– Слава… Ты выиграл марафон.

Всё. Больше ни единого слова. То есть несколько лет моей жизни в этой роли и все мои мучения он расценил как победу в ма-ра-фо-не! И теперь, когда мой Андрей на экране, наконец-то высказал своё одобрение. И я поверил Сергею Фёдоровичу, поверил в себя и впервые в том качающемся «поплавке» вздохнул с облегчением…

Работа над «Войной и миром» была ещё в разгаре, а на «Мосфильм» уже стали наезжать заинтересованные иностранцы. Появился японский бизнесмен по имени Нагучи-сан, говорили, что в прошлом он разведчик, не знаю, правда ли, во всяком случае, русским языком он владел свободно. Ему показали рабочий материал, и он тут же сказал:

– Я покупаю эту картину.

И вскоре на свои деньги повёз нас в Японию. Картина там уже шла по всем кинотеатрам, нас повсюду узнавали…, приём был превосходный.

Затем премьера первых серий «Андрей Болконский» и «Наташа Ростова» была во Франции. Я помню тот кинотеатр в Париже, он назывался «Кинопанорама», помню, как мы с трудом до него добрались: машины и люди запрудили всю улочку недалеко от Эйфелевой башни. На площадке перед кинотеатром организаторы устроили искусственный снег – объяснили нам, что русскому фильму должна соответствовать русская погода. Мы вошли в зрительный зал и увидели не просто полотно экрана – мы увидели по бокам экрана русские берёзки: на сцене французского кинотеатра был воссоздан прелестный уголочек России. Эта атмосфера нас очень обрадовала, мы поняли, что французы нашу картину ждали, и ждали с добрыми чувствами. Во время просмотра не раз раздавались аплодисменты. Наконец зажёгся свет, но публика не расходилась, люди сидели в немом оцепенении. Тогда на сцену поднялся известный французский телекомментатор и в полной тишине сказал: «Да! Такой народ мог породить Льва Толстого и фильм „Война и мир“». И зал разразился овацией, криками «Браво!» – вот так восприняли русский фильм об эпохе наполеоновских войн побеждённые русской армией французы…

Потом «Война и мир» прошла по экранам многих стран и получила премию «Оскар». А мы с Сергеем Фёдоровичем пошли каждый своей дорогой. Он создавал киноэпопею «Ватерлоо». Я, так и не ушедший из кино, играл майора Млынского в фильме «Фронт без флангов», потом началась работа над «Семнадцатью мгновениями»…

Я думал, что наша творческая связь оборвалась, и, признаюсь, очень удивился, когда он позвал меня на роль Стрельцова в картину «Они сражались за Родину». Сразу отмечу, что атмосфера на съёмках этой картины была на редкость взволнованной. Всё-таки в основе фильма лежал роман великого писателя, нашего современника. И мы, актёры: и Георгий Бурков, и Иван Лапиков, и Юрий Никулин, и Василий Шукшин, и Сергей Бондарчук, и я приникали к шолоховским героям сердцем.

С Шукшиным Сергей Фёдорович работал осторожно, внимательно, доверчиво. Он видел в Шукшине цельного человека, замечательного писателя, актёра, режиссёра, поэтому с огромным уважением относился к его мнению. И это всё видно на экране: Василий Макарович играет свою роль, словно рыба в воде плавает; такой его Лопахин настоящий, народный, говоря стихами Твардовского, «святой и грешный русский чудо-человек»…

Очень непростой для меня представлялась наша парная с Васей сцена, когда, сбежав из госпиталя, Стрельцов догоняет свой полк и первого встречает Лопахина. Мой герой сильно контужен. У Шолохова написано: «Он мучительно заикался». Написать-то Михаил Александрович написал, и каждый читающий представлял себе, как он мог мучительно заикаться, а мне надо было всё это исполнить так доподлинно, чтобы зрители поверили в тяжелейшую контузию немолодого агронома, красноармейца Николая Стрельцова. Я начал готовиться к этой сцене задолго до съёмок. Дома, в обиходе, в обычных семейных разговорах искал особое дыхание, пробовал говорить немножечко э-э с тру-у-удом, потому что та-ам что-то нарушилось в го-о-лове. Моя дочка Аня приходила из школы, я спрашивал: «К-как б-было в школе, к-какие ты по-о-лучила о-отметки?» Аня терялась: «Папа, ты почему так странно говоришь?» А я спохватывался: «Дошёл! Чуть ребёнка своего не испугал…»

Так я, репетируя и репетируя заикание, уехал на Дон. На съёмке ведь репетировать уже было поздно, потому что в картине снималась армия, танки по кадру идут, надо вставать перед камерой и играть этот эпизод. Но всё-таки Сергей Федорович сказал:

– Давайте осторожненько попробуем.

Подошёл Шукшин, мы, как положено по сцене, обнялись, и я, трепеща всем своим существом, стал ловить ртом воздух и выдохнул: «А…а…П-петя…». Бондарчук сразу остановил:

– Внимание! Съёмка!

Вот так, без режиссёрских поправок, мы с Васей и сыграли эту сцену. Для меня она одна из самых дорогих во всей моей кинематографической жизни.

Отснятый материал повезли в Вёшенскую, показать Шолохову. Там у них отличный клуб, Михаил Александрович пригласил на просмотр своих станичников, смотрели с интересом. Потом мы сидели у него в гостях. Шолохов обратился ко мне:

– Готовься. Во второй книге «Они сражались за Родину» у Стрельцова очень серьезная роль. Значит, как я понял, он принял то, что увидел на экране, признал во мне Стрельцова. То есть, он думал над продолжением романа, что-то собирал, накапливал в мыслях и в душе… Не завершил…

…Кажется, после «Они сражались…» Сергей Фёдорович где-то написал, что Вячеслав Тихонов – человек трудолюбия необыкновенного. А каким великим тружеником был он!.. Вся его жизнь – титанический, подвижнический, вдохновенный труд. Никогда мы с ним не засиживались в застольях, никогда не общались праздно, потому что он всегда был очень занят. Когда встречались, я слушал его и впитывал всё, что он высказывал, потому что это проходило через его нутро, пустых слов он не бросал, говорил только то, что продумано. Кто он для меня? Я бы мог назвать его своим Другом, именно с большой буквы. Но гораздо точнее другое ёмкое слово – Учитель.

Правда, однажды он поступил непедагогично: прозвище прилепил. Как-то на натуре слышу из мегафона:

– Пожалуйте в кадр, князь!

Я слегка напрягся: уж не насмешка ли это? Какой я князь с моими пролетарскими рабочими корнями? Но вся группа – следом за ним:

– Князь! Одеваться!

– Князь, прошу на грим!

Даже директор картины:

– Князь, извольте суточные получить!

…Прошло почти три десятка лет. Встретились мы с Серёжей на каком-то собрании в Кремле, и это была наша последняя встреча. Рассказал мне про понравившийся сценарий нового фильма, в котором его просят сыграть роль Старого Цыгана. Он загорелся, хотел сыграть цыгана, но связан договором с продюсерами «Тихого Дона», а в этом треклятом договоре есть пункт, по которому Бондарчук обязуется во время работы над фильмом нигде не сниматься. Вот итальянские продюсеры и не разрешают ему оторваться на недельку-другую, сыграть новую роль в кино. Поделился своим сожалением, повздыхал… Потом улыбнулся, глаза полыхнули:

– У тебя-то как? Чем порадуете, князь?

Никто уж больше мне так не скажет…

Оператор-постановщик фильмов: «Мой младший брат», «Война и мир», «Каждый вечер в 11», «Высокое звание», «Мимино», «Мой ласковый и нежный зверь», «Назначение», «Время и семья Конвэй» и других.

С Сергеем Фёдоровичем я познакомился зимой 1962 года, в Закарпатье, по пути от станции Мукачево к местечку Свалява – там предполагались съёмки Шенграбенского и Аустерлицкого сражений. Места эти очень похожи на те, где происходили исторические сражения. И ещё тогда была возможность собрать там войска.

Ехал я в эту киноэкспедицию без желания, и были у меня на то свои причины. В 1961 году после пяти лет работы ассистентом оператора я наконец-то снял самостоятельно картину «Мой младший брат» по повести Василия Аксёнова, и теперь стремился найти молодого режиссёра, сверстника, чтобы вместе снимать новый фильм.

Но вдруг меня вызывает генеральный директор «Мосфильма» Владимир Николаевич Сурин и в приказной форме предлагает отправиться на съёмки «Войны и мира». Главным оператором на фильме тогда был Александр Шеленков, и мне совершенно не хотелось участвовать в этом деле: я был твёрдо нацелен на самостоятельную работу. Кроме того, я слышал, что производство картины складывалось сложно: ушёл с картины оператор Владимир Монахов, ушёл очень хороший художник Евгений Куманьков… В общем, не лежала у меня душа к этой поездке.