Для меня Сергей Фёдорович Бондарчук являет тип исключительно могучего и вместе с тем простого, чистого русского художника. Художника потрясающей самобытности. Есть и в нём самом, и в том, что им создано, та безыскусная, неподдельная правда, что идёт от самого сердца. Это не значит, что он мало эрудирован; Сергей Фёдорович был великолепно образованным. Но его таланту была абсолютно чужда рациональность. Его творческая доминанта – глубокое, сильное чувство, что, впрочем, присуще всем настоящим русским художникам, вообще настоящим русским людям. В этом смысле Сергей Фёдорович был, если можно так сказать, удивительным русским человеком. Его пронзительная страстность, его внутренняя эмоциональность – это явление природы. Подчёркиваю – природы, а не воспитания, не приобретенного опыта.

И вместе с тем, что тоже очень важно, он был исключительный работяга. Непосредственно в деле мне его повидать не пришлось, но по всему, что я про него знаю, он – человек колоссального трудолюбия и энергии. Это тоже национальная черта. Хотя, что греха таить, любит русский человек и на печке полежать, пятку почесать.

И может быть, чтобы компенсировать эту нашу некоторую леность, на Руси рождались совершенно сумасшедшие энергетические фигуры. Нет в истории другого народа такого царя, как Петр Первый. Я привёл Петра, как пример государственного деятеля, а государственные деятели – они всегда на виду. Но личности с такой фантастической энергетикой появлялись и появляются во всех сферах, природа время от времени их вкрапливает в нацию. Они берут все трудности на себя, они ведут за собой народ, благодаря им всё работает, строится, выигрываются войны, человек летит в космос, создаются бессмертные произведения. Выдающийся русский учёный Лев Николаевич Гумилёв о таких людях писал, что в них наличествует необоримое внутреннее стремление к целенаправленной деятельности. Причем достижение намеченной цели представляется им ценнее даже собственной жизни. Гумилёв назвал таких людей пассионариями. Я считаю теорию пассионарности самым замечательным открытием Льва Гумилева. Вот что он пишет: «Творческое сгорание Гоголя и Достоевского, добровольный аскетизм Ньютона, надломы Врубеля и Мусоргского – это тоже примеры проявления пассионарности, ибо подвиг науки или искусства требует жертвенности, как и подвиг „прямого действия“[12]». Сергей Фёдорович Бондарчук из этой породы. Для меня он однозначно – пассионарий.

А он после Пятого съезда Союза кинематографистов СССР пришёл к убеждению, что никому не нужен, что его все забыли. Такими горькими соображениями он делился со мной, когда мы летели в Германию, на первый «Феликс». Да, в то время много несправедливых, оскорбительных выступлений раздавалось в его адрес, в газетах глумливая шумиха не утихала, «демократические» журналисты склоняли на все лады его намерение снять «Тихий Дон». Зарвались газетчики: уж кто-кто, а Бондарчук заслужил право делать то, что хотел…

Сидим мы в самолёте, вид у Сергея Фёдоровича мрачный… Я предложил выпить. Он – отказываться, потом махнул рукой:

– А! Давай!

Мы выпили коньяку. Прилично выпили. Но он не повеселел.

– Сергей Федорович! Главное – вас любит зритель, сами же знаете – у вас в почитателях вся наша страна.

Он рассказывал разные интересные истории, только интонация печальная была. Напоминаю, заканчивались перестроечные восьмидесятые. Мы летели в Восточный Берлин, оттуда нас переправляли в Западный. Мы летели рейсом «Аэрофлота», на «Ту-154», в первом классе. Тогда в Берлин много советских летало: офицеры, служившие в ГДР, офицерские жёны и дети, помню, летела бригада строителей из Новосибирска, ещё чиновники разные, то есть обычный командировочный люд. У нас места были в первом ряду, мимо нас никто не ходил. Приземлились, объявляют: можно на выход, мы поднялись… И тут его увидели. К трапу никто не двинулся. Все кинулись к нему. Кое-кто из наших бравых военных прямо через кресла перелезал. Его обступили, пожимали руки, брали автографы, говорили восхищенные слова. Я, пока ликующие соотечественники не оттеснили, успел сказать:

– Видите, Сергей Фёдорович, что творится? Я же вам говорил!

У него была маленькая видеокамера. Он тоже успел мне её протянуть:

– Сними!

Я снял. До сих пор меня не покидает праздничное чувство, что в тот ненастный для него период я видел Бондарчука счастливым.

Режиссёр фильмов: «Белые, белые аисты», «Чрезвычайный комиссар», «Без страха», «Седьмая пуля», «Телохранитель», «Человек уходит за птицами», «Триптих», «Жаркое лето в Кабуле», «Сад желаний», «Бо Ба Бу» и других.

В марте 1973 года в Германской Демократической Республике проходила Неделя Советского кино. Вместе с Андреем Тарковским и Алексеем Сахаровым (Царствие Небесное обоим) наш кинематограф представлял там и я. Тарковский был с «Солярисом», Сахаров – с «Коллегами», я – с «Седьмой пулей». Вдруг нас с Тарковским, а он был руководителем делегации, срочно вызывают в Советское посольство. Там разговор со мной был короткий:

– Вечером выезжаете в Западную Германию, во Франкфурт-на-Майне. Вот ваш паспорт

Для меня это было совсем неожиданно. Тарковский тоже удивился:

– А что такое?

– Приказ из Москвы.

Я по наивности спросил:

– А как же вы сделали второй заграничный паспорт? Ведь фотография моя нужна и другие справки с моей подписью…

– Не ваше дело, – ответили мне вежливо, – поезжайте.

Обнялись мы с Андрюшей и Алёшей на вокзале, порадовались, что славно провели несколько дней, и я из серого Восточного Берлина переехал в разноцветную Западную Германию.

Во Франкфурте-на-Майне в это же время тоже проходила Неделя Советских фильмов. Там нашу делегацию возглавлял Лев Александрович Кулиджанов, и входили в неё Сергей Фёдорович Бондарчук, Всеволод Васильевич Санаев и Тенгиз Абуладзе. Оказалось, что в программу Недели был включён мой фильм «Без страха», он вызвал большой интерес у публики, там даже скандал возник между мужской половиной зрителей и женской: слишком по-разному они воспринимали и оценивали эту мою работу, Сергей Фёдорович при первом знакомстве мне даже попенял:

– Ты тут настоящий переполох устроил. На наших фильмах всё по-немецки чинно, но залы неполны. На твоём же – аншлаги, а потом – споры, переходящие в ссоры, так что держи ответ перед зрителями сам.

Так я впервые пожал ему руку, посмотрел в глаза живому классику, человеку, окутанному легендами, историями, домыслами всякими… Я же перед его универсальным талантом актёра и режиссёра преклонялся всегда.

Эта неделя в Западной Германии, проведённая рядом с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком, стала для меня незабываемо счастливой.

Как-то слышу, он недовольно бурчит:

– До смерти мне надоели эти немецкие сардельки, видеть их не могу, в горло не лезут.

А Санаев тут как тут, добавляет жару:

– Да, Сергей Фёдорович, это тебе не в Ташкенте, у Алика Хамраева. Он меня там своим пловом потчевал – объеденье!

Бондарчук гляну на меня:

– А здесь сможешь приготовить?

– Само собой, Сергей Фёдорович, лишь бы необходимые продукты были.

– Продукты?! За продуктами дело не станет.

Сели мы составлять список продуктов. Я спросил:

– На сколько человек рассчитывать?

– Ну… нас пятеро, шестой переводчик…

Тут вставил слово Кулиджанов:

– Надо бы и немцев на знаменитый узбекский плов позвать.

– Немцев?! Да они жадные! Только своими сосисками нас кормят! Ну уж нет! Пловом Алика будем наслаждаться сами!

Но это он так пошутил. Вся верхушка принимающей стороны была приглашена. Пошли мы в магазин, а там… чего только в обычном франкфуртском магазине не было! Баранина из Ирана, курдючное сало, перепёлки из какой-то страны. Я, дивясь на такое изобилие, спросил: