Члены городской общины составляли гражданский коллектив «сыновей» (bene) города. Этот коллектив не был однородным. Его верхушку составляла аристократия. Филон Библский (fr. I, 44) говорит о «могущественных» (κρατοντες), которые в древности в случае опасности жертвовали богам любимых детей. В двух надписях из Карфагена и Сардинии (KAI, 81; 6) упоминаются ’drnm — могущественные. Речь идет, конечно, о городской аристократии (Schiffmann, 1976, 51–52). Такое совпадение в терминологии ясно указывает на ее заимствование колонистами из метрополии. Исайя (23, 8) упоминает тирских купцов, которые были его князьями (sarim). Речь явно идет о верхушке тирского общества. Саллюстий (Iud. 19, 1) говорит о финикийской знати, которая из жажды власти побудила многих к выселению в колонии. Тот же Саллюстий среди колонистов упоминает и плебс. Это, несомненно, соответствует финикийскому термину s‘rnm (малые), которым в тех же надписях обозначается вторая группа гражданского населения. В состав этой группы входили мелкие землевладельцы, подобные тем cultores, о которых говорит Курций Руф (TV, 4, 20), упоминая об их требовании новых земель. К «малым», по-видимому, принадлежали и ремесленники, не входившие в число «царских людей». Это были мелкие производители, владельцы весьма небольших мастерских, занятые личным трудом. Они могли объединяться в профессиональные коллегии, имевшие своих должностных лиц (Heltzer, 1990, 95–98). Такая «цеховая» организация, вероятно, помогала им выживать в условиях довольно значительной политической и экономической мощи царей и олигархической верхушки гражданского коллектива. Обе группы вместе и образовывали коллектив «сынов города».
«Сыновьями» не исчерпывалось свободное население финикийских городов. Иезекиил (27, 8) упоминает «жителей» (josbe) Сидона и Арвада, служивших гребцами на тирских кораблях. Они противопоставляются «сынам» того же Арвада, нанявшимся на военную службу в Тире (Ez. 27, 11). О социальном положении «жителей» ничего неизвестно, но они совершенно очевидно были свободными людьми, ибо могли свободно наниматься на службу в другой город. В то же время они явно стояли ниже «сыновей», так как в отличие от тех шли не на престижную службу воинов, а на более низкую в глазах общественного мнения и более трудную службу гребцов. Поступив на службу к чужому царю, они становились его «царскими людьми».
«Могущественные» были весьма богатыми и действительно могущественными людьми. Недаром Исайя называет их князьями и знаменитостью земли. Судя по тому же фрагменту пророчества, основой их богатства и мощи была торговля. По крайней мере, это действенно для Тира. И Исайя, и Иезекиил говорят об огромном богатстве Тира. Даже если ради того, чтобы произвести наибольшее впечатление на слушателей, пророки преувеличивают эти богатства, само это преувеличение должно опираться на известные их слушателям факты. Но сравнительно небольшие размеры территории царства Тира, как и других финикийских государств, не могли обеспечить таких богатств. Конечно, нельзя полностью исключить и роль землевладения. До передачи персидским царем Сидона тирийцам принадлежала равнина Шарона, о которой Эшмуназор говорит как о мощной земле Дагона (KAI, 14), т. е. об очень богатой зерном. И все же для современников, какими были, в частности, Исайя и Иезекиил, финикийцы остались прежде всего богатейшими торговцами. Поэтому финикийскую аристократию, во всяком случае, тирскую, можно назвать в первую очередь торговой.
Итак, и в политической, и в экономической, и в социальной сферах можно констатировать сосуществование двух секторов — царского и общинного. Очень мало данных об их взаимоотношениях. Едва ли надо говорить об эволюции финикийской экономики от дворцовой через смешанную к гражданской (ср.: Elayi, 1990, 60–61). Нет, к сожалению, прямых указаний на существование общинного сектора экономики во II тысячелетии до н. э., но та роль, какую играла община в политической сфере, была бы невозможна без экономической базы. Ведение в X в. до н. э. связей между Тиром и Израилем исключительно их царями объясняется тем, что это были межгосударственные контакты, а внешняя политика, как уже говорилось, была царской прерогативой. В VI в. до н. э. евреи, решив восстановить иерусалимский храм, снова обратились к финикийцам с просьбой о доставке леса в обмен на пищу, питье и масло. Но это происходило уже в рамках Персидской державы, и инициатором контакта выступила иерусалимская община, так что вполне естественно, что и обращалась она не к царям Тира и Сидона, актирийцам и сидонянам, т. е. гражданам этих городов. А в следующем столетии персидский царь Артаксеркс передавал долину Шарона и города Дор и Яффу именно сидонскому царю Эшмуназору (KAI, 14), потому что опять же это было дело царей, хотя и неравноправных.
В Библии сохранился очень интересный рассказ о попытке израильского царя Ахава отобрать приглянувшийся ему виноградник некоего Навуфея (I Reg. 21). Царь захотел купить виноградник, но его владелец решительно отказался его продать. Тогда царица Иезавель, подкупив соседей Навуфея, обвинила строптивого землевладельца в государственной измене, тот был казнен, а желанный виноградник перешел к царю уже в качестве конфискованного имущества. Этот рассказ справедливо истолкован как доказательство отсутствия в Израиле верховной власти царя на землю общинника, которую царь мог приобрести только после осуждения землевладельца за конкретное преступление (Дьяконов, 1967, 22). Это происходило в Израиле, но Иезавель была дочерью тирского царя Итобаала, и время Ахава было периодом усиления финикийского влияния в Израиле (Tadmor, 1981, 152–153). Иезавель внесла много финикийского в жизнь этой страны (ср.: Moscati, 1972, 652), и очень возможно, что ее совет был вызван не только коварством, но и опытом, полученным на родине.
Этот поступок Иезавели вызвал страшное негодование в Израиле. Библия донесла до нас ту жгучую ненависть, какую питали израильтяне к этой царице, и восторг по поводу ее страшной смерти, и даже то, что ее не смогли похоронить, ибо псы пожрали почти все ее тело. Захват собственности оклеветанного Навуфея рассматривался чуть ли не как главный грех Ахава. Видимо, в Израиле к таким поступкам еще не привыкли. Но если Иезавель действительно поступила так, как случалось в Тире, то и там это не могло проходить совершенно безнаказанно. Курций Руф (IV, 4, 20) говорит, что тирские земледельцы с оружием в руках искали для себя новых земель на чужбине. Правда, историк объясняет это выступление частыми землетрясениями, измучившими крестьян. Но нам сейчас важен сам факт вооруженного выступления и то, что оно послужило одной из причин тирской колонизации. А второй этап этой колонизации начался именно при Итобаале, отце Иезавели. Поэтому можно полагать, что и выступление земледельцев Тира приходилось на его царствование. Сопоставляя время выступления тирских крестьян и поступок Иезавели, можно считать, что подобная практика, использованная израильской царицей, применялась и ее отцом. В таком случае положение об отсутствии верховной собственности царя на общинные земли надо распространить и на Тир, который в этом отношении едва ли отличался от других городов Финикии.
Итак, можно говорить, что характерной чертой финикийских «номовых» государств была дуалистичность их структур. В политической сфере — царская власть и самоуправление городских общин, в экономической — хозяйство царя и владения граждан, в социальной — «царские люди» и гражданский коллектив, делившийся на «могущественных» и «малых», а наличие «жителей» города еще более усложняло картину социальных отношений. Что касается рабов, то рабы царя, как например, его лесорубы, могли считаться частью «царских людей». Сведений же о рабах граждан мы не имеем, хотя едва ли надо сомневаться в их наличии по крайней мере у «князей», т. е. верхушки гражданского коллектива.
Может быть, несколько иначе обстояло дело в Арваде. В амарнских письмах ни разу не упоминается царь этого города, но всегда говорится только о «людях Арвада» (ЕА, 101, 13; 16; 105, 12–18 и др.) или кораблях Арвада (ЕА, 105, 87). Особенно показателен отрывок из 149 письма, в котором тирский царь Аби-милки жалуется фараону, что в заговор с врагом фараона Азиру вступили Зимрида Сидонский и люди Арвада, и они вместе собрали свои корабли, свои колесницы и своих людей для захвата Тира (ЕА, 149, 57–63) — Через много столетий после всех этих событий, когда уже под властью Ахеменидов Арвад, как и другие финикийские города, начал чеканить свою монету, на них, в отличие от Тира, Сидона и Библа, появляется не имя царя, а обозначение города (Betylon, 1980, 139). На этом основании был сделан вывод, что по крайней мере в амарнские времена Арвад управлялся олигархией (Muller-Karpe, 1980, 463). Арвадская монета, как уже говорилось, отличалась от других финикийских монет, следуя персидскому (или вавилонскому) стандарту, а в искусстве Арвада уже на рубеже VI–V вв. до н. э. ясно ощущается греческое влияние, что свидетельствует об особом положении этого города в Финикии. С другой стороны, известны арвадские цари. Матанбаал со своими 200 воинами сражался против Салманасара III в битве при Каркаре (ANET, 279). Тиглат-Паласар III среди подчиненных царей упоминает другого Матанбаала Арвадского (ANET, 282). Царей Арвада упоминают и другие ассирийские цари, а Ашшурбанапал рассказывает, как он убил арвадского царя Йакинлу и посадил на трон его старшего сына Азибаала (ANET, 296). Царя Арвада (не называя его имени) упоминает Навуходоносор (ANET, 308). Арвадский царь Мербаал во главе своего флота участвовал в походе Ксеркса на Грецию (Her. VII, 98). И наконец, царь Стратон (Астарит или Абдастарт) правил Арвадом во времена Александра Македонского (Arr. Anab. II, 13, 7; Curt. Ruf. IV, 1, 6). Соединить все эти противоречивые сведения в одно логичное целое очень трудно.
