Теперь расскажем, как ловко Шаиста-хан приступил к осуществлению своего плана. Так как он знал, что из Бенгалии в Аракан невозможно провести сухим путем не только кавалерию, но даже и пехоту из-за множества каналов и речек, которые протекают около границы, и что, кроме того, эти читтагонгские пираты, о которых я говорил, достаточно сильны, чтобы помешать перевозке войск морем, то он решил заинтересовать в этом плане голландцев и отправил в Батавию посла, поручив ему договориться на известных условиях с генералом компании, чтобы общими усилиями завладеть всем королевством Аракана; так некогда поступил с Ормузом Шах-Аббас, сговорившись с англичанами. Батавский генерал, видя, что предприятие осуществимо и позволит окончательно унизить португальцев в Индии, а компании принесет немалые выгоды, отправил в Бенгалию два военных корабля, чтобы облегчить перевозку войск Могола, направленных против пиратов. Но вот что сделал Шаиста-хан до того, как эти военные суда прибыли. Он заготовил большое количество галеасов и несколько больших судов для перевозки армии, пригрозил пиратам их разорить и погубить окончательно, дал им понять, что Аурангзеб питает замыслы против Аракана, что приближается могущественная армия голландцев и им следует подумать, если они благоразумны, о себе и своих семействах, что, впрочем, если они хотят покинуть службу короля Аракана и поступить на службу к Аурангзебу, он им предоставит хорошие условия, раздаст сколько нужно земли в Бенгалии и будет им платить жалованье двойное против того, которое они теперь получают. Неизвестно, подействовали ли на их умы эти угрозы и обещания или то, что случайно как раз тогда они убили одного из первых должностных лиц короля Аракана и опасались наказания, но как бы то ни было, они попались в ловушку и в один прекрасный день их охватил такой безумный страх, что они вдруг бросились к своим сорока или пятидесяти галеасам и поплыли в Бенгалию к Шаиста-хану с такой поспешностью, что едва успели погрузить своих жен и детей и все, что у них было наиболее ценного. Шаиста-хан принял их с распростертыми объятиями, осыпая всяческими ласками, разместил их семейства в Дакке, назначил им значительное жалованье и, не давая им передохнуть, отправил вместе со всей своей армией взять остров Сандуип, попавший в руки короля Аракана, а оттуда перебраться со всей армией, кавалерией и пехотой в Читтагонг. К этому времени прибыли два голландских военных корабля. Но Шаиста-хан, полагая, что теперь он сможет легко справиться и без них, отпустил их с благодарностью. Я видел эти два корабля в Бенгалии с их командирами, которые отнюдь не были удовлетворены ни этой благодарностью, ни щедротами Шаиста-хана. Что же касается пиратов, то теперь, когда Шаиста-хан держит в своих руках их жен и детей и у них нет больше надежды когда-либо вернуться в свои поселения в Читтагонге, а ему они больше не нужны, — он смеется над данными им обещаниями и обращается с ними, может быть, не так, как должен был бы, но так, как они этого вполне заслуживают, оставляет их месяцами без жалованья и считает их гнусными изменниками, которым нельзя доверять после того, как они подло покинули того, чью соль они ели в течение стольких лет. Вот каким образом Шаиста-хан покончил с этой сволочью, которая, как я говорил, разоряла и опустошала всю Нижнюю Бенгалию. Время покажет, будет ли он также счастлив в дальнейшем своем предприятии против короля Аракана.
Четвертый факт касается двух сыновей Аурангзеба, Султан-Махмуда и Султан-Муаззама. Первого он все еще держит в Гвалияре; но, если верить слухам, распространенным в народе, ему не дают пить пульста, обычного напитка, который заставляют пить тех, кого туда сажают. Что же касается Султан-Муаззама, то он всегда мог служить примером выдержки и умеренности. Неизвестно только, не увлекся ли он чрезмерно интригами, когда отец его был при смерти, и не заметил ли Аурангзеб чего-нибудь, что могло возбудить его подозрительность, или, может быть, Аурангзеб захотел испытать его послушание и храбрость. Как бы то ни было, в один прекрасный день он сухо приказал ему на полном собрании эмиров отправиться убить льва, который спустился с гор и производил большие опустошения в деревнях; при этом не приказал дать ему большие сети, которые обыкновенно употребляют в такой опасной охоте, холодно ответив главному начальнику охоты, который их немедленно потребовал, что, когда он был принцем, то обходился без подобных предосторожностей. По счастью для Султан-Муаззама, охота окончилась удачно, и он потерял лишь двух-трех человек и несколько лошадей, которые были ранены, хотя, я думаю, дело не обошлось без больших страхов, так как раненый лев прыгнул на голову слона Султана. Тем не менее Аурангзеб с тех пор не упускает случая выказывать ему большое расположение и даже дал в управление Декан, правда, с такой ограниченной властью и с такими малыми денежными средствами, что с этой стороны ему нечего опасаться.
Пятый факт касается губернатора Кабула, Махабат-хана, которого Аурангзеб вытащил наконец из его провинции и милостиво простил, не желая, как он говорил, потерять столь доблестного военачальника, который так мужественно стоял за своего благодетеля Шах-Джахана; он даже назначил его губернатором Гуджарата вместо Джасвант Сингха, которого он послал воевать в Декан. Правда, несколько ценных подарков, сделанных ханом принцессе Раушенаре-Бегум, и много чудных лошадей и персидских верблюдов, которых он поднес Аурангзебу вместе с пятнадцатью или шестнадцатью тысячами золотых рупий, вероятно, немало помогли его назначению.
По поводу Кабульской провинции, которая лежит против Кандагарского королевства, ныне находящегося в руках персов, я здесь добавлю в нескольких словах кое-какие подробности, которые будут полезны для истории и дадут возможность как следует ознакомиться со страной и взаимными интересами Индостана и Персии, в которых, насколько я знаю, никто еще не сумел разобраться. Кандагар, сильная и важная крепость, столица этого прекрасного и богатого королевства, носящего то же название, в течение последних веков был причиной больших войн между моголами и персами, так как они оспаривали друг у друга права на него. Великий падишах Индии Акбар силой отобрал у персов Кандагар и владел им в течение всей своей жизни. Шах-Аббас, известный король Персии, отнял его у Джахангира, сына Акбара. Затем город вернулся под власть Шах-Джахана, сына Джахангира, но уже не силой оружия, а благодаря измене губернатора Али-Мардан-хана, который сдал крепость Шах-Джахану, после чего и сам перешел к нему, опасаясь интриг своих врагов, оклеветавших его перед персидским королем. Кандагар вновь был осажден и взят обратно сыном Шах-Аббаса. С тех пор он еще дважды был осажден Шах-Джаханом, но безуспешно. Первый раз город избежал этого благодаря несогласиям и зависти персидских эмиров, состоящих на службе у Великого Могола и являющихся самыми могущественными при дворе и благодаря почтению, которое они испытывают к своему природному государю. Они все во время осады крайне вяло действовали и не пожелали идти за раджей Рупом, который уже водрузил было свои знамена на стенах города со стороны гор. Второй раз это произошло вследствие зависти Аурангзеба, который не захотел ворваться через пролом, сделанный пушечными выстрелами наших франги — французов, англичан, португальцев и немцев. Впрочем, его зависть была не без оснований: он не хотел дать возможности говорить, что Кандагарская крепость взята во времена Дары, который был первым инициатором этого предприятия и находился в это время с отцом своим Шах-Джаханом в Кабуле. За несколько лет до последних смут Шах-Джахан собирался осадить ее в третий раз, но его отговорил от этого замысла Мир-Джумла, посоветовав направить свое оружие против Декана, как я уже рассказывал. Сам Али-Мардан-хан его сильно отговаривал и даже сказал ему следующие слова, которые я передаю как очень необычные: «Ваше Величество никогда не возьмете Кандагара, если там не будет такого изменника, как я; разве что Вы решите не брать с собой ни одного перса и сделать все базары или рынки совершенно свободными», т.е. не взимать никаких налогов с тех, кто поставляет припасы для армии. Наконец Аурангзеб, как и другие, готовился в последние годы к осаде этого города. Неизвестно, был ли он уязвлен письмами, которые ему написал король персидский, или оскорблениями и дурным обращением, которым тот подверг его посла Тарбиат-хана, но, узнав о смерти персидского короля, он повернул обратно, сказав (что, впрочем, маловероятно), что не хочет иметь дело с ребенком, новым королем, хотя Шах-Сулейману, наследовавшему престол, по моему мнению, около двадцати пяти лет.
