— Немного оклемался…, — я буквально чувствую, как его губы растягиваются в улыбке. — Ты прости меня... Я… я должен был с тобой уехать тогда, Ева. Но ты же видела Дашу… она в приступах гнева на все готова. Я просто испугался, — слова даются ему с трудом. Я понимаю, что каждый звук приносит ему невыносимую боль.

— Перестань ты об этом. Ерунда это все, — стараюсь говорить бодро, но голос дрожит, а грудь сжимается от спазмов. — Ты, главное, выздоравливай сейчас. А мы все тебя ждем. Весь отдел.

— Малыш, только ради тебя выкарабкаюсь. Не плачь, милая, — от нежности в его голосе, мне подохнуть хочется.

— Хорошо, не буду… — улыбаюсь сквозь слезы. — Я могу навестить тебя?

— Лучше не надо пока, детка. Даша с матерью под дверью живут. Она на грани. Ты просто не пройдешь мимо, а я немного не в том состоянии, чтобы защитить тебя. Я скоро выйду отсюда и уже никуда не отпущу тебя, малыш. И от намеченного плана отступаться не собираюсь. Хочу минимум двух карапузов от тебя, — его тихий смех и полный надежд голос режут без ножа. Чувствую себя тварью. За то, что не смогу уже дать исполниться желаниям.

— Ты, главное, выздоравливай поскорее, — спешу сменить тему.

— Я позвоню тебе еще.

— Я буду ждать…

— Я люблю тебя, детка.

Зажмуриваюсь, сжимаю кулаки, все тело просто рвет на части.

— И я тебя люблю, — как легко слетает ложь с моих губ. Но как трудно мне даются эти слова. Как только слышу короткие гудки, оседаю на пол, хватаясь мертвой хваткой в волосы. Тяну изо всех сил. Боль. Мне нужна физическая боль, потому что душевная просто невыносима. Ненавижу себя. Ненавижу за то, что лгу, за то, что никогда не будет всего, о чем он говорит, во что свято верит. Но отнять у него сейчас надежду я просто не имею права. Прости меня, Кай. Но это ложь во спасение. Ты ведь знаешь, что в моем сердце только ты, родной. Никого, кроме тебя.

***

Выхожу из здания, в вечернюю прохладу. Небо затянуто, вот-вот польет ливень. Невыносимо душно. В груди разрывает от дикой боли, сердце колотится. Прислоняюсь к холодной облупленной стене здания нашего отдела. Он мне нужен. Сейчас. Сию минуту. Я просто не могу больше справляться с этим в одиночку. Мне нужен Кай.

Запрыгиваю в первое попавшееся такси и называю его адрес. Пусть режет меня, убивает, но я больше не могу так. Не могу порознь. Роюсь в сумочке, пытаюсь найти ключи от его квартиры. Неужели потерялись? Или… от очередной догадки просто жить не хочется. Забрал сам?

Отпускаю такси. На улице стемнело, дождь льет словно из ведра. Холодный, промозглый. В окне его квартиры темно, как и на душе. Стою под козырьком подъезда, промокшая и продрогшая до самых костей. Не уйду, пока не дождусь его, пока не загляну в его глаза.

Спустя полчаса его машина паркуется возле подъезда, ослепляя меня ярким светом ксеноновых фар.

Кай выходит из машины, а я поднимаюсь на затекшие от долгого сидения ноги. Миллион иголок вонзается в тело, сменяя мурашки болевыми судорогами. Но весь дискомфорт отходит на задний план, когда он останавливается передо мной. Останавливается в нескольких метрах, под проливным дождем. Словно не желает приближаться, сохраняет дистанцию.

И одного взгляда достаточно, чтобы задушить на корню дерьмовое чувство лживой надежды, питающее меня до сих пор. Финал.

Мне не нужны его речи, моя интуиция говорит все без слов. Понимание собственной ненужности, никчемности действует катализатором гнева. Во мне поднимается настоящая буря. Кажется, еще совсем чуть-чуть, и меня разорвет на ошметки.

— Не делай этого. Не смей, Кай, — рычу сквозь зубы, предупреждая. Приближаюсь к нему вплотную, прожигаю ненавистным взглядом. Сейчас я сама себе напоминаю тигрицу. Не позволю, не отдам свое. Разорву на кусочки, но из лап не выпущу.

— Мы все сами сделали, Ева, - произносит со скучающим, равнодушным видом, а я взрываюсь, выплескиваю на него всю свою боль.

— Что мы сделали?! – толкаю его в грудь. Ненавижу его равнодушие. Все что угодно, но только не оно. Кай с легкостью перехватывает мои руки. Сжимает запястья до боли, притягивает к себе. Смотрит на меня словно на нечто постыдное.

— Пока ты скакала на мне, он там подыхал, Ева. Ни имея ни единого шанса на спасение, — каждое его слово ударом под дых. Меня буквально скручивает от боли.

— Перестань это делать! – срываюсь на истерику.

Кричу на него, стоя под проливным дождем. Вода стекает с меня ручьем, смешиваясь со слезами.

— Перестань мешать наши чувства с грязью!– вырываю свои руки из его захвата. Снова толкаю его.

Теперь он не реагирует. Словно устав от моего спектакля, опускает руки, со скучающим видом позволяя избивать себя. Я бью его, молочу руками по лицу, по груди. Но он словно скала. Даже с места не сдвигается.

— Все кончено, Ева, — абсолютно ровный голос. Ни одной эмоции. Полное равнодушие.

Теперь ярость сменяется болью, последние отголоски надежды ускользают, утекают сквозь пальцы.

— Ты слышал, да? Ты слышал наш разговор?

Хватаюсь за лацканы его пиджака, словно за последнее спасение. Рыдаю, перехожу от обвинений к мольбе. Жалкая. Какая же я жалкая. Он отталкивает меня, пытаясь пройти к двери подъезда. А я волочусь за ним, словно дворняга бездомная. Вымаливаю любовь, словно подаяние. Но иначе просто не могу. Не могу его отпустить, подохну ведь.

— Я не могла ему сейчас правду сказать, Кай! — завываю от рыданий. — Но ты ведь знаешь, что мои слова были ложью во спасение, — шепчу, превозмогая спазмы.

— Мне плевать, Ева. Все было ошибкой от начала и до конца. У нас изначально не было ни единого шанса.

Черствые фразы. Настоящий садизм, сшитый грубыми нитками. Поверить не могу в то, что он поступает как последняя трусливая скотина.

— Хватит унижаться, ты мне не нужна, - рычит, изгибая губы в жестокой ухмылке. Его последние слова – контрольный выстрел.

Отпускаю руки, сгибаюсь пополам. Желудок заходится спазмами, и меня выворачивает наизнанку. Прислоняюсь к стене дома, пока жалкое содержимое желудка выходит наружу. Слышу звук захлопывающейся двери. Он уходит навсегда, оставляя меня под покровом ночи, под холодным дождем. Жалкую, обреченную, ненужную. Больше нет сил, даже для того чтобы подняться из собственной рвоты.

Кай

— Все кончено, Ева, — слова даются с трудом. Каждый звук, словно лезвие, полосует гортань.

Смотрю на нее и не вижу ни черта.

Слабак! Давай, размажь ее по стенке! Размажь так, чтобы за годы не смогла собраться. Восстановиться.

Прости меня, девочка, но иначе никак. Ты ведь упрямая, напролом идешь. А мне нужно, чтобы с этого дня даже смотреть в мою сторону тебе тошно было.

Наконец-то в зеленых глазах появляются долгожданные всполохи разочарования. Я буквально, как падает последний бастион твоей веры в меня. Проклинай, ненавидь всем сердцем. Только беги, беги, Ева.

Сжимаю в руке ключ до острой боли в ладони. Самое сложное теперь - развернуться и уйти от тебя, не обернувшись.

Захожу в квартиру. Не включая света, прохожу прямиком в гостиную. Кругом ее аромат. Легкий, воздушный запах. Такой же, как она.

Хватаю из бара початую бутылку виски. Делаю глоток. Еще и еще. Обессилено падаю в кресло. Когда же придет спасительное отупение?

Никогда не думал, что можно ненавидеть себя так сильно, что даже от собственного отражения будет тошнить.

И нет ни единого оправдания мне. Сам все затеял.

Куча баб кругом, любая ноги раздвинет, стоит пальцем поманить. А я как повернутый, подыхал от желания с той самой встречи в архиве. Помню, словно вчера было, зашел тогда в кабинет, в поисках вечно отсутствующей на рабочем месте Нинки. Открыл дверь, только глаза поднял - чуть не свихнулся. Стоит полуголая, с высоко задранным подбородком. Смешная такая, отчитывает меня. А я еле сдерживаюсь, чтобы не броситься на нее, не разорвать в клочья ее одежду. Прижать к стенке, хорошенько так, и продемонстрировать наглядно, что бывает за пререкания с начальством.