Татьяна вдруг остановилась. Глаза ее округлились. И вдруг она захохотала.

«Господи, не припадок ли у ней», — забеспокоился Мурин.

Татьяна прижала руку ко рту, умолкла, но прыснула опять. Посмотрела на Мурина виновато и весело. Опустила руку.

— Бог мой. Господин Мурин. Как же никто не видел? Как же — никто?

Теперь она успокоилась. Естественность вернулась к ней. Ровным, даже любезным тоном Татьяна произнесла:

— Елену Карловну раньше видела я.

— Вы?!

— Так же, как вижу сейчас вас. Только она тогда была совсем девочкой-подростком. Она училась в пансионе. Том же, где и я, но не в моем классе, а младшем — вместе с Поленькой. Я тогда с ней не была знакома. Старшие, знаете ли, обычно не обращают внимания на мальков. Но спутать ее я не могла: ее красота уже тогда привлекала взоры. Думаю, тогда Елена и познакомилась с моим братом Егором. Матушка и братья приезжали навестить меня. Возможно, тогда между будущими супругами и зародилась симпатия. Вы спросили, не вызвала ли Елена Карловна у меня подозрений. Сударь, мой ответ: нет, ни в коем случае.

Мурин нахмурился.

Ее слова не поколебали его уверенности — его чутья. Но и отбросить их было невозможно. «Не мог же я ошибиться…»

— Сударыня, вы уверены в вашей памяти?

— Вижу, в ней не уверены вы.

— Простите, я лишь…

— Хотите, позовем Поленьку и спросим?

Не дожидаясь его ответа, Татьяна позвонила в колокольчик. Явился лакей.

— Осип, позови Поленьку немедленно.

Тот с поклоном удалился.

Татьяна покачала головой. Взгляд ее стал строгим.

— Признаюсь, господин Мурин, не могу сказать, что оценила смелость ваших мыслей в такой день, когда мы узнали о гибели нашего брата…

Но дверь приоткрылась. Тихо вошла Поленька. Руки у нее были сложены коробочкой. Взгляд робко и вопросительно окинул Татьяну, потом Мурина. Брови ее чуть сдвинулись, плечи напряглись. Видно, решила, что Мурин нажаловался из-за сделанных ею намеков.

— Поленька, милая, ты помнишь Елену Карловну в пансионе?

По лицу воспитанницы пробежало легкое удивление:

— Да!

— Вы учились в одном классе, не так ли?

— Верно.

— Хорошо она училась, не помнишь?

Удивление на лице Поленьки проступило яснее. Она не вполне понимала, какое значение баллы малолетней Елены Карловны могли иметь для Татьяны Борисовны.

— Она дурно успевала по математике, но была на отличном счету по чистописанию и Закону Божьему.

Татьяна Борисовна поверх ее головы сделала Мурину большие глаза: мол, видали? — а я что говорила!

Тот был решительно в замешательстве. Татьяна торжествующе усмехнулась и отослала сироту:

— Благодарю, Поленька. Это все.

Дождалась, пока она выйдет и закроет дверь, и только тогда снова обернулась к Мурину.

— Ваши намеки возмутили меня до глубины души, господин Мурин. И я взяла на себя труд подробно ответить на ваши вопросы только потому, что это должно прекратиться здесь и сейчас. Вы слышите? Здесь. И окончательно.

— Татьяна Борисовна, ваше душевное благородство…

— Благородство? О нет. Моя душа отнюдь не благородна. Ей доступны самые черные мысли и чувства. Да, мне обидно, что теперь все отойдет Елене Карловне. Все, чем владела наша семья. Но это надо принять. Елена Карловна теперь хозяйка. Мы ей никто. И она в своем праве. Она мне не нравится, это так. Она оставила нас без наследства, это так. Но она жена, то есть теперь вдова моего брата, это тоже так. Вам кажется, что есть место для сомнений. А для меня все несомненно. Она глубоко потрясена известием о смерти Егора. Она заперлась у себя. Не встает, не показывается. Лежит почти без чувств.

— А может, лежит и романы читает.

Татьяна захлебнулась собственным дыханием:

— Что вы…

— Чтобы не рисковать и комедию не ломать. Не выдать себя скверной игрой в решительную минуту. Когда слез нет и взять их неоткуда.

Татьяна побледнела. Мурин безжалостно продолжал:

— Вот видите. Вам страшно, что я могу оказаться прав. Убита горем? Или избегает вас в столь тяжкие для всей семьи часы первого горя?

Татьяна еле шевелила губами:

— Это ничего не доказывает. И не объясняет.

— Не объясняет — чего?

Оба едва не прянули от неожиданности. Аркадий Борисович смотрел то на сестру, то на Мурина:

— В чем дело?

Татьяна раздраженно бросила:

— Ерунда. Господин Мурин уже уходит.

— То-то ты вся пятнами пошла, сестрица… С ерунды-то! — Аркадий хлопнул Мурина по плечу. — А ну выкладывайте. Не то я начинаю думать, что вы с моей сестрой решили жениться. Предупреждаю вас, Мурин, Татьяна и я теперь бедны, как церковные мыши. На приданое не рассчитывайте. К тому же развод Татьяны еще не завершен формально. Если ее прохвост-муженек проявит благородство и возьмет вину на себя…

— Аркадий! — Лицо Татьяны исказилось страданием.

— …это одно дело. Но если виновной стороной признают сестрицу, то вступить в повторный брак она не сможет.

Он плюхнулся в кресло, задрал ногу на ногу, хлопнул ладонями по подлокотникам:

— Ну? Будете стоять, как два барашка, или скажете, что случилось?

Татьяна набрала воздух в грудь, открыла рот, но осеклась, кивнула Мурину:

— Расскажите ему. Надеюсь, вы сами поймете, сколь абсурдно звучат ваши слова.

Аркадий пронзительно глянул на нее, на Мурина:

— Только коротко и по существу. Я в нашем семействе самый глупый.

— Постараюсь, сударь. Понимаю, момент для этого крайне чувствительный. Сегодня ваша семья получила тяжелое известие о…

— Ах, да перестаньте теперь уже расшаркиваться! — крикнула Татьяна, топнув ногой. — От вашей вежливости лучше не станет! Аркадий, господин Мурин имеет… гм… сообщить…

— Нахальство имеет? — Глаза Аркадия заблестели. — Ну-ну. Заинтересовали.

Татьяна сглотнула:

— Словом, он утверждает, что Елена Карловна — не та, за кого себя выдает.

Аркадий только брови поднял:

— А кто? Шпионка? Коловратов будет счастлив.

Татьяну передернуло:

— Оставь свои шутки, пожалуйста. Происходит какое-то ужасное недоразумение.

— Она — горничная, — глухо пояснил Мурин.

Аркадий думал несколько мгновений.

— Так мой покойный брат не был женат? — в словах его блеснула надежда.

— Был.

— Это верно: был. Теперь он мертв.

— Ваш брат, по-видимому, действительно был женат, и жену его звали Елена Карловна. Это будет не так просто выяснить, как при обычных мирных обстоятельствах. Москва сгорела. Но все же розыск, скорее всего, принесет результат.

— А, теперь понял. Женат — на горничной? То-то ее манеры и речь мне сразу показались какими-то странными.

Мурин бросил быстрый взгляд на Татьяну Борисовну: слыхали?

— Однако, — задумался Аркадий Борисович, пощипал нижнюю губу. — Но что это меняет? Теперь она богатая вдова.

— Нет. Та женщина, которая приехала к вам под видом Елены Карловны Юхновой, — на самом деле горничная настоящей Елены Карловны Юхновой. Жена вашего брата имела несчастье скончаться в дороге. И тогда ее горничная — ударившись в панику или из корыстных расчетов — решила выдать себя за покойную. Она оделась в ее одежду и явилась к вам под ее именем.

— Нет. Этого быть не может, — встряла Татьяна. — Я помню…

— Сестрица, погоди, — перебил Аркадий Борисович. — Откуда вы это взяли, господин Мурин?

— Из письма, отправленного сыном госпожи Макаровой. Оно у вас в кармане, если я не ошибаюсь.

Татьяна нахмурилась и скрестила руки на груди.

Аркадий Борисович бросил Мурину взгляд, должный выразить «не думайте, что вы меня убедили, но я готов проверить». Опустил руку в карман сюртука. Вынул письмо. Просмотрел.

— Мурин, либо вы читаете то, что написано невидимыми чернилами…

— Самыми обычными, сударь. Прочтите внимательно. В этом письме говорится о гибели корнета Шелкова. И далее писавший перечисляет тех, кого полк потерял ранее. Имя вашего брата стоит в их ряду. Понимать это можно единственным образом: смерть вашего брата случилась до того, как погиб корнет Шелков, о котором пишет своей матушке господин Макаров.