Другие же уверяли меня, будто все это неправда, письмо же, которое Аурангзеб всем показывал, было лишь средством пустить пыль в глаза народу и попыткой кое-как оправдаться в столь странных поступках, свалив вину за них на Шах-Джахана и Дару, словно это они принудили его поступить таким образом. Это все такие дела, которые очень затруднительно выяснить до конца. Как бы то ни было, как только увидели, что Шах-Джахан заперт, почти всем эмирам пришлось отправиться на поклон к Аурангзебу и Мурад-Бахшу, и, что почти невероятно, не оказалось ни одного, который имел бы мужество удержаться от этого или предпринять что-либо в пользу своего государя, в пользу того, кто сделал их тем, чем они были, кто извлек их из грязи, быть может, даже из рабства, как это часто бывает при этом дворе, чтобы возвести их на вершину богатств и почестей. Правда, некоторые из них, как например Данешменд-хан и другие, не примкнули ни к одной из партий, но все прочие перешли на сторону Аурангзеба.
Надо, однако, заметить мимоходом, как я уже говорил, что они были к этому принуждены; положение в Индии отлично от Франции и других христианских государств, где вельможи имеют собственные большие поместья, дающие значительный доход, который обеспечивает им возможность существовать некоторое время на свои средства. Там они имеют только пенсии, как я уже отмечал, и государь может отнять их во всякое время, а тогда они сразу обращаются в ничтожество, с ними перестают считаться, как будто их никогда не было, и они не смогут получить взаймы ни одного червонца.
Обезопасив себя таким образом от Шах-Джахана и всех эмиров, Аурангзеб забрал деньги из казначейства, сколько понадобилось, и затем, оставив своего дядю Шаиста-хана губернатором города, отправился с Мурад-Бахшем в погоню за Дарой.
В тот день, когда армия должна была выйти из Агры, личные друзья Мурад-Бахша, и в особенности его евнух Шах-Аббас, которые знали, что излишняя любезность и предупредительность являются обыкновенно признаком обмана, посоветовали ему, поскольку он государь и все зовут его величеством и сам Аурангзеб признает его за такового, предоставить Аурангзебу одному преследовать Дару, самому же со своим войском остаться около Агры и Дели. Если бы он последовал этому совету, несомненно, что он поверг бы в немалое затруднение Аурангзеба; но надо же было, чтобы он им пренебрег; Аурангзебу слишком везет: Мурад-Бахш всецело доверяет его обещаниям и клятвам верности, которыми они обменялись на Коране; они двинулись вместе и вместе пошли на Дели.
Когда они прибыли в Матхуру (Матуру), — что в 3-4 коротких дневных переходах от Агры, — друзья Мурад-Бахша, которые замечали кое-что, снова попытались подействовать на него, уверяя, что Аурангзеб таит дурные намерения и что, без сомнения, затевается что-то недоброе; они сказали ему, что их предупреждали об этом со всех сторон и что в этот день он ни под каким видом не должен навещать Аурангзеба в его палатке. Лучше всего было бы предупредить удар как можно скорее: достаточно в этот день воздержаться от посещения под предлогом нездоровья; тогда Аурангзеб не преминет навестить его и по обыкновению приведет с собой только немного народу. Но сколько ему ни говорили, он ничему не верил, уши его были глухи ко всем добрым советам, которые ему давали, и как бы для выражения своей радости по поводу дружбы с Аурангзебом он в тот же вечер все-таки отправился к нему и остался с ним ужинать. Как только он прибыл, Аурангзеб, поджидавший его и все приготовивший вместе с Мир-ханом (Минканом) и тремя-четырьмя из наиболее преданных ему военачальников, обнял его и удвоил свои ласки, любезности и выражения почтения до того, что провел платком по его лицу, стирая с него пыль и пот, все время титулуя его государем и величеством. Тем временем подают ужин, едят, беседа оживляется, говорят, как обыкновенно, о всяких вещах, под конец же приносят большую бутылку превосходного ширазского вина и несколько других кабульского вина, чтобы начать пьянство; тогда Аурангзеб, который держится серьезно и прикидывается ревностным магометанином, исполняющим закон, весело встает из-за стола и, любезно пригласив Мурад-Бахша веселиться с Мир-ханом и другими командирами, которые все тут были наготове, тихо удаляется, как бы на покой. Мурад-Бахш, который любил выпить и которому вино понравилось, хлебнул не в меру. Словом, он напился, после чего заснул. Этого только и требовалось; бывших с ним слуг немедленно удалили, как бы для того, чтобы дать ему вволю выспаться, затем отняли у него саблю и кинжал. Аурангзеб вскоре сам пришел его разбудить; он вошел в комнату, грубо толкнул его ногой, а когда тот стал открывать глаза, произнес краткое и удивительное увещевание: «Что это такое? Какой стыд и позор! Государь не имеет достаточно выдержки и так напивается. Что скажут обо мне и о тебе? Уберите отсюда этого гнусного пьяницу, свяжите его по рукам и ногам и держите взаперти, пока он не протрезвится». Сказано — сделано; напрасно Мурад-Бахш кричит, напрасно зовет: пять-шесть человек набрасываются на него и надевают цепи на руки и на ноги. Этого нельзя было сделать так, чтобы об этом не узнали некоторые из его людей, находившиеся вблизи. Они подняли шум и пытались насильно войти, но один из его главных военачальников и командующий его артиллерией, Аллах-кули, давно подкупленный, пригрозил им и заставил их удалиться. Немедленно разослали по всей армии людей, чтобы успокоить первый порыв, который мог быть опасен; они уверяли, что ничего не случилось, что они были при этом; Мурад-Бахш напился и начал поносить всех, даже самого Аурангзеба; в таком виде — пьяного и рассвирепевшего — его пришлось запереть; завтра утром, когда он протрезвится, он выйдет. Тем временем всю ночь посылались подарки главным командирам и прочим офицерам армии; немедленно увеличили их жалованье; надавали им много обещаний, и так как давно уже все ожидали, что случится нечто подобное, то неудивительно, что назавтра все почти успокоились, а в следующую ночь бедного принца заперли в «эмбари» — нечто вроде маленького закрытого домика, который ставят на слона, чтобы перевозить женщин, — и отвезли прямо в Дели в Салимгер (Слимгер), небольшую старую крепость посреди реки.
Когда, таким образом, все успокоились, за исключением евнуха Шах-Аббаса, который был очень удручен, Аурангзеб принял всю армию Мурад-Бахша к себе на службу и последовал за Дарой, который большими переходами двигался к Лахору (Лагору) с целью хорошо укрепиться там и привлечь туда своих сторонников. Но Аурангзеб преследовал его с такой быстротой, что он не успел ничего предпринять и был вынужден отступать дальше и двинулся на Мултан; но и тут он не сумел предпринять ничего серьезного, так как Аурангзеб, несмотря на сильную жару, шел днем и ночью; он до того спешил, что иногда для ободрения войска шел почти один на два-три лье впереди всех, причем ему нередко приходилось наравне со всеми пить скверную воду, довольствоваться куском черствого хлеба и спать под деревом, поджидая среди дороги свою армию и подложив под голову щит, как это делают простые солдаты. Вследствие такой быстроты преследования Дара был вынужден покинуть также и Мултан, чтобы не встретиться с Аурангзебом, которому он не в состоянии был оказать сопротивление. Тут местные политики высказывали различные соображения; так, например, говорили, что, если бы Дара, уходя из Лахора, укрылся в Кабульском королевстве, как ему советовали, то он нашел бы там десять тысяч воинов, предназначенных против афганцев, персов и узбеков и для охраны страны, губернатором которой был Махабат-хан, один из самых старых и могущественных эмиров Индостана, который никогда не был расположен к Аурангзебу; кроме того, Дара оказался бы у самых ворот Персии и Узбекистана; весьма вероятно, что, поскольку у него были деньги, все войско и сам Махабат-хан стали бы на его сторону, и он мог бы получить помощь не только из Узбекистана, но и из Персии, как в свое время Хумаюн, которого персы восстановили на троне, отнятом у него Шер-ханом Сур, королем патанов. Но Дару слишком преследовало несчастье, чтобы он мог послушаться доброго совета. Вместо этого он отправился в Синд и бросился в крепость Бхаккар (Татабакар), сильное и знаменитое укрепление посредине реки Инд.
