Мэтт хмурится.

— Не хочешь?

— Не хочу.

— Какого чёрта, Фрэнк? — орёт он. Настолько громко, что все в нашей приватной комнате на мгновение перестают разговаривать и смотрят на нас.

— Мэтт, думаю, тебе пора вызвать такси.

— Я за рулём, — рычит он, подзывая Джо.

Видя, что Мэтт зовёт его, Джо идёт в нашу сторону. Когда я встречаюсь с ним взглядом и мягко качаю головой, Джо останавливается, разворачивается и продолжает мыть стаканы.

Мэтт матерится себе под нос.

— Ты только что обломала меня, Фрэнк?

— Да, — я поворачиваюсь, виновато улыбаюсь Уилле, но в остальном игнорирую Мэтта. Взяв стакан, я делаю глоток рутбира.

— Фрэнк, — он хватает меня за запястье, отчего рутбир вылетает из моей руки, и ледяные брызги расплескиваются по всей моей рубашке.

Я шиплю от шока.

— Иисусе, Мэддокс.

Внезапно огромная ладонь хватает Мэтта за рубашку и стаскивает с барного стула так грубо, что он валится на пол. Рен наклоняется, подхватывает мой блейзер, который тоже упал, и немедленно накидывает его мне на плечи. Когда он выпрямляется, у меня отвисает челюсть.

Рен Бергман правда не улыбается.

И неулыбающийся Рен Бергман — это совсем новый зверь. Нет, мужчина.

Подвинься, Эрик Рыжий. Новый разъярённый рыжий викинг пришёл рубить и кромсать, и да поможет мне Господь, коричные секс-бомбы — это моя слабость. Я полагалась на флуоресцентные лампы, под которыми мы работаем — они приглушали цвет волос Рена до полированной бронзы. Всякий раз при виде него я говорю себе, что на самом деле он не рыжий бог ледяной хоккейной славы. Он медно-блондинистый бог ледяной хоккейной славы. Это помогало. Относительно.

Но теперь мне приходится посмотреть в лицо фактам: волосы Рена имеют великолепный медный оттенок садящегося солнца, и от исходящей от него ярости не меньше перехватывает дух.

Я с разинутым ртом смотрю на мстительно сексуального Рена Рыжего и повелеваю моей челюсти захлопнуться. Пора найти свою внутреннюю феминистку. Укрепить мои стены. Рен, вот так атакующий из-за меня, не должен влиять на меня подобным образом. Особенно учитывая мою историю в прошлом.

«Архаичные демонстрации мужской защиты вовсе не сексуальны. Архаичные демонстрации мужской защиты вовсе не сексуальны. Архаичные…»

Чёрт возьми, это сексуально, и моё тело это знает. Я не могу это отрицать, как не могу отрицать и тот факт, что мои трусики с Гарри Поттером теперь мокрые как дождливый день в Хогвартсе. Рен переводит свои светлые глаза, имеющие ошеломительный зимний серо-голубой оттенок, и смотрит в упор на Мэддокса. Его взгляд источает холодную ярость, затем возвращается ко мне.

— Джои, полотенце, пожалуйста, — в его тоне слышатся командные нотки, которые Рен бесчисленное множество раз использовал на льду, но никогда прежде в разговоре со мной. Моё нутро совершает кульбит, пока я смотрю, как в его сторону летит полотенце, и Рен тут же суёт его мне в руки. — Вот.

— Сп-пасибо, — глупо бормочу я, промакивая рубашку спереди. Я уже дрожу от того, что холодная и мокрая ткань прильнула к моей коже.

Рен внезапно налетает на бар. Я поднимаю взгляд и осознаю, что это Мэтт в него врезался.

— Мэддокс! — рявкаю я. — Прекрати!

Рен отталкивает его и проворно хватает Мэтта за горло.

— Ты, бл*дь, мучаешь её. Хватит. Оставь её в покое.

Вау. Рен никогда не матерится. Ну, не так — по крайней мере, на публике или с командой. Елизаветинские выражения больше в его духе. Фигляр. Злопыхательство. Червивый цветок. Он весьма деликатен в этом, бормочет себе под нос, но у меня чрезвычайно хороший слух, так что услышав первое, я с тех пор всегда прислушиваюсь в его присутствии, надеясь уловить что-то ещё.

И самое худшее — он хорош в этом. Типа, мне каждый раз приходится изображать приступ кашля, иначе я рискую рассмеяться, может, даже улыбнуться, и тогда моя репутация местной суровой ледяной королевы будет испорчена.

Рен всё ещё душит Мэтта. Возможно, пора вмешаться, пока наш самый ценный игрок не оказался на скамейке запасных из-за данного проступка.

— В рыцарстве нет необходимости, Бергман, — говорю я ему. Медленно вставая со стула, я сдерживаю стон, когда мои бёдра орут от возмущения.

«Нам не нравятся барные стулья, Фрэнки, — верещат мои суставы. — Ты это знаешь».

Я обхватываю ладонью предплечье Рена и стараюсь игнорировать мягкие рыжие волоски, мощные сухожилия и мышцы, напрягшиеся под моей хваткой.

— Пожалуйста, Рен. Он пьян. Это бессмысленно.

— О, смысл будет, — Рен сердито смотрит на Мэтта и трясёт его за трахею. — Он выучит урок, если я надеру ему задницу.

— Так, хватит, — вмешивается Роб.

Я вздыхаю с облегчением.

— Где ты был?

— Отлить надо было, — Робу удаётся оттащить руку Рена от горла Мэтта. — Нельзя парню сходить поссать и вернуться так, чтобы дети не пытались поубивать друг друга? Рен Бергман прибег к насилию. Никогда не думал, что увижу такое. Уверен, Мэддокс заслужил всё, что ты собирался сделать, но давайте разберёмся с этим как взрослые.

Мэтт злобно смотрит на него.

— Бергман просто ревнует.

Я тру раскалывающееся место между моими бровями.

— Ревность подразумевает, что между нами есть что-то, чему можно завидовать, Мэддокс.

Или что Рену вообще есть дело до того, кто пристает или не пристает ко мне. С чего бы?

— Так, Мэттью, — Роб накрывает ладонью шею Мэтта и отводит его в сторону. — Домой поедешь на такси. Тебе надо протрезветь. А завтра на тренировке ты извинишься перед Фрэнки.

Роб встречается со мной взглядом и хмурит лоб. Сначала, когда я только начала работать на команду, я думала, что он злится на меня, когда делает так. Это потому что я отстойно читаю выражения лиц.

Как, спросите вы, человек с такими межличностными проблемами может заниматься социальными сетями? Она смотрит много спортивных интервью и ситкомов, чтобы запомнить контекст и смысл человеческого поведения, вот как. Но иногда даже этого недостаточно, и я оказываюсь в неведении. Тогда мне приходится просто спросить. И именно так мне пришлось сделать с Робом. Теперь я знаю, что данное выражение означает невербальную проверку, как у меня дела.

— Я в порядке, — говорю я ему.

Он кивает и дёргает Мэтта в сторону. Рен всё ещё сердито смотрит в их направлении, когда они скрываются в коридоре. А когда он поворачивается ко мне и пригвождает взглядом этих льдистых глаз, по моей спине пробегает дрожь.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает он. Его голос низкий, тёплый.

— Со мной всё нормально, Рен.

Если не считать моих промокших трусиков с Гарри Поттером. И разорванных в клочья эмоциональных границ после созерцания его взбешённого огненного альтер-эго, отчего забытые уголки моего естества запылали жизнью.

Опираясь на стул, я тянусь к сумочке и жестом показываю Джо, что хочу расплатиться. Рен до сих пор наблюдает за мной. Я чувствую его взгляд как лучик солнца, согревающий мою кожу.

— Ты пялишься на меня.

Рен моргает и отворачивается.

— Прости. Я просто… беспокоюсь.

— Беспокоишься?

— Он схватил тебя, облил твоим же напитком.

— Спасибо, — я провожу рукой по промокшей спереди рубашке. — А я-то и не заметила.

Раздражённо проведя рукой по волосам, Рен дёргает за их вьющиеся концы.

— Он мог навредить тебе.

Я подвигаю свою карту к Джо и смотрю на Рена. Обычно люди предполагают, что я беспомощна, особенно когда на меня накидывается распускающий руки, здоровенный, пьяный спортсмен. И Рен намекает на эту физическую уязвимость. Вот тут обычно возникает привычное смущение и злость.

Но этого не случается.

Потому что пока Рен смотрит на меня, пока я перевариваю его слова, я не могу припомнить ни единого момента, когда Рен вёл бы себя или говорил бы так, будто считает, что я не могу о себе позаботиться. Он никогда не нависал надо мной так, будто я вот-вот упаду. Он не разговаривает со мной как с инвалидом. Фраза о том, то Мэддокс мог мне навредить — это не отражение моей слабости. Это указание на то, что Мэтт неверно использует свою силу.