Дороги относительно свободные, а еще один восхитительный осенний денек привносит дополнительное удовольствие в поездку. На ярко-голубом небе сияет водянистое солнце, и серый и коричневый цвета пейзажей постепенно сменяются всевозможными оттенками зеленого.

Сворачиваю с шоссе на проселочную дорогу. Ее виражи и узкая полоса словно созданы для моего «фиата», и я упиваюсь возбуждением, бросая машину в крутые изгибы. На какое-то время даже забываю про Дэвида Стерлинга. Забываю про Карла, забываю про предстоящую поездку в Лондон.

И почти забываю о Клементе — пока не вижу его стоящим перед широкими фермерскими воротами метрах в сорока впереди.

Я ударяю по тормозам, как раз когда из-за живой изгороди пробивается яркий луч солнца и на мгновение ослепляет меня.

Пасторальный пейзаж оглашает визг шин, и через решетку обогревателя в салон проникает вонь жженой резины.

Машина замирает. Сощурившись, я опускаю солнечный козырек.

С заходящимся сердцем всматриваюсь вперед. Шпалера, травянистый склон и металлические ворота. И абсолютно никого, и тем более того, кого я с четверть часа назад оставила в собственном доме.

Включаю первую передачу и медленно качу по обочине. Перед крутым поворотом справа проплывают ворота, где, как мне показалось, стоял Клемент. Ни души.

Боже, я, наверное, схожу с ума. Наверное, у меня и вправду галлюцинации.

Прохожу поворот и только тогда переключаю передачу, но больше пятидесяти километров в час уже не ускоряюсь. Каждые несколько секунд поглядываю в зеркало заднего вида, однако местность просто уплывает вдаль, ничуть не меняясь.

Внезапно я осознаю, что дыхание у меня учащенное и поверхностное. И ощущаю, как на шее пульсирует вена.

Я останавливаюсь на широком участке и пытаюсь привести дыхание в норму. У меня начинает дергаться верхнее веко, и я так вцепилась взмокшими руками в руль, что побелели костяшки.

Эти симптомы мне знакомы. Я их уже наблюдала.

В годы, когда я постепенно превращалась из девочки в подростка, мама жутко страдала от панических атак. Днями напролет она запиралась в спальне, предоставляя меня самой себе. Если не плакала и не бормотала всякую околесицу, то впадала в апатию и замыкалась.

И однажды все это разом прекратилось. Я нарадоваться не могла, пока мама не призналась, что у ее постели появился мой покойный отец и заверил, что все будет хорошо.

Как бы мне ни хотелось поверить матери, врач предложил более рациональное объяснение. Оказывается, страдающие паническими атаками подвержены галлюцинациям. Такое редко, но бывает. Мне хотелось только одного: чтобы мама выздоровела. И поэтому меня совершенно не волновало, во что она верит, покуда это помогает ей функционировать.

И сейчас мне волей-неволей приходится задаться вопросом: не передалась ли мне с материнскими генами такая же склонность к паническим атакам?

Не настал ли теперь и мой черед?

Да, у меня имеются все основания для тревожного расстройства, однако я сильнее матери. Просто обязана быть сильнее.

Тем не менее при всей неприятности приступа панической атаки, по крайней мере, это рациональное объяснение моего видения. Утешение слабое, но я все же немного успокаиваюсь. Наверное, мне просто необходим отпуск. Хотя бы неделька ничегонеделания.

Да, точно. Когда вся эта свистопляска останется позади, сделаю перерыв. И все будет хорошо.

Я закрываю глаза и делаю несколько размеренных глубоких вздохов.

«Бет, все под контролем. Не падай духом».

Через несколько минут я совершенно успокаиваюсь, но последние три километра тащусь по дороге, как древняя старуха.

Вынуждена признать, такого я не ожидала.

Въезд обозначен двумя кирпичными колоннами, на левой прикреплена табличка из черного гранита с выведенным золотыми буквами «Грейндж-Парк». От импровизированных ворот ведет асфальтовая дорога, по обеим сторонам от нее тянутся аккуратные домики на колесах, а за ними высится густой лес. Их не более сорока, и каждый оборудован парковочной площадкой и деревянным настилом. Все участки в образцовом порядке, ни единой лишней травинки.

Я доезжаю до конца дороги и паркуюсь на гостевой стоянке, и тут у меня возникают сомнения насчет уместности визита без предупреждения. Тем не менее избавиться от старых привычек не так-то просто, а я не могу не опасаться худшего, если к делу каким-либо образом причастен Стэнли Гудьир.

Запираю машину и иду к домику номер двенадцать. Тишина и покой, как и обещал Стэнли. А я-то воображала себе нечто вроде свалки металлолома, обшарпанный фургон на кирпичах, чадящий костер, ограду из рифленой стали да парочку беспрестанно лающих немецких овчарок.

Неохотно соглашаюсь, что поправляться маме действительно лучше в загородном Грейндж-Парке, чем в муниципальной квартирке.

Трейлер Стэнли располагается у середины дороги, слева. Рядом с жилищем припаркована серебристая «Хонда Цивик». Я подхожу к двери и стучу два раза латунным кольцом.

Проходит несколько секунд, никакого ответа. Стучу снова и жду. И опять изнутри ни звука.

Ввиду укоренившегося недоверия к Стэнли я прихожу к единственно возможному заключению: что-то случилось. Дубашу по двери кулаком несколько раз.

И снова только и слышу, что птичьи трели. Переживаю я уже не на шутку, и когда собираюсь вновь обрушиться на дверь, она распахивается.

— Бетани! — вскрикивает Стэнли. — Почему… Что ты здесь делаешь?

Одевался он явно впопыхах. Голубая рубашка застегнута только на пару нижних пуговиц, а одна из штанин задрана до голени.

— Где мама? — рычу я, не обращая внимания на его взъерошенный вид.

В качестве ответа за спиной старика появляется мама собственной персоной.

— Бет, милая… Какой приятный сюрприз!

На ней, в свою очередь, лишь короткий халатик и вряд ли что еще.

— Мама, я даже волноваться начала! Почему не открывали? — все еще бушую я.

— Мы… спали, — стыдливо отвечает она.

— В такое-то время?

Мама переглядывается со Стэнли. Старик только и выпучивает глаза.

— Ну да, нам захотелось немножко поваляться.

Два раскрасневшихся лица поворачиваются ко мне. У Стэнли испарина на лбу.

И тут на меня нисходит озарение, а вместе с ним и чувство ужасной неловкости.

— Ах, ну да… тогда, хм, я вернусь минут через десять?

Десять минут? Почему не двадцать, не тридцать? Господи, ну сколько по приличиям нужно предоставлять времени паре пенсионеров для завершения полового акта?

На подобный вопрос у меня напрашивается не ответ, а содрогание.

— Брось, глупости, — щебечет мама. — Заходи.

Стэнли выдавливает улыбку и исчезает — по-видимому, чтобы привести себя в порядок.

Сразу за дверью нечто вроде гостиной. Отделка трейлера на удивление приятная, выдержанная в естественных тонах, плюс чуточку темно-фиолетового и бирюзового. Напротив камина с двумя серыми креслами по бокам стоит диван такого же цвета.

— А здесь очень мило, мама.

— Правда? Стэнли сам подбирал мебель.

Мы усаживаемся и болтаем о том о сем, пока не появляется хозяин.

— Может, чаю, Бетани?

— Спасибо, не откажусь.

Потом мы втроем сидим целый час, попивая чай и болтая о всякой ерунде. Пару раз я перехватываю на себе взгляд Стэнли, в котором, как мне кажется, сквозит нетерпение, когда же уберусь из его трейлера, чтобы они смогли вернуться к своим плотским утехам. Куда большую досаду, впрочем, у меня вызывает тот факт, что сексуальная жизнь моей матери-пенсионерки, увы, гораздо насыщеннее моей.

Постепенно разговор сходит на нет, и, полностью удостоверившись в благополучии мамы, я, к радости хозяина домика, встаю.

— Завтра позвоню, мама. Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо, милая. У Стэнли все есть.

Уж не сомневаюсь, что все, в том числе и женщина.

— Хорошо. Что ж, вверяю тебя заботам… хм…

— Пока, милочка.

Оба провожают меня до дверей. Мама целует в щеку, а Стэнли осторожно похлопывает по плечу, словно успокаивая нервного терьера.