Все эти положения свидетельствуют не только об окончательном переходе Энгельса от революционного демократизма к коммунизму, но и о том, что Энгельс материалистически обосновывает свои коммунистические воззрения. Конечно, экономическая характеристика капитализма в «Эльберфельдских речах» не дает еще представления об объективных законах его возникновения, развития и гибели – законе стоимости, законе прибавочной стоимости, концентрации и централизации капитала. Применяемые Энгельсом экономические аргументы были в какой-то мере уже известны и утопическим социалистам. Но Энгельса существенно отличает от них развиваемое им положение о закономерности борьбы классов буржуазного общества, о неизбежности обострения классовых противоречий и объективной необходимости социалистической революции.

В конце 1845 г. Энгельс подготовил к изданию на немецком языке «Отрывок из Фурье о торговле», опубликованный в 1846 г. в ежегоднике «Deutsches Bürgerbuch». Введение и заключение к этому отрывку, написанное Энгельсом, представляет собой первое публичное выступление марксизма против немецкого мелкобуржуазного (так называемого «истинного») социализма, с отдельными представителями которого (прежде всего с М. Гессом) Маркс и Энгельс еще продолжали сотрудничать.

Энгельс противопоставляет Фурье представителям немецкого «философского социализма», которые пренебрежительно относились к «грубым», «необразованным» английским и французским социалистам. «Фурье, – замечает Энгельс, – не был философом, он питал сильную ненависть к философии, жестоко ее высмеивал в своих произведениях и высказал при этом много соображений, к которым наши немецкие „философы социализма“ должны были бы отнестись внимательно» (1, 2; 583). Особенно высоко оценивает Энгельс критику Фурье капитализма, правильно отмечая наиболее рациональное в учении французского утопического социализма начала XIX в.: «…Фурье подверг существующие социальные отношения такой резкой, такой живой и остроумной критике, что ему охотно прощаешь его космологические фантазии, которые тоже основаны на гениальном миропонимании» (там же, 582). Между тем немецкие «истинные социалисты» отбрасывают именно эту важнейшую сторону учения Фурье – критику капиталистического общественного строя, заменяя ее общими философскими и к тому же напыщенными рассуждениями о человеческой природе, из которой-де вытекает необходимость социалистического переустройства общества. Эти теоретики перевели на язык гегелевской логики положения английского и французского социализма; теперь они выдают этот перевод за нечто оригинальное, чисто немецкое, якобы возвышающееся над «дурной практикой» и теоретической несостоятельностью всех прежних социалистических учений. «Тó, что французы или англичане сказали уже десять, двадцать, даже сорок лет тому назад, – и сказали очень хорошо, очень ясно, очень красивым языком, – тó немцы только за последний год, наконец, урывками узнали и огегельянили или, в самом лучшем случае, с опозданием открыли еще раз и опубликовали в гораздо худшей, более абстрактной форме в качестве совершенно нового открытия» (там же, 581)[176].

Энгельс выступает здесь не только против пренебрежительного отношения «истинных социалистов» к достижениям французского и английского утопического социализма, но и против поверхностности, эклектичности и ненаучности их литературной продукции. «Немножко „человечности“, как сейчас принято выражаться, немножко „реализации“ этой человечности или, скорее, животности, кое-что о собственности по Прудону – из третьих или четвертых рук, – несколько вздохов о пролетариате, кое-что об организации труда, жалкие союзы для улучшения положения низших классов народа – наряду с безграничным невежеством в отношении политической экономии и действительного состояния общества – вот к чему сводится весь этот „социализм“… И таким переливанием из пустого в порожнее хотят революционизировать Германию, привести в движение пролетариат, побудить массы к мысли и действию!» (1, 2; 584).

Конечно, критика немецкого «истинного социализма» еще не есть критика утопического социализма в целом. Напротив, Энгельс, как мы уже подчеркнули, противопоставляет немецким мелкобуржуазным социалистам Фурье и других патриархов утопического социализма. Такое противопоставление вполне обоснованно, так как классики утопического социализма сыграли большую роль в исторической подготовке материалистического понимания истории и научного коммунизма. Тем не менее некоторые аргументы Энгельса против «истинных социалистов» применимы и к классикам утопического социализма, которые тоже считали свое учение беспартийным, выводили необходимость социалистического преобразования из требований внеисторической справедливости и т.д. «Истинный социализм» в сущности был карикатурой на утопический социализм его великих предшественников. И, как всякая карикатура, он в искаженном виде воспроизводил органические пороки всего утопического социализма.

Одним из главных недостатков утопического социализма было, как известно, отрицание политической борьбы. Сознавая, что буржуазно-демократические преобразования вполне сочетаются с усиливающейся нищетой масс, утопические социалисты искали пути осуществления социалистического идеала вне борьбы за демократию. Между тем к середине XIX в. в условиях Западной Европы, где либеральная буржуазия уже начала превращаться в контрреволюционную силу, борьба за доведение до конца буржуазно-демократических преобразований все более становилась делом революционного пролетариата. Пока буржуазия боролась против феодализма, она была, как указывает Энгельс, демократичной, и рабочий класс находился под ее влиянием. «Рабочие, хотя они и были более передовые, чем буржуазия, не могли еще увидеть коренное различие между либерализмом и демократией – между эмансипацией буржуазии и эмансипацией рабочего класса… Но с того самого дня, когда буржуазия получает всю полноту политической власти, с того дня, когда все феодальные и аристократические привилегии уничтожаются властью денег, с того дня, когда буржуазия перестает быть прогрессивной и революционной и сама уже не движется вперед, – с этого именно дня движение рабочего класса становится ведущим и превращается в общенациональное движение» (1, 2; 575).

Итак, рабочий класс становится не только главной, но и ведущей силой в борьбе за демократию, которая обнаруживает тенденцию к перерастанию в борьбу за социализм. Поэтому Энгельс говорит: «Демократия в наши дни – это коммунизм… Демократия стала пролетарским принципом, принципом масс… Подсчитывая боевые силы коммунизма, можно спокойно причислить к ним демократически настроенные массы» (1, 2; 589). Утопические социалисты не поняли значения пролетарской борьбы за демократию для решения социалистической задачи уничтожения капиталистической системы. Энгельс подвергает критике это фундаментальное заблуждение домарксовского социализма, в значительной мере определившее его сектантский характер.

Научный коммунизм принципиально разграничивает борьбу за социализм и борьбу за демократию. Однако, не останавливаясь на этом, он вскрывает существующую между ними связь. И то и другое (и разграничение, и соединение друг с другом борьбы за демократию и борьбы за социализм) невозможно без материалистического понимания истории, без диалектического анализа единства, взаимопревращения противоположных процессов. В статьях Энгельса «Положение в Германии» и «Празднество наций в Лондоне» уже раскрывается эта реальная диалектика классовой борьбы и делаются правильные выводы о задачах освободительного движения пролетариата.

В январе 1845 г. Маркс по распоряжению французского министерства иностранных дел высылается из Франции. Непосредственным поводом для этого послужил протест правительства Пруссии в связи с выступлениями газеты «Vorwärts!» против прусского абсолютизма. В этой газете, как уже указывалось выше, Маркс опубликовал статью «Критические заметки к статье „Пруссака“ „Король прусский и социальная реформа“». Ряд статей, напечатанных в газете Бернайсом и другими авторами, носили на себе печать редакторской руки Маркса, который был вдохновителем наиболее значительных публикаций газеты.