У меня начинают болеть мышцы живота, а из-за слез уже ничего не вижу. Эхо многократно разносит наш хохот по всему залу.

Проходит несколько минут, прежде чем мы успокаиваемся.

— Черт, у нас все получилось, пупсик.

Я молчу, не в состоянии озвучить ни одну из мыслей, что выделывают кульбиты у меня в голове. За какие-то десять минут меня вышвырнуло из глубин отчаяния на самый пик восторга, и потому мне толком и не осознать происходящее.

Я ошалело смотрю то на Клемента, то на золотой слиток на бетонном полу. Нелепо до невозможности. Невозможно до нелепости.

Поскольку слов для выражения своих чувств мне решительно не подобрать, я прибегаю к наилучшей альтернативе — обнимаю Клемента.

— Спасибо, — шепчу я. — Я… Я…

— Только не говори, что любишь меня, пупсик, — смеется он. — Это только испортит вечер.

Я отстраняюсь и игриво шлепаю его по руке.

— Вовсе нет! Я хотела сказать…

— О, ты проставляешься?

— Да помолчите же вы, ради бога! Я хотела сказать, что неимоверно признательна вам за все, что вы сделали для меня.

— Всегда к твоим услугам, пупсик, но работа еще не закончена. А в данный момент нужно в темпе уносить отсюда ноги.

— Почему?

— Из-за шума, что мы наделали за последние пять минут.

Мое воображение немедленно рисует врывающийся в дверь наряд полиции. Нас заковывают в наручники, а золото изымают. Ужас!

— Да, уходим.

— И немедля.

Клемент убирает инструменты в рюкзак, затем снова заворачивает слиток в газету и прячет его в контейнер, который отправляется следом за кейсом.

Я подхватываю лампу, и Клемент закидывает рюкзак на плечо. Даже с добавившейся тяжестью усилий для этого ему по-прежнему не требуется.

— Иди вперед, пупсик. И постарайся не навернуться напоследок.

Держу лампу как можно ниже, чтобы не пропустить неожиданных помех на полу, и мы благополучно достигаем ступенек. Весьма кстати грохочет очередной поезд, заглушая скрежет лестницы и скрип открываемой двери наверху.

В подземном переходе Клемент предлагает отказаться от лампы, и она тоже перекочевывает в рюкзак.

Путь до выхода я подсвечиваю фонариком на смартфоне.

Наконец, последнее испытание — лестница на улицу, или, точнее, калитка на верхней площадке. Разумеется, последнее, чего нам хочется, это нарваться на полицейский патруль, когда будем перелезать через нее. Мы очень рискуем, однако по-другому никак.

Клемент поднимается первым, приседает на корточки на опасном участке и быстро осматривает местность из-за кирпичного ограждения.

— Так, машины едут. Двинули! — бросает он.

В мгновение ока Клемент перекидывает через калитку правую ногу, а в следующее оказывается по ту сторону и сам. Я остаюсь одна на верхних ступеньках, сжимая в руке уже ненужный фонарик.

Настал мой черед для рывка, вот только я отнюдь не ниндзя. Перебираю своими коротенькими ножками по последним ступенькам и карабкаюсь через калитку, стараясь придать своим акробатическим потугам непринужденный вид.

Клемент уже стоит на тротуаре с сигаретой в руке. Спешу к нему, нервно оглядываясь по сторонам.

— Черт, пупсик, ты как будто борьбой в грязи занималась.

— Что?

— Твоя одежда.

Я оглядываю себя. Под яркими уличными фонарями его замечание нельзя даже назвать преувеличением. Я женщина лишь на девяносто процентов, остальные десять — пыль.

— Боже, хоть обратно прячься.

Клемент смеется и качает головой.

— Хотел предложить пивка по-быстрому опрокинуть, чтобы отметить, но, похоже, лучше не стоит.

Как бы меня ни привлекала эта идея, душ и смена одежды на данный момент представляют для меня приоритет куда больший, нежели бокал вина.

— Да уж, определенно не стоит.

Мы спешим на парковку, где я удовлетворяю аппетит паркомата, пока Клемент убирает рюкзак в багажник. Наконец, усаживаемся в машину, и я отыскиваю в бардачке упаковку влажных салфеток. Очистить руки мне более-менее удается, но вот одежде потребуется двойной цикл стирки.

Впрочем, ее состояние меня совершенно не волнует.

Поворачиваюсь к Клементу, сияющему словно мальчишка рождественским утром.

— Скажите же мне, что это не сон.

— Тебя ущипнуть, что ли?

— Даже это не сотрет с меня улыбку.

— А вот в этом я сомневаюсь, — ухмыляется Клемент.

Когда же эйфория несколько отпускает, я поднимаю насущный вопрос:

— Как думаете, столько наш слиток весит?

— По грубой прикидке, унций сто пятьдесят.

Что ж, золота значительно меньше, нежели я изначально надеялась, но даже так слиток тянет почти на сотню тысяч фунтов. После выплаты Стерлингу у меня останется восемьдесят тысяч — вполне достаточно для огромных перемен в жизни.

— Вести-то сможешь? — интересуется Клемент.

— Уже гораздо спокойнее, справлюсь.

Я задаю на навигаторе курс домой и выезжаю задним ходом с парковочного места.

Пять минут спустя мы плетемся по Тауэрскому мосту, тщательно придерживаясь установленной скорости в тридцать километров в час.

— А она ничего, правда?

— Она?

— Наша столица ночью.

Я на мгновение отрываю взгляд от дороги и смотрю на Темзу за боковым окошком. Даже с учетом лютой ненависти к вождению в Лондоне, не могу не восхититься открыточным пейзажем разноцветных огоньков, убегающих вдаль и отражающихся в мерцающих черных водах.

— Согласна, зрелище завораживающее.

— Да уж, жаль, что не увижу его снова, — буднично констатирует Клемент.

— Не понимаю, почему не увидите?

— Мы почти закончили, пупсик. Осталось только конвертировать золотишко в наличность, потом ты расплатишься с тем козлом, и дельце сделано. Не знаю, где окажусь после этого, но точно не в Лондоне.

— Ну вот опять, — вздыхаю я.

— Просто к сведению, пупсик.

Несколько километров мы едем молча, и все же в данном случае я не собираюсь оставлять тему.

— Только не поймите меня превратно, Клемент, но вам не приходило в голову, что у вас может быть какое-то психическое заболевание?

— Так ты считаешь меня шизиком, — фыркает он. — Хотя вполне логично.

— Я так не говорила, и психическая болезнь — это не смешно.

— Да не шизик я.

— Ох, не употребляйте это гадкое слово.

— Лады, с башкой у меня все в ажуре.

— Психическая болезнь вещь такая, что можно и не знать, что страдаешь от нее.

— Да к чему ты клонишь-то?

— Вы не думали обратиться к кому-нибудь?

— В смысле? К мозгоправу, что ли?

— Нет, к психиатру.

— Ну так и я о том же. Не, не думал.

— Почему?

Он отворачивается к окошку, явно давая понять, что тема ему наскучила.

— Клемент?

— Оставь, пупсик. Никакой мозгоправ мне не поможет.

— Я говорю об этом только потому, что меня беспокоит ваше будущее.

— Ты серьезно? — хмыкает Клемент.

— Совершенно.

На этом разговор и завершается. Вроде как.

В Брикстоне поток машин снова разбухает. Конечно же, не столь бурно, как раньше, однако скорость наша заметно снижается. В ожидании зеленого на одном из перекрестков я предпринимаю последнюю попытку продолжить разговор.

— Я понимаю, что вам не хочется говорить на эту тему, но можете мне кое-что пообещать?

— По части обещаний — это не ко мне.

— Хорошо, хотя бы можете взять кое-что на заметку?

— И что же?

— У меня есть знакомая, которая работает психотерапевтом в благотворительной клинике. Не хотите с ней поговорить? Никаких условий, никаких формальностей, просто поговорить.

— Ну и что мне это даст?

— Не знаю, но уж точно вреда от этого не будет, как считаете?

— Ты так говоришь, как будто это я принимаю решения.

— А кто же еще?

Клемент поворачивается ко мне.

— Как бы это ни шокировало, пупсик, но никто не властен над своей судьбой. Ни ты, ни уж точно я.

— Не понимаю.

— Добро пожаловать в клуб.

В конце концов меня охватывает досада. Да с чего мне вообще беспокоиться? Клемент дело свое почти сделал. Какое мне дело до его судьбы, когда я вот-вот заполучу денежки?