Отсели, он размотал импровизированную повязку, сделанную ещё в машине — не то из платка, не то из обрезка ткани. Я принялся лечить, забормотал:
— Всё идёт по плану… всё идёт по плану…
Повреждения были не сильные — ни одной крупной артерии и вены, разве что связки и кожа. После разговорились, я спросил про цель посещения Новой Бессарабии.
— Артефактик один передать. Братишке.
— Передал?
— Передал. Да ты не бойся, всё законно. Почти.
Подробностей узнавать не стал. Куда важнее было расспросить нашего «проводника» о месте, куда мы направлялись. Я прочитал в Энциклопедии, что страна была основана Российской Империей в 1920-х на зачищенных от аборигенов территориях вдоль узкого пролива, ведущего во внутреннее Оранжевое море. Это случилось после того, как Первый Израиль оказался фактически под управлением Османской Империи и Австро-Венгерского Социалистического Союза, проводивших насильственные депортации евреев из германских земель. Ещё я прочитал по-диагонали, что в 1980-ые годы, после распада Австро-Венгерского Союза было объявлено об объединении двух Израилей, хотя по факту оба государства находились на противоположных точках земного шара, и как это может производиться — я слабо представлял.
Я спросил:
— В Новом Израиле был? Как там хоть?
Янко усмехнулся.
— Как-как… Бывал. Нормальное там. У власти партия военных и националистов-ортодоксов, сейчас формально в союзном государстве с Первым Израилем, палестинским, вроде как приводят в порядок законы. Но бессарабцев по-прежнему терпеть не могут. Как и аборигенов…
— Раз в союзном государстве с Иудеей — значит, уплывает из родной гавани. Куда-нибудь… в Северную Унию?
— Я не знаю, что такое Северная Уния, — оскалился он. — И тебе, парень, знать не рекомендую. Молод ещё знать, что такое Северная Уния. Да, может, и уплывает. Договоры о сотрудничестве и льготных пошлинах Великой Южной Полусферой Процветания. Знаешь же, что это такое?
— Япония это.
— Японская суперкорпорация это. С сотней миллионов сотрудников. По управлению южными колониями. Государство в государстве. Кораблики их приплывали пару раз на учения, филиалы дочерних контор. В общем, нормальное здесь государство, любит на двух стульях усидеть, оружием побряцать и свою родную гавань попугать.
Словно в доказательство его слов я заметил оживление на борту. Кто-то показывал через борт — где-то на горизонте виднелась тройка быстрых не то кораблей, не то самолётов, низко летящих над поверхностью воды. Я не сразу вспомнил, как называется этот вид техники — экранопланы. Они промчались в километре от нас в сторону Долгово Городища.
— Сейчас блокаду порта ещё введут. Пока российская эскадра не прибудет.
— Зачем им?
— Ну… для внутреннего потребителя. И выторговать что-нибудь. Они, вроде как, союзнички, но такие — с хитрецой.
Мы миновали устье пролива Маныч-Аустралийский, через который шёл весьма существенный трафик в Оранжевое Море — цепочки судов виднелись и на юге, и на севере от нашего курса. Прибыли в порт Хайфа-Хадаши через три часа после отплытия, ещё полчаса ждали разгрузки. Порт выглядел едва ли не крупнее того, из которого мы выплыли, хотя сам город на берегу реки выглядел меньше — главным образом, совсем из-за другой застройки. Кирпичные и пеноблочные здания с плоскими крышами двух-трёх этажей карабкались вверх по склонам холмов, лишь изредка среди них поднималось здание повыше.
Снова таможенный контроль, больше похожий на фильтрацию, после которого нас отправили в кабинет к сотруднику местных «особых органов».
Это был молодой парень в традиционном ортодоксальном еврейском облачении: с цилиндром, с характерной причёской, но что самое удивительное — в знакомом мне лёгком чёрном сюртуке-лапсердаке. Каждый раз, видя такие странные и внезапные параллели с другими мирами я испытывал лёгкое приятное удивление. Даже для нас, Секаторов, эволюция человеческой культуры в Ветвях Древа до конца непостижима и удивительна — как и эволюция видов животных или Вселенной. На плечах этого сюртука были вполне стандартные погоны, кажется, майорские, что, несомненно добавляло колорита.
Начал говорить он практически без акцента. Всё же, приятно быть в мирах, в которых твой родной язык в тройке самых популярных языков международного общения.
— Молодые люди. Меня зовут Яков Ааронович, рад приветствовать на земле Двух Израилей. Я понимаю, что вы — представители Курьерской Службы, серьёзной императорской государственной структуры. Структуры очень дружеского государства, да. Но по регламенту я должен удостовериться, что ваши цели пересечения границы не наносят урона нашему государству.
— Мы тут транзитом, — сказал я. — По сути, мы мало того, что не планировали пересекать границу Земли Обетованной. Мы не планировали пересекать и границу Новой Бессарабии. Просто оказалось, что так будет быстрее исходя из рейсов на материк.
— Увы, это слабые аргументы. Мне нужно… нужно что-то документальное.
И тут бюрократы, вздохнул я. Впрочем, за бюрократией мог укрываться и вполне естественный шпионаж и сбор разведданных. Я порылся в документах и выудил документы — путевые листы, распечатки заявки и прочие бумажки с серьёзными печатями. Изучали их долго, явно затягивая время.
— Яков Ааронович, — не выдержала Самира. — Мы очень хотим есть… А я ещё и пописать. Где у вас туалет тут?
— А, да, да, конечно, девушка, женский — слева по коридору. Сейчас я скажу, проводят, да, — оживился особист.
Как только она ушла за дверь, он заговорил, внезапно, совсем другим языком. Не то, чтобы не особо протокольным — не особо цензурным.
— Значит так, мля. Я понимаю, что требовать распаковки и досмотра не могу по хартии, но мне надо знать, что в коробке. Пока вы мне не скажете — хер вы отсюда уйдёте, ясно? У меня разнарядка, что кто-то из дворянских сословий Империи при поддержки Бессарабии попытаются привезти сюда сенситивное оружие.
— В документах указано, что это, — хмыкнул я. — Все характеристики.
— Что указано-то, мля? Что это «предмет»*? Цитирую: «Особый предмет, камнерезная мастерская Братьев Обля… охлябля… Охлябининых Универсалстрой», тридцать два Кейта. Что мне из этого ясно? На рентгенографии — какие-то штыри, сетки, коробки. Что это? Да мне, мля, даже спектрография ничего не скажет!
Он оживился, встал из-за стола, подошёл к крохотному окну.
— Вы понимаете, юноши мои дорогие дворянские, народ иудейский обделён от природы. Среди европейских евреев процент сечения редко бывает выше полпроцента. А у метисов…
— Не выше одного, я знаю, знаю… — поморщился Янко.
— Не перебивайте! Хорошо, есть евреи абиссинские, есть среднеазиатские… Ну полтора, ну два! Вы понимаете, что это значит?
— Я понимаю, что это значит, мы это в школе проходим, Иаков… как вас там.
«Как вам там» повысил голос.
— Мы веками искали способ ужиться со странами, с народами, которые способнее нас! Объединялись, повышали уровень образованности. Что мы получили? Да, землю. Хороший, плодородный кусок. Спасибо вам, мои дорогие! Но в самом сердце самого опасного, дикого континента, полного самых сенситивных аборигенных народностей!
— Вы хотите чего? Действительно узнать, зачем эта штука? Или вам надо написать хоть что-то в отчёт?
— Мне действительно, мой дорогой, нужно очень хорошенько разузнать, зачем вы везёте эту здоровенную херню в нашу страну.
Янко прищурился:
— Сколько… сколько нулей будет достаточным, чтобы занулить ваш отчёт? Занулить, а там — впишете что угодно.
Весьма элегантное предложение взятки, хмыкнул я. Взяточничество, особенно мелкое, я не то, чтобы не любил — презирал, хотя очень часто по пути к достижении цели миссии Секатора приходилось прибегать и к этому грязному инструменту. Особист размышлял пару секунд, затем сказал:
— Я не знаю, на что вы намекаете. Не понимаю. Какие-то обороты, которые я не учил.
Он покривился, бросив взгляд куда-то в угол. Ясно, значит, разговор записывается — что было вполне логично. Янко повернулся ко мне, прищурился.