Жители Кашмира пользуются репутацией людей весьма остроумных, более тонких и ловких, чем индийцы, и способны к поэзии и к наукам не менее, чем персы. Они к тому же очень трудолюбивы и искусны: они делают паланкины, деревянные кровати, сундуки, письменные приборы, шкатулки, ложки и разные другие мелкие вещи, которые отличаются исключительной красотой и расходятся по всей Индии. Они умеют покрывать их лаком и очень ловко подделывать прожилки одного дерева, которое отличается особенно красивыми прожилками. В них они вделывают золотые нити, что выходит очень красиво, но чем они особенно отличаются и что привлекает в их страну торговлю и деньги, так это изумительное количество шалей, которое они вырабатывают, причем этим заставляют заниматься маленьких детей. Шали эти представляют собой куски материи длиной в полтора локтя, а шириной приблизительно в один локоть, с обоих концов они вышиты на пяльцах, причем вышивка имеет ширину приблизительно в один фут. Моголы и индийцы, как мужчины, так и женщины, носят эти шали зимой на голове и спускают их с левого плеча вниз, как плащ. Шали бывают двух сортов: один — из местной шерсти, которая отличается большей тонкостью и нежностью, чем испанская шерсть, другой сорт выделывается из шерсти, или, вернее, волоса, который называется туз. Его берут с груди диких коз специальной породы, которая водится на Большом Тибете. Этот сорт гораздо дороже первого, и действительно нельзя найти кастора более мягкого и нежного. Плохо то, что в нем легко заводятся черви, если его не вычесывают старательно и не проветривают достаточно часто. Я видел шали, сделанные по специальному заказу эмиров, которые стоили до ста пятидесяти рупий; шали из местной шерсти, которые я видел, никогда не были дороже пятидесяти рупий.
По поводу этих шалей указывали, что, сколько их ни старались вырабатывать в Патне, Агре и Лахоре, никогда не удавалось получить такую мягкую и нежную материю, какую делают в Кашмире; это обыкновенно приписывают особым качествам местной воды, подобно тому как в Масулипатаме ситцы или холст, крашенные кистью, приобретают еще более красивую окраску после мойки.
Жители Кашмира славятся также своей породой. Они так же красивы, как мы, европейцы, и не имеют в лице ничего татарского, т.е. приплюснутого носа и маленьких свиных глазок, какие бывают у жителей Кашгара и у большинства населения Великого Тибета. Особенно там красивы женщины. Большинство иностранцев, впервые прибывающих ко двору Могола, берет женщин оттуда для того, чтобы иметь детей более белых, чем индийцы, так что они могли бы сойти за настоящих моголов. Действительно, если о красоте женщин, которых держат взаперти, можно судить по женщинам из простонародья, которых встречаешь на улице и видишь в лавках, то надо полагать, что среди них встречаются замечательные красавицы. В Лахоре, где женщины, как говорят, очень рослы, тонки и красивее всех темных женщин, какие бывают в Индии (а это все действительно так), я прибегал к хитрости, которую обыкновенно применяют моголы: шел вслед за слонами, особенно если они были богато разукрашены. Как только женщины, бывало, услышат звон двух серебряных колокольчиков, свисающих у слонов по обеим сторонам, они немедленно высовывают головы в окна. Кроме этой хитрости, я прибегал еще к другой, которая мне весьма удавалась: я воспользовался выдумкой одного старого известного школьного учителя, которого я просил помочь мне при изучении одного персидского поэта; по его совету я купил разные сласти, а так как его всюду знали и всюду принимали, то в его сопровождении я посетил более пятнадцати домов. Он говорил, что я его родственник, только что прибывший из Персии, что я богат и хочу жениться. Как только мы входили в какой-нибудь дом, он раздавал сласти детям, и немедленно все окружали нас — женщины, девушки, взрослые и маленькие, для того чтобы получить что-нибудь из сластей и показать себя. Это сумасшедшее любопытство обошлось мне, правда, в несколько добрых рупий, но зато я убедился, что в Кашмире встречаются красавицы, каких не найти в Европе.
Теперь мне остается только поделиться с Вами воспоминаниями о том, что я видел наиболее замечательного в горах, начиная от Бимбара и до этого места (собственно говоря, с этого мне и следовало бы начать). После того я расскажу Вам о нескольких небольших поездках, которые мне пришлось предпринять в разные концы этого государства, и сообщу Вам все, что я знаю об остальных окрестных горах.
Что касается прежде всего нашего путешествия из Бимбара сюда, то меня чрезвычайно удивило, что в первую же ночь, после того как мы выехали из Бимбара и вступили в горы, мы перешли из знойного пояса в умеренный. Стоило нам только перебраться через эту ужаснейшую стену в мире — я хочу сказать, через эту высокую, крутую, черную и обожженную солнцем гору Бимбар — и начать спускаться с другой стороны, как воздух оказался сносным, более свежим, а климат — более мягким и умеренным.
Но что меня еще больше удивило в этих горах, так это то, что я внезапно почувствовал себя перенесенным из Индии в Европу. Когда я увидел, что земля покрыта всевозможными растениями и деревьями, какие бывают у нас (за исключением тимиана, майорана и розмарина), то мне показалось, что я нахожусь где-то в горах нашей Оверни, среди леса со всевозможными деревьями — елями, зелеными дубами, вязами. Я был этим особенно удивлен, потому что в знойных областях Индостана, откуда я прибыл, я почти не видел ничего подобного.
Между прочим в отношении растений меня удивило то, что на расстоянии полутора дней пути от Бимбара я увидел гору, которая была покрыта растительностью с обеих сторон, но с той разницей, что целый склон горы, спускавшийся на юг по направлению к Индии, был покрыт смешанными растениями, индийскими и европейскими, тогда как на северном склоне я увидел только европейские растения; можно было подумать, что на южном склоне воздух и температура взяты из Европы и из Индии, а на северном — только из Европы.
В отношении деревьев я удивлялся, как в природе рост сменяется гниением. Я видел, как в пропастях, куда никогда не проникал человек, сотнями лежали друг на друге деревья, омертвевшие, наполовину сгнившие от старости. А на том месте, откуда они упали, вырастали новые, молодые деревья. Я видел также деревья, которые сгорели, потому ли, что в них ударила молния, или потому, что они загорелись в самый разгар лета от трения друг о друга, когда жаркий и свирепый ветер раскачивал их, или, может быть, как утверждают местные жители, огонь сам возникает, когда деревья становятся старыми и сухими.
Я восхищался также естественными водопадами, которые мы встречали среди этих скал. Один из них был так восхитителен, что, несомненно, ему не найдется равного. Издали еще видно, как со склона высокой горы по длинному каналу, темному от деревьев, которыми он прикрыт, сбегает поток, который вдруг низвергается вниз с крутой скалы, с огромной высоты и с оглушительным шумом. На скале, которую Джахангир велел сравнять специально для этой цели, был сооружен большой помост, для того чтобы двор мог по пути отдохнуть там и вблизи наслаждаться зрелищем этого удивительного чуда природы, которое, как и те старые деревья, о которых я только что говорил, носит следы глубокой древности и существует чуть ли не спокон веку.
Во время всех этих развлечений произошел странный инцидент. В тот день, когда государь взбирался на гору Пир-Панджал (Пирепенджал), которая выше всех остальных и с которой вдали открывается вид на Кашмир, в этот день, повторяю, когда он взбирался на эту гору в сопровождении длинной вереницы слонов, на которых сидели женщины в микдемберах, один из этих слонов вдруг испугался, как говорят индийцы, от того, что подъем был очень длинен и очень крут. Он стал отступать, тесня того, кто шел за ним, тот стал теснить слона, следовавшего за ним, так что в результате пятнадцать слонов не могли повернуться на этой дороге, очень крутой и узкой, и упали в пропасть. К счастью для этих бедных женщин, спуск в пропасть был сравнительно отлогий, поэтому оказалось только трое-четверо убитых, но все пятнадцать слонов остались в пропасти; когда эти огромные туши падают под тяжелой ношей, которой их нагружают, они уже не могут подняться, даже на хорошей дороге. Когда два дня спустя мы проходили мимо этого места, я заметил, что некоторые из слонов еще шевелили хоботами.
