У нас было несколько вариантов, и ни один из них не гарантировал хорошего результата.
1. Мы можем попробовать сделать еще один трансплант. Что если и он отвалится? Каждый день, пока мы пытаемся вылечить Горацио, кот переносит боль.
2. Мы можем удалить правый глаз. Это позволит снять боль в правом глазу, и мы сможем сфокусироваться на лечении левого глаза. А что если и левый глаз начнет портится? Тогда кот ослепнет. У себя дома он, возможно, сумеет сориентироваться. Я задавал себе вопрос, нужно ли обрекать кота на все эти страдания только лишь для того, чтобы он в конце концов ослеп совсем.
3. Мы можем его усыпить. Иногда самым верным решением является признать поражение. Мы просто не можем, несмотря на все достижения нашей медицины и искренность собственных намерений, спасти каждое животное, которое привозят к нам в клинику. Возможно, что пришел тот момент, когда надо принять как факт, что меньше – это лучше, и сказать «прощай» своему пожилому пациенту.
Горацио было 19, и у него начиналась болезнь почек. Справедливо ли заставлять его страдать и дальше? Несмотря на его кроткий нрав, я знал, что он страдает. После долгого задушевного разговора с мистером Уэльсом мы пришли к тому, что будет правильным усыпить Горация. Если Франческа до этого была расстроена, то теперь она была безутешна. Мистер Уэльс не хотел усыплять кота немедленно. Он хотел забрать его домой на выходные и побаловать его напоследок. Я лично не поддерживал такое решение. Я считаю: если принял решение, то не следует откладывать; долгие проводы – лишние слезы, как говорится. Однако кот не мой, поэтому я выдал им достаточно болеутоляющих, чтобы Гораций не сильно страдал. Глазные капли также были в достаточном количестве дома у мистера Уэльса. Франческа собиралась навестить их обоих в выходные, чтобы попрощаться навсегда.
Для меня эти выходные стали неприятной интерлюдией. Я плохо спал, две ночи провел в бессоннице, прокручивая все детали в голове. Что еще можно было сделать? Вызваться и отвезти Горация к специалисту? Может быть. Моему собственному коту специалист пересаживал роговицу около года назад. Первая операция не удалась, пришлось делать вторую. Она прошла успешно, и Локи выглядел еще круче со своим шрамом на глазу. Бьюсь об заклад, что местные кошки по достоинству оценили такое свидетельство мужественности. Конечно, операции бывают провальными, но я не мог избавиться от мысли, что я-то видел еще в ходе операции, что трансплант недостаточно хорошо сидит, на что же я надеялся. Или же я надумываю? Я ведь сделал все, что мог, и все равно это было слабым утешением. Мне даже приснилось, что я делаю повторно операцию и все проходит замечательно, но это был всего лишь сон, как я потом с горечью убедился, проснувшись.
В воскресенье получаю сообщение от Франчески: «Может, не надо его усыплять?»
Сообщение дополнял эмодзи в слезах. Пришлось звонить и беседовать с Франческой, пытаться ее доводами разума и логики убеждать. Я не хотел этого делать, но так будет правильно, учитывая все обстоятельства. Она неохотно согласилась.
В понедельник я приехал в клинику, с ужасом представляя, что придется приводить план в действие, хоть на этом можно и закончить главу и все забыть. Проходя по нашей парковке, я с удивлением заметил, что машина мистера Уэльса уже находится там. Поздоровавшись с хозяином, я поинтересовался, где же его питомец.
– О, да он уже внутри. Франческа с ним прощается.
В разговоре выяснилось, что Гораций прекрасно провел эти выходные, съел больше лосося, курицы и тунца, чем обычно.
– Такая несправедливость, он так всему радуется; просто невыносимо видеть, как он страдает, – закончил мистер Уэльс свой рассказ.
– Да, понимаю, понимаю, – вторил я ему.
План был такой: вводим коту седативное внутривенно, потом мистер Уэльс зайдет попрощаться, а затем мы окончательно усыпим Горация. Но когда я вошел в кабинет Франчески, то увидел, что она очень сосредоточенно осматривает глаза нашего кота. Несомненно, правый глаз был потерян безвозвратно. Но вот левый…
– Мне кажется, левый глаз здоров! – воскликнула она, когда увидела меня.
– Правда? – я снял рюкзак и плащ. На глазу все еще была пигментация, но такое случается. Пока глаза заживают, кровь и пигмент поступают в рану, потому что организм пытается бороться. Франческа передала мне офтальмоскоп. Я очень внимательно стал осматривать, на 100 % гарантировать было нельзя, но определенно в глазу были улучшения. Гораций мурлыкал и был доволен жизнью. Правый глаз спасти было нельзя. Что же делать? Еще до начала лечения я договорился с нашим менеджером клиники, что если все пойдет не так, то мы сможем удалить глаз по сниженной цене. Менеджер управляет нашими финансами, но и он не без сочувствия. Я видел, как оживилась Франческа, но это значит, что бедного Горация придется подвергнуть еще одной операции.
– Ладно, так и быть, пойду поговорю с мистером Уэльсом, согласится ли он на удаление.
Франческа расплылась в улыбке и даже попыталась меня обнять; хоть я и отступил благонамеренно на шаг назад, дабы избежать такой фривольности с ее стороны. Под маской не видно, но я тоже улыбался.
Мистер Уэльс согласился. Процедура называется офтальмэктомия. В прошлом такая процедура была болезненной и устрашающей для пациентов. Она сопровождалась значительными рисками. Если при удалении глаза я применю излишнее давление, то могу вызвать резкое снижение сердечного ритма, называемое брадикардией, что представляет риск для жизни пациента. Он может погибнуть. Нервы из обоих глаз проходят через центральное «сочленение» под названием «оптический хиазм»; от этого же давления он может ослепнуть и на второй глаз. К счастью, мне доводилось проводить такие операции много раз и я был уверен в своей технике. За годы наша профессия научилась справляться с болью. По опыту наблюдений за животными после операций я уже приспособился понимать, что и как делать, чтобы избавить их от ненужных страданий. Теперь с так называемой мультимодальной анальгезией, включая местную анестезию вокруг глаза и зрительного нерва, я сумел достичь такого результата, когда мои пациенты приходили в себя с минимальным болевым стрессом. Горацио не был исключением. Когда он отошел от операции, буквально тут же стал ласкаться и получил в угощение сардинку.
Франческа засыпала меня благодарностями до смущения.
– Это же просто моя работа.
– Да, так и есть, но ты же переживал, менял свой план лечения. Спасибо тебе.
Случай с Горацием был непростым. Определенно, вариант с трансплантатом был технически сложен. Однако не это осложнило его случай: мне было сложно по этическим соображениям. Для начала – где баланс между здоровьем человека и животного? Гораций страдал неимоверно. Очевидно, что мы все хотели ему помочь. К сожалению, чем больше мы физически втягивались в лечение, тем больше это становилось затруднительным для мистера Уэльса. Каждый раз, когда мы встречались с пожилым джентльменом, передавали ему лекарство, прикасались к коту и его переноске, мы подвергали риску передать вместе с этим и смертельный коронавирус. Некоторые могут даже сказать, что лечение животного и с этим связанный риск того не стоили. Его невозможно подсчитать в цифрах, и не думаю, что кто-то честно может сказать, что они знают, как поступать в таком случае. Мистер Уэльс осознавал эти риски, мы ему все подробно объяснили, но он выбрал для себя продолжать лечение кота. И кто я такой, чтобы отказывать ему в этом праве? Ясно же, что кот для него был очень важен, ведь он был единственным живым существом, кто разделял с ним довольно одинокую жизнь и без коронавирусной изоляции.
И потом, сам кот Гораций. Сколько страданий он мог выдержать? Он-то рассказать ничего не может, а потому мы должны были делать выводы сами. К сожалению, часто выводы бывают поспешными и неправильными. В самые болезненные моменты захотел бы он просто закрыть глаза и умереть? Или же еще можно было терпеть боль в обмен на вкусняшки и человеческую доброту? Стоит ли это всех тех дней, проведенных в клинике, в клетке, всех мучений с каплями и операцией? Сколько ему суждено еще прожить? Проживи он еще лет пять, будет он мучиться? А что если только пять месяцев? Пять недель? Пять дней? Правда в том, что мы не знаем и не можем этого знать. Мы можем лишь утешиться тем, что примем незнание и будем поступать наилучшим из возможных способом.
