А потом забыться помог горячий шоколад с кучей взбитых сливок, большой-большой сэндвич с тунцом, помидорами, брынзой и салатом. Я не хочу думать, сколько он стоил, но с тарелки исчез подозрительно быстро. Потом был суп, потом еще что-то. В общем, я основательно набила себе живот, ни разу не сказав «нет» на предложения Макса. Относительно еды, конечно. Но когда принесли ароматный липовый чай и десерт, животик попросил попридержать енотов.

Колупая ложечкой запеченный в шоколаде банан, я бросала взгляд на задумчивого Ронхарского.

— Что ты не хочешь говорить?

— Не в этом дело. Думаю, стоит ли мне уволить Сандру.

— Все еще думаешь, что это она разлила что-то по полу?

— Не думаю. Знаю. Она сама призналась, как только я пришел к ней. Сказала, что вспылила, была вне себя и хотела сделать тебе подлость. Я объяснил, что не планирую в этом сезоне менять солистку, но, если она продолжит в том же духе, то планы можно и скорректировать.

— А… если ты решишь поменять солистку, — я говорила осторожно, подбирая слова, поскольку Макс мог истолковать мой вопрос неверно. — Кто займет ее место?

— Прости, Ланни, но ты пока не готова, — он добродушно усмехнулся, делая глоток чая. — Несмотря на наши отношения и слухи обо мне…

— Нет, я не себя имела в виду! Ее место может занять Тильда?

— Тильда? — балетмейстер задумался.

— Ну, если бы, скажем, Сандра вылетела из постановки. Я не готова. Другие не дотягивают. Ты бы поставил Тильду на ее место?

Он откинулся на спинку стула и сделал еще несколько глотков, явно размышляя. Только после этого ответил:

— Пожалуй… Наверное да. Из всех, кто сейчас есть в моей труппе, она лучшая. Сразу после Сандры.

— А в какой постановке платят больше?

— Так, Аллевойская. Давай ты сразу спросишь то, что тебя интересует?

Вот не хотела ведь, а, тем не менее, сунула в рот банан. Чтобы этот самый рот занять и не отвечать на вопрос. А жевала я очень и очень медленно. Я не хотела сейчас делиться с Максом тем, что Тильда, возможно, планирует зверское отстранение меня любимой от сегодняшнего выступления. Я могла услышать или понять что-то не так и планировала самостоятельно во всем разобраться, прежде, чем звать на помощь больших и сильных дяденек. Сейчас же мне нужны мотивы. У Тильды нет оснований выкидывать меня из постановки просто так. И зачем бы мне за это спасибо говорить? И зачем ей Сандру подставлять? Только за тем, чтобы ту вышибли, Тильда заняла ее место, а меня, ну вот такая дурная мысль, поставили солисткой «Блюза для двоих». Вроде как и спасибо надо Тильде сказать, но все равно какое-то ай-я-яй получается. Странная рокировка, оправданная лишь в том случае, если во «Взрослых» платят больше. Или это более престижная постановка? Или… Аркх его разберет!

— Да так. Просто мысли вслух. Я думала, вдруг кто-то подставил Сандру.

— Она тебя едва инвалидом не сделала, а ты ее защищаешь?

Пожала плечами.

— Не сделала ведь. Могу понять, ревнующая и рассерженная женщина на многое способна.

Например, помахать перед моим носом палочкой Киссенджера и запретить общаться с ее мужем. Будущим. Который посмеялся над моим признанием в любви. Великогад плешивый. Облезлый пустынный мертвоед! Уу, ненавижу!

— Приму к сведению, — усмехнулся он. — Значит, считаешь, я должен ее оставить?

— Конечно. Как человек она, конечно, говнецо, но танцует превосходно. Зрители платят не за внутренний мир танцоров, а за наше исполнение.

— Вот за это ты мне и нравишься. Душа у тебя чистая.

Ага. Моя чистая душа уже придумала способов тридцать, как избавить этот мир от шатенистой швабры в белом платье. Например, с радостью бы проверила, умеет ли она летать с высоты шара Аклуа Плейз…

Мы наслаждались видом и обществом друг друга до тех пор, пока я не доела десерт, после чего разъевшимся Пугалом, который не так давно переоценил свои размеры, при попытке забраться под диван, поползла в сторону лифтов. Ох, вот уж в чем душу отводить не стоит — так это в еде. Наелась на год вперед и в боку заметно покалывало. Но Максу, кажется, это какое-то садистское удовольствие доставило, потому что он обнимал меня особенно нежно, а потом держал за руку всю дорогу, пока вел меня до гримерки, где оказались мои вещи, оставленные на одном из бархатных стульев концертного зала.

— Располагайся. На сегодняшний вечер — это твоя личная гримерка.

— Отелепатеть! — выдохнула, осматриваясь.

У стены напротив входа — огромный трельяж, заставленный косметикой, справа, за вешалками с костюмами, ютится кресло, на котором можно запросто спрятаться от посторонних глаз, если не хочешь, чтобы тебя нашли. Слева — диван, перед которым журнальный столик с водой и фруктами.

«Подозрительно», — тут же мелькнуло в голове. Надо будет воспользоваться свободным временем и сходить за водой.

Меня положили на диванчик и оставили в покое, пообещав, что через три часа придет Гэлла — костюмерша, чтобы окончательно подогнать костюмы и приготовить меня к генеральному прогону, после которого полтора часа отдыха и большая сцена!

— Отелепатеть! — я откинула голову на подушку и закрыла ладошками лицо. Вряд ли на таких эмоциях удастся отдохнуть.

— Аллевойская, ты готова. Иначе я бы и близко не допустил тебя к сцене, тем более в связке со своим именем. Слышала?

— Ага, — протянула, явив между пальцами один глаз. Посмотрела на Макса и закрыла лицо обратно. Диван подо мной прогнулся, принимая вес балетмейстера, а затем с моего лица убрали ладони, чтобы проникновенно так прошептать.

— Я бы хотел поужинать с тобой. После выступления.

— У фета Сайонелла осталось не так много времени. Мы хотели рассказать ребятам, что он их дедушка. Думаю, сегодня будет очень… очень эмоциональный вечер. Надеюсь, обойдется без крови. Незачем тебе это видеть.

Осталось рассказать об этом самому фету Сайонеллу и ребятам. Впрочем, мне кажется, что пора это сделать. Ребята не простят меня, если не смогут узнать своего деда только потому, что я боялась их познакомить. Знаю, что долго будут дуться за то, что смогла простить его, но…

— Завтра? — не сразу поняла, что Макс имеет в виду. Слишком озаботилась предстоящими событиями.

— Если переживу сегодняшнюю ночь — с радостью.

И было в его взгляде, потяжелевшем, властном и откровенном что-то такое, от чего сердце тревожно обмерло. Кажется, одним ужином Макс ограничиваться уже не хочет. Да он и сейчас, похоже, едва сдерживается, чтобы не вдавить меня в этот диван. Вот только мне вдавливаться не хотелось. Мужчина откинул с моего лба волосы, провел ладонью по щеке, склонился к губам и медленно поцеловал. Не сказать, чтобы мне было неприятно. После репетиций я научилась воспринимать наши поцелуи как нечто вроде упражнения, танцевального движения, не пропускать их через душу. Они не волновали, не сносили крышу, как поцелуи Харви и совершенно точно не заставляли сердце биться чаще.

— Уверен, мы ее переживем. Вместе. Отдыхай.

И меня оставили наедине с кучей мыслей, сомнений и страхов в тихой и мрачной гримерке, освещенной лишь ярко горящими лампочками на трельяже.

Сначала я честно пыталась отдохнуть, но, проворочавшись полчаса, отбросила эту затею. Харви, Харви, Зейда, палочка Киссенджера, снова Харви, фет Сайонелл, ребята… Они танцевали перед моим внутренним взором, смеялись, расплывались, бегали за мной. Хтонический бред в полузабытье вывел из себя окончательно. Я села на диване и связалась с Оуэном.

— Александрин? Все хорошо?

— Ага. Дела разгребаю. Сюрприз для вас готовлю! Как вы смотрите на то, чтобы поужинать с ребятами после балета у нас дома? И рассказать им обо всем?

— Думаешь, они готовы? — на лице великородного отразилось волнение.

— Готовы, не готовы, какая разница? Они удивительные ребята, уверена, смогут вас простить.

— Не суди всех по себе, Александрин. Они юны и вспыльчивы. Как бы ты не осталась крайней.