, не собирайте их, матушка! — Мелисса смотрела на то, как нити сложились в только ей понятные знаки. Руны? — Я сама подниму. — Она наклонилась и принялась собирать тонкие пасмы в корзину. Линора же смотрела на стену. Королева не открывала портал, и тем не менее стена колыхнулась, как отражение на воде, на ней обозначился портал, сначала его обрисовал синий огонь, потом алый и, наконец, белый. Из портала вышла госпожа Тамар — так называли в Королевстве Лесных Холмов Верховную ведьму.