Пока не передумала, добавила номер Ползучего Великородия в черный список, на радость Зейде, и отправилась в душ. Тщательно вымылась, придавила распущенные волосы ободком, поправила вчерашнее платье и поспешила к волару, окруженная кольцом рейгвердов. Интересно, они любят балет? Получали удовольствие от нашей репетиции? Ой… Доложат ли они Харви о том недопоцелуе, который видели все? Ну и пусть доложат! Так даже лучше будет! Пусть Зейду свою целует. Агрессивную да с угрозами!

В больнице

— Входи, Александрин, — фет Сайонелл даже не поднял голову от планшета, когда в комнату вошла, как он думал, его девочка.

— Я не Александрин, — раздался спокойный голос Хартмана.

— Харви, — Оуэн Голд усмехнулся и откинулся на подушки, откладывая планшет в сторону. — А я все думал, когда же ты узнаешь…

— Я знал с первого дня. Вот только не мешал вам вешать лапшу на уши Флер. Жалел ее чувства.

— И что изменилось?

Харви поднял ладонь, демонстрируя фету Сайонеллу кольцо, которое он должен был снять при выходе из сферы. Мало кто знает, что означает подобный ритуал. Единицы. Лишь правящие или приближенные к ним.

— Ло-ану?

— Зависит лишь от наших искр, искренности ее чувств и благословения рода.

— В твоих, стало быть, к ней чувствах сомневаться не приходится?

— Доказывать и убеждать не стану. Я здесь, чтобы просить благословение у единственного ближайшего родственника моей Флер.

Фет Сайонелл широко улыбнулся и громко выдохнул, окинул Харви взглядом и замер на его галстуке:

— Кто она?

— Кто?

— Женщина, что завязывала этот галстук.

Харви нахмурился, сраженный проницательностью старика, что одной ногой уже находился в могиле, но от которого зависело будущее фетроя.

— Она ничего для меня не значит.

— Ты просишь меня благословить ло-ану с моей Александрин, но при этом скрываешь другую женщину, что завязывает галстуки тебе по утрам. Это фетесса Зейда Лоуренс. Та, кого тебе прочат в невесты.

— Это подруга моего детства, которую я попросил сыграть роль, чтобы отвести удар от Флер. Ей ни к чему лишнее внимание прессы. Не хочу ставить ее под удар.

— И моя внучка знает об этом?

— Она слишком упряма, чтобы выслушать меня. И теперь понимаю, что это наследственное.

— Подойди ближе. Сядь.

Хартман обвел комнату пустым взглядом, на миг задержался на фете Барском, что молниеносно листал каналы телепатовизора, но тем не менее, прошел и занял стул рядом со стариком. Сейчас он здесь не как правящий, а как обычный мужчина.

— Я тебе правду скажу, Харви. Ты мне не нравишься. Фет Ронхарский, постановщик балета, в котором будет участвовать моя девочка, подходит ей куда больше, но я прожил достаточно, чтобы не лелеять пустых надежд. То, что ты собираешься сделать с Александрин… это очень серьезно.

— Я сознаю последствия. Они опасны, в первую очередь, для меня. Не для нее.

— И ты готов поставить себя в опасность?

— Готов.

Ни заминки. Ни сомнения в голосе. Взгляд Оуэна и неприятные слова встретил с достоинством. Если не это лучший мужчина для внучки, то кто в таком случае?

— Это ведь ты спас мою девочку, когда она не справилась с управлением и едва не разбилась? Благодаря тебе она осталась жива?

— Не понимаю, о чем вы, — Харви ничем не выдал своей тайны и не собирался ни с кем делиться подробностями того момента, когда едва не поседел от страха.

Фет Сайонелл одобрительно улыбнулся и кивнул:

— Руку.

Мужчина накрыл ладонью кольцо на безымянном пальце Харви, вливая в него благословение рода Сайонелл. Рода, к которому принадлежит Ландрин, его внучка. Прозрачный камень подернулся серебристой дымкой — это значит, что благословение было принято, теперь осталась третья, самая сложная часть ритуала.

— Ты отважился прийти ко мне, несмотря на давнюю вражду между нашими родами. Не представляешь, насколько великим было искушение послать тебя, как выражается моя Александрин, в задницу аркха. Открою секрет. Порой мы оба думаем, что твоя голова именно там.

Уголки губ Харви дрогнули в намеке на улыбку. Старик не пытался обидеть его словами. К тому же, мужчина напоминал себе, что он здесь не как правящий.

— Но я и без того искалечил судьбу своей девочки. Гордыня уже давно ничего для меня не значит. Ты можешь рассказать ей. Но в таком случае через много лет, когда обида и злость на меня у нее пройдут, она будет ненавидеть тебя за то, что не смогла провести последние дни рядом с дедом. У нее слишком доброе сердце. И слишком израненная душа, чтобы открыто это показывать.

— Не слишком ли самонадеянно?

— Ничего не напоминает? Мина Хартман и Оруэл Сайонелл… Причина вражды между нашими семьями. Твоя мать любила его. Всем сердцем.

Хартман стиснул зубы и резко поднялся.

— Хватит. Я здесь не за тем, чтобы брать уроки истории.

— Ты получил от меня благословение, но не жди доброго отношения. Будь для Александрин более подходящие кандидаты, не влюбись она в тебя, я бы этого не сделал. Но только попробуй разбить ей сердце. Клянусь, я вернусь с того света, только чтобы жизнь твою превратить в ад.

— Очень… мотивирует не делать глупостей, — теперь Хартман улыбнулся искренне и широко, не скрывая улыбки.

Он смотрел на Оуэна и видел свою Флер. Видел, от кого ей досталось упрямство, острый язык, своенравность и свободолюбие. Видел и понимал, что ненависти к старику не испытывает. Да и имеет ли право, если история, что развела мосты между двумя семействами когда-то давно, не зависела ни от него, ни от Оуэна. Мина и Оруэл любили друг друга, но из-за интриг окружения их пути навсегда разошлись. Лишь через много лет, когда оба заключили династические браки с другими, они узнали о чувствах друг друга. Настоящих чувствах. Узнали о закулисных играх, что устроили их родственники и никогда не смогли простить им этого. Никогда. Мина умерла вскоре после рождения четвертого сына, а Оруэл прожил и того меньше, не оставив после себя наследников. Чужие интриги порой способны разрушить человеческие жизни, а потому Оуэн как никто другой на пороге смерти понял и осознал, как важно бывает сохранить тайну. Как сложно бывает сохранить тайну. И что каждому знанию свое время. И он расскажет Александрин. Обязательно. Когда она будет к этому готова…

— Но я пришел не только за этим, — фетрой опустился обратно на стул. — Флер катализатор, верно? Она разжигает искру до максимума?

— Верно, — кивнул Оуэн, не раскрывая известной ему информации и внимательно слушая рассуждения фетроя.

— Сегодня у меня был определитель дара. Моя искра с уходом Флер не ослабла. Сила выросла втрое и ее уровень не падает. Я так полагаю, что он и не упадет теперь, а значит необходимости для Флер присутствовать в шаре больше нет.

— Если ты согласен сидеть в нем ежедневно, то конечно, такой необходимости нет, — улыбнулся фет Сайонелл, еще раз убедившись, что, несмотря на всю нелюбовь к Хартманам, сделал правильный выбор, благословив ло-ану.

— Хорошо. Нужно, чтобы Флер держалась подальше от моих братьев и Аклуа Плейз.

Фет Сайонелл немедленно подобрался, уловив в интонации Харви тревогу.

— Говори.

— Что пятому дистрикту известно о смерти моего брата?

— Лишь то, что его убили, — Харви поджал губы и кивнул. — Ты убил его?

— Я, — согласился он, бросив взгляд на фета Барского. Тайна, которую он собирался раскрыть, представляла опасность для всех, кто ею владеет. — Вы слышали о магических свойствах крови разжигающих искру?

— Харви, ближе к делу. Я могу умереть в любой момент!

— У меня есть основания полагать, что отец Флер жив.

Оуэн умолк и внимательно глядел на фетроя, силясь понять, в своем ли уме присутствующий и не началась ли у него самого предсмертная агония со слуховыми галлюцинациями. После смерти Антуана Оуэн лично осмотрел каждый сантиметр местности, где разбился волар его сына. Он вел расследование десять лет. Пустое, бесполезное, не приведшее ни к чему. Лишь когда он понял, что умирает от болезни Торкинсона, медленно, год за годом подводящей его к неминуемой гибели, решил оставить прошлое в прошлом и взглянуть в будущее. Он нашел детей Антуана… А сейчас Харви говорит, что он плохо искал?