Революционно-демократическая концепция государства, противопоставляемая его абсолютизации, сочетается в воззрениях Маркса с гегелевским представлением о государстве как воплощении разума, свободы, нравственности – представлением, которое он считает выдающимся достижением философии нового времени. «В истинном государстве, – говорит Маркс, – нет места такой земельной собственности, такой промышленности, такой материальной сфере, которые, в этом своем качестве грубых материальных элементов, вступают в соглашение с государством; в нем существуют только духовные силы; и только в своем государственном воскресении, в своем политическом возрождении естественные силы получают право голоса в государстве. Государство пронизывает всю природу духовными нитями, и в каждой точке его с необходимостью обнаруживается, что господствующим началом является не материя, а форма, не природа вне государства, а природа государства, не лишенный свободы предмет, а свободный человек» (2; 236). Гегелевское понимание государства как разумного нравственного организма наполняется революционно-демократическим содержанием. Понятие истинного государства (государства, соответствующего своей идеальной сущности) становится теоретической предпосылкой для критики существующего в Пруссии государства, которое явно не соответствует понятию истинного государства, поскольку в нем политически господствуют собственники. Исходя из этого понятия, Маркс приходит к выводу, что «государство, которое не является осуществлением разумной свободы, есть плохое государство» (1, 1; 111).
Маркс еще не сознает того, что в любом обществе, состоящем из противоположных классов, государство представляет собой политическое господство того класса, которому принадлежат основные средства производства. Власть собственников представляется Марксу извращением сущности государства, так как «частная собственность не в состоянии подняться до государственной точки зрения» (1, 1; 137), а убогая душа частного интереса не может проникнуться государственной идеей. Частный интерес стремится низвести государство до уровня своего орудия. «Если государство хотя бы в одном отношении опускается до того, что действует сообразно характеру частной собственности, вместо того чтобы действовать сообразно своему собственному характеру, – то отсюда непосредственно следует вывод, что оно должно приспособить выбор своих средств к узким рамкам частной собственности» (там же).
Для лучшего уяснения взгляда Маркса на государство и его отношение к сфере частных интересов необходимо подчеркнуть, что одна из главных идей гегелевской философии права – это идея противоположности государства и гражданского общества, охватывающего область экономической жизни и частных интересов вообще. Было бы ошибкой отождествлять точку зрения Маркса в данном вопросе с гегелевской концепцией, хотя связь между ними бесспорно имеется.
В гегелевском противопоставлении государства гражданскому обществу определяющую роль играет представление, согласно которому гражданское общество есть отчужденное и, следовательно, неподлинное бытие государства. Маркс же отнюдь не считает производство, торговлю и т.п. низшей сферой человеческой деятельности. Он противопоставляет государство не хозяйственной жизни народа, а частным интересам, интересам господствующих имущих классов. Правда, гегелевская концепция государства связана с понятием народного духа, относительно которого Гегель нередко высказывал взаимоисключающие суждения. В одних случаях народ характеризовался как «абсолютная власть на земле», в других – как «бесформенная масса», действия которой «стихийны, неразумны, дики и ужасны». Эта непоследовательность Гегеля отражала классовую позицию буржуазии, в особенности же немецкой буржуазии того времени.
В противоположность Гегелю Маркс революционно-демократически оценивал роль народа в истории. Он выступает против реакционных попыток теоретически обосновать необходимость сословной структуры, разъясняя, что сторонники этого воззрения напрасно ссылаются на якобы неустранимые различия между природными элементами[84]. Сословные различия, подобно различию природных элементов, представляют собой, говорит Маркс, эмпирическое проявление внутренней единой основы – народного духа. «Подобно тому как природа не застывает на данных элементах и уже на низшей ступени ее жизни обнаруживается, что это различие – простой чувственный феномен, не обладающий духовной истинностью, – подобно этому и государство, это естественное духовное царство, не должно и не может искать и обнаруживать свою истинную сущность в факте чувственного явления» (2; 224).
Применяя диалектику для опровержения реакционного представления о вечности сословных перегородок, Маркс высказывается и против метафизического представления о природе. Конечно, это идеалистическая диалектика, в которой идеальное единство противопоставляется чувственному различию, разделению, разъединению. Но так или иначе, диалектика служит Марксу для борьбы против тех, для которых народ – «вне некоторых произвольно выхваченных сословных различий – существует в реальном государстве лишь в качестве сырой неорганической массы» (2; 225). Еще резче революционно-демократическое отрицание сословий выражено в другом месте той же статьи «О сословных комиссиях в Пруссии»: «Не органическим разумом государства, а голой потребностью частных интересов создан сословный строй» (там же, 233). Однако сословия продолжают существовать, несмотря на то что развитие давно уже лишило их прежнего значения. Это еще одно свидетельство противоречивости общественного развития, основу которого, по мнению Маркса, составляет конфликт между развивающимся человеческим разумом и эмпирическими условиями, порожденными его предшествующей деятельностью.
Таким образом, материалистические тенденции в воззрениях Маркса в период «Рейнской газеты» выявляются при анализе материальных интересов и соответствующих им политических требований тех или иных социальных групп. Разоблачая апологию частных интересов, Маркс выдвигает понятие народовластия, которое одно только способно сделать государственную власть разумной, нравственной, руководящей силой общества. Законы, установленные в этом обществе, будут соответствовать своему понятию, ибо действительные законы «не являются репрессивными мерами против свободы, подобно тому как закон тяжести не есть репрессивная мера против движения» (1, 1; 62 – 63).
Весьма характерно, что государство, в котором господствуют частные интересы, Маркс называет феодальным. Он, следовательно, применяет понятие феодализма в весьма широком смысле слова. Хотя буржуазное общество и не имеет сословных перегородок, цеховой регламентации и т.п., оно, по мнению Маркса, далеко не свободно от господства частных интересов и, значит, еще не покончило с феодализмом. «Феодализм, – говорит Маркс, – в самом широком смысле этого слова представляет собой духовное животное царство, мир разделенного человечества, в противоположность такому человеческому миру, который сам создает свои различия и неравенство которого есть не что иное, как разноцветное преломление равенства» (1, 1; 125).
Итак, буржуазное общество тоже представляет собой «мир разделенного человечества». В этой связи Маркс иронически замечает: «…если в природном животном мире рабочие пчелы убивают трутней, то в духовном животном мире, наоборот, трутни убивают рабочих пчел – убивают их, изнуряя работой» (1, 1; 126). Буржуазное общество, следовательно, оказалось неспособным покончить с феодализмом: оно возрождает его в новом виде. Эта точка зрения специфическим образом характеризует позицию революционного демократа, идущего дальше, чем либеральная буржуазия, в борьбе против феодализма. Маркс, как видно из приведенной цитаты, противопоставляет буржуазному обществу «человеческий мир», исключающий социальное неравенство и паразитизм. Несмотря на недостаточную определенность понятий «человеческий мир» и «мир разделенного человечества», здесь намечаются коммунистические тенденции в революционно-демократическом мировоззрении Маркса. Он еще не считает необходимым уничтожение частной собственности: речь идет лишь об уничтожении ее политических привилегий. Но, говоря об истинном государстве, Маркс отнюдь не имеет в виду передовые буржуазные государства того времени. Он не считает, что английское и французское государства соответствуют понятию государства, осуществление которого возможно лишь благодаря революции, социальная природа которой еще не выяснена Марксом.
