До сцены по мрачным пустым коридорам шла под гулкое биение сердца. Это там, со стороны зрительного зала кажется, что все залито светом и магией, а здесь, на обратной стороне, довольно мрачно. Во всех смыслах. Я шла через задник, почти в полной темноте. Надо мной поскрипывали конструкции, удерживающие тяжелые софиты, звенели заряженные телепатической энергией платформы с декорациями, которые меняются прямо в ходе балета, без закрытия занавеса. Добравшись до нужных кулис, я кивнула администратору, та по телепатической связи связалась с режиссерской рубкой. Сегодня Макса заменял его заместитель. Невысокий плотный мужичок с короткой стрижкой. Видела его всего лишь пару раз, не слышала вообще ни разу, но тем и лучше. Мне замечаний и от Максимилиана хватает. А сейчас я так нервничала, что казалось, сердце выскочит через горло.

Свет погас, открылся занавес, грохнула музыка. Оркестр прибыл на генеральную репетицию, и сейчас в зале творилось что-то невообразимое. Мелодия проходила сквозь меня, резонировала со всем телом и требовала, чтобы мы слились. Едва дождалась своего выхода. Оттанцевала массовка первый танец, музыка стала спокойней и вот, порхая, словно мотылек, на сцену выскочила я…

Полтора часа пролетели как вздох. Я и присесть не успела, несмотря на то, что порой на сцене не была по десять-пятнадцать минут. Их едва хватало, чтобы добежать до гримерки, сменить костюм с помощью Дори — другой костюмерши — и под бдительным присмотром фета Дорского, а затем добежать обратно. Для последней сцены и вовсе переодеваться пришлось за задником, но плох тот танцор, который ни разу этого не делал.

Я стремительно вылетела, едва не пропустив момент. Во время генерального прогона, несмотря на чьи-либо косяки, никогда не прерывают выступление. Ну, в очень и очень редких случаях. И вот сейчас мы тоже заканчивали, не прерываясь, однако после того, как закрылся занавес, Макс не дал мне и минуты на передышку. Заставил переодеваться в предыдущий костюм, танцевать последние восьмерки, убегать за сцену, переодеваться и появляться вновь. Мне на помощь позвали еще одну костюмершу и тогда все получилось. Я переоделась даже за одну восьмерку до своего выхода и смогла дух перевести.

— Что ж, Аллевойская, неплохо, — улыбнулся Максимилиан, а труппа, в подтверждение, зааплодировала.

Уж кому как не им знать, как тяжело даются такие усиленные репетиции. А впереди самое страшное — выступление. И меня не волновало, что будет три тысячи гостей. Меня волновало лишь то, что там будут Тан, Альби и наш дедушка!

Смутившись, я сделала реверанс и поблагодарила за то, что так тепло меня приняли, еще раз извинилась за утреннее опоздание и, по совету Максимилиана, отправилась в гримерку отдыхать до выступления. Как раз оставалось чуть больше часа и мне следовало побыть одной.

Я приняла душ, переоделась в свое платье, доверила костюмы костюмершам, которыми дирижировал фет Дорский, и отправилась в центральную ложу, чтобы оставить фету Сайонеллу записку и разложить подарки. Кстати, для Лоби я тоже купила подарок с надписью: «открыть через девять месяцев, я в вас верю!». Дарить подарки нерожденным детям — дурная примета, потому я подарила отложенный подарок. А подарком сейчас являлась поддержка и вера в подругу. Когда она выносит и родит, откроет и найдет внутри удивительный альбом, в который можно записывать все о своей крохе, начиная с первого дня. Пупочек, бирочка, локон, зубик, соска — для всего этого богатства имелись свои отсеки. Конечно, сегодня полно подобных альбомов в ноосфере, но всегда приятно держать историю своего ребенка в руках…

Положила на журнальный столик программку, а поверх нее оставила планшет для связи с буфетом и администратором, на рабочем столе которого написала: «Задерживаюсь. Появлюсь почти сразу после открытия занавеса. Не теряйте. Люблю вас, Ланни!».

А ведь и правда. Появлюсь почти сразу после того, как поднимется бархатное веко сцены! Отсюда она смотрелась великолепно: залитая медово-рыжим светом, в сияющих декорациях. Сейчас она безмолвствовала, но совсем скоро подарит своим зрителям волшебство…

Поспешила обратно, потому что в холле уже толпились гости. Рокот их голосов был слышен даже в коридорах служебных помещений, хотя здесь он больше напоминал приятный шепот ручейка. Наверняка за плотными дверьми гримерки и его не слышно. Феты в дорогих нарядах до пола плавали от картин к буфету, от буфета к балкончикам, от балкончиков к фонтанам и скульптурам, а от них — к небольшой оранжерее, разбитой прямо на этаже. Мужчины в это время пытались поразить своих спутниц щедростью, интеллектом, красотой, обилием знакомств, ну или кто во что горазд. Те, кому особо похвастаться нечем, сразу вели своих дам в темные закутки. Тут таких вагон и маленькая тележка. Об «искуйстве», наверное, разговаривать. В общем, всем было чем заняться. Я же ушла от греха подальше, чтобы не поднимать и без того высокий градус внутреннего напряжения. Макс посоветовал побыть одной, поймать внутренний настрой, попробовать отдохнуть и расслабиться. Ага. Расслабишься тут.

Альби и Тан написали, что уже подлетают к театру, Оуэн с Лоби тоже вылетели и у нее для меня есть новости, о которых нужно сообщить именно лично. И только от Харви по-прежнему не было вестей, и я начинала волноваться.

Оказавшись в гримерке, проверила основные новостные ленты — везде говорилось одно и то же: Харви пропал, хотя, по слухам, должен сегодня появиться на публике. Вечно у них слухи одни.

— Дори, нам пора переодеваться!

Но костюмерши не было. Странное дело…

Положила планшет на столик и перевела взгляд на букеты. Слева — белые розы, справа — красные. Первый букет от Макса с верой в мой успех. Поджала губы и положила карточку на место. Неприятно обманывать хорошего мужчину. Конечно, в любви я ему не признавалась, да и он, в принципе, тоже, но мое сердце принадлежит другому и этого не изменить. Даже, если, как Элла из сегодняшней постановки, выйду замуж за другого, моя душа вечно будет тянуться к Харви. Второй букет оказался от моего любимого Великогада Интригановича.

На губах, помимо воли, расцвела улыбка. Я провела кончиками пальцев по ровным буквам на плотной бежевой бумаге: «Моей Флер». Его…

— Твоей кому? Корове?

Потянулась носом к крупным ароматным бутонам и завизжала, когда услышала:

— Моей женщине.

Великогад сидел в углу гримерки, за ворохом костюмов в тенечке и беззастенчиво пользовался тем, что я его не вижу. Сердце обмерло и, чтобы не плюхнуться вслед за ним, я ударила себя по груди. Очумелое трепыхнулось и принялось остервенело колотиться в ребра, желая выскочить и проредить идеальную шевелюру Хартмана. Кто, блин, так делает?

Харви! Разговор! Зейда!

Расстояние до двери преодолела за четверть секунды. Ползучее Великородие даже не дернулось, а дверь оказалась запертой. Дернула ручку, затем дернула еще раз и еще.

— Результат не изменится, Флер, — он медленно поднялся и бесшумно подошел ко мне.

Не поворачивалась.

— Нам пора поговорить.

Ну все. Телепатец! Окон нет. Не выпрыгнуть, не сбежать, не вырваться!

Приложила ладони к двери и уткнулась в нее лбом, словно преграда от этого исчезнет. Не исчезала… А я, должно быть, сейчас очень на бодана походила, который бьется рогами в запертые двери, хоть результат не меняется. Взяла себя в руки.

— О чем желаете побеседовать, фетрой Хартман? — проговорила моя спина, которую испепеляли очень тяжелым взглядом.

— О нас. Единственное, о чем я уже давно пытаюсь с тобой поговорить — это мы.

— Мы? — жестко усмехнулась и развернулась в запале гнева. Впрочем, уткнувшись носом в грудь фетроя, упакованную в изящный костюм-тройку угольно-черного цвета, растеряла половину пыла. — Стоило тебе получить с моего планшета неудобное сообщение, и сразу никаких «мы». Не придумал ничего лучше, чем прислать ко мне свою беременную невесту? Которая, кстати, сообщила, что в моих услугах ты… в смысле, фетрои, больше не нуждаются и после этого у тебя хватает наглости приходить сюда и мыкать? Да если…