Наверное, это будет вкусно.

В отличие от ужина.

Раковина в кухне была глубокая, как таз, с отколовшейся по углам эмалью. Вода с грохотом била в металл, разбрызгиваясь белой прозрачной пылью. Тщательно отмыв картошку, Тео сложила ее в кастрюлю, украшенную нелепыми розами, разлапистыми, как лопухи. Подумав, она добавила в воду соль и поставила будущий ужин на огонь.

Бабушка часто готовила такую картошку. Варила ее прямо в кожуре, щедро поливала оливковым маслом и посыпала чесноком. Мама брезгливо кривила рот, говорила, что картошку в кожуре едят только свиньи и лошади — но маленькой Тео нравилось.

Она даже представляла себя лошадью. Сумеречной Искоркой — на меньшее Теодора была не согласна.

Мама говорила, что это глупая игра. Человек не может быть лошадью. Тем более единорогом — единорогов вообще не существует.

Как будто эффективное социальное обеспечение существует. Но налоги же мы все равно платим.

Когда вода закипела, Тео бросила в кастрюлю веточку тимьяна, несколько горошин черного перца и обрезки вчерашней петрушки. Ибо нет предела совершенству.

Заглянувший на кухню Том потянул носом воздух и шумно сглотнул.

— Я убрал. В кабинете. Ваши книги, — он протянул Теодоре стопку справочников и тетрадей. В любое другое время Тео такое недомыслие вывело бы из себя. Притащить книги на кухню, еще и предлагать их забрать — это каким же идиотом нужно быть? Но сейчас, увлеченная кулинарным экспериментом, она только махнула рукой:

— Отнеси ко мне в спальню.

Разваренную до трещин картошку Тео разломала вилкой, обнажив сахарно-рассыпчатое кремовое нутро. Смешав в отдельной миске давленый чеснок, перец, петрушку, соль и паприку, Теодора щедро плеснула туда оливкового масла — и вылила импровизированную заправку прямо на истекающие паром клубни. Кухня мгновенна наполнилась густым, обволакивающим запахом, от которого сглотнула и сама Тео.

Быстро присыпав картошку тертым сыром, она разложила внезапный кулинарный шедевр по тарелкам, дополнив его ветчиной, овощами и щедрой порцией соуса.

Том уже топтался на веранде, переминаясь с ноги на ногу.

— О-о-о-о! — подхватил он у Тео поднос. — Вот это запах!

Теодора почувствовала, что губы у нее сам собой растягиваются в дурацкую улыбку.

— Да ничего особенного. Просто вареная картошка. Я вообще-то не очень умею готовить.

— Это само собой, — Том сноровисто расставил на столе тарелки, подтолкнув ту, что посимпатичнее, Теодоре. — Вы же высокородная госпожа, вам незачем у плиты стоять.

— Да. Практики у меня маловато, — ухватилась за предложенное объяснение Тео.

— Все равно здорово получается, — подхватив тарелку, Том сходу утрамбовал в рот половину картофелины и тут же запыхтел, хватая прохладный вечерний воздух. — Ай! Горячая!

— Она же только что из кастрюли, — пожала плечами Тео. — Естественно, горячая. Ешь осторожнее.

— Не могу, — морщась от боли, улыбнулся ей Том. — Вкусно. У вас талант.

— Так уж талант, — Теодора наконец-то совладала с расползающимися в дурацкой ухмылке губами и заняла рот более конструктивным делом — пережевыванием пищи.

Хм. И правда, неплохо.

Видимо, весь фокус в специях. Первое время после замужества Теодора пыталась готовить. Семейный очаг, ужины при свечах, милые разговоры под бокальчик шабли — тогда Тео верила во все эти глупости. Но вместо пасты с морепродуктами получались переваренные спагетти с резиновыми мидиями, муж вежливо съедал несколько ложек и уходил к телевизору, прихватив с собою шабли. А Теодора оставалась за столом, уныло тыкая вилкой в безвкусные, как изжеванный «орбит», креветки.

А всего-то и надо было — просто сварить в кожуре картошку. И присыпать ее чесноком.

Вот он, секрет кулинарного чуда.

— Ну, за первую удачно проведенную сделку, — Теодора подтолкнула контрактному вино. Том осторожно взялся за тонкую ножку, поднял бокал к лицу и настороженно понюхал. Неуверенно покосившись на Тео, он повторил ее салютующий жест и пригубил вино. На лице у парня проступило плохо скрываемая озадаченность.

— Тебе не нравится? — изумилась Теодора. Вопреки всякой логике она почувствовала разочарование. Ужин был задуман как праздничный, и он даже внезапно получился — из чертовой, мать ее картошки, остатков копченого окорока и нескольких огурцов. Восхищенная публика аплодировала.

Внезапный облом с розовым вином ощущался как незаслуженная обида. Ну ладно бы картошка — лошадиная еда, что с нее взять. Но розе-то, розе!

Были люди, которые не любили мартини. Были те, кто не любит джин, или вермут, или ликеры. Но молодое розе любили все! Это был идеальный напиток — нежный, деликатный, с простым, но гармоничным вкусом.

Кем надо быть, чтобы не любить розе?!

Уловив изменившуюся интонацию, контрактный бросил на Тео всполошенный взгляд и быстро, в два глотка осушил бокал.

— Очень вкусно. Спасибо, — механическим голосом отчитался он, торопливо заедая вкус вина картошкой.

— Очень убедительно. Знаешь, если тебе что-то не нравится — можно просто сказать. Вдруг я обрадуюсь тому, что больше не нужно делиться.

Теодора качнула бокалом, прокатывая золотисто-розовую жидкость по тонким хрустальным стенкам.

— Ладно. Розовое вино ты не любишь. А какое любишь? Белое? Красное?

— Не знаю, — контрактный пристально, как снайпер в прицел, таращился в свой бокал. — Я никакие не пробовал.

— Как это не пробовал? Вообще?!

— Ну… да. Точнее, пробовал, только давно. Дома еще. Уже не помню вкус.

— О, — Тео притихла, усваивая новую информацию. Мысль о том, что совершеннолетний мужчина, не имеющий критических проблем со здоровьем и не состоящий в религиозной секте, не знает вкуса вина, была… была странной.

Но в принципе это возможно.

Почему нет?

Вино — не самый дешевый продукт, и если у тебя не хватает денег даже на новые ботики, вряд ли ты станешь прокачивать навыки сомелье. Закинулся шотиком самогона — и ладненько.

— И что же ты обычно пьешь? — спросила Теодора, заранее зная ответ.

— Воду, госпожа, — сообщил пустому бокалу контрактный. — Вода бесплатная.

— О, — глубокомысленно повторила Теодора. — Вон оно как. Вы очень здравомыслящий молодой человек, Томас Макбрайд.

Контрактный бросил в нее короткий нечитаемый взгляд.

— Легко быть здравомыслящим, когда денег нет, — внезапно фыркнул он и тут же подавил смешок, неловко поперхнувшись. Но Тео рассмеялась — и контрактный, откашлявшись, присоединился к ней — сначала неуверенно, прикрывая ладонью рот, но смех прорвал все барьеры и рванул наружу вспененным шампанским. Они смеялись, затихали, смотрели друг на друга и снова смеялись до тех пор, пока хохот не сменился изможденным хихиканьем.

Потом Теодора пыталась понять, что же такого невероятно забавного скрывалось во фразе, которая и шуткой, то, собственно, не была.

Кажется, ничего.

Но смешно было безумно.

Шмыгнув носом, Том подставил Теодоре пустой бокал, выпил его и снова подставил. На щеках у него вспыхнул обличающий алкоголический румянец, лицо обмякло, взгляд приобрел томную расфокусированную мечтательность.

Теодора никогда не видела парня, который поплыл бы от полбутылки розе.

С другой стороны, она никогда не видела парня, который в двадцать один год пил бы исключительно воду. А на большие праздники — с сахаром.

Откинувшись на стуле, Том заложил ногу на ногу и водрузил на колено тарелку. Лениво подцепляя кусочки картошки, он отправлял их в рот, а потом тщательно и неторопливо облизывал пальцы. Усилием воли Тео заставила себя не смотреть, как движется влажный розовый язык.

Во-первых, двадцать один год — это совсем сопляк.

Во-вторых, черт ее знает, прежнюю хозяйку этого тела. Может, она все еще девственница?

А в-третьих, ну должен же быть хоть какой-то уровень. Ладно бы нищий, но красив как бог. Так нет же — самая обычная физиономия, таких двенадцать на дюжину. Нос длинноват, подбородок тяжеловат, острые лопатки выпирают под старой рубашкой, как сложенные крылья.