Так, указав на постижение истинной природы Атмана, он приступает к изложению того, что ему, постижению, предшествует, — дисциплины действия (или: подвига действия, карма-йоги), которая есть средство достижения мокши:

39. Эту мысль, изложенную в рассуждении, услышь [теперь] в дисциплине:

подвигом этой мысли ты сокрушишь, Партха, узы кармы.

Мысль (буддхи) есть складывание (букв, «счет», «санкхья»). Та природа Атмана, которая есть рассуждение (санкхья), может быть установлена с помощью мысли. Если природа (сущность) Атмана должна быть постигнута, то та мысль, которую надо выразить для такого постижения, тебе изложена, начиная со стиха «Ни Я когда-либо не был не-сущим…» (2.12) и кончая «А потому — обо всех существах сожалеть ты не должен» (2.30). Та дисциплина мысли, которую следует изложить в связи с совершением действий, ведущих к достижению мокши, и которым предшествует (а также их сопровождает) знание Атмана, именно она обозначается [здесь] словом дисциплина (йога — подвиг, усилие, упражнение, аскеза). Ибо [в дальнейшем] будет сказано (см. 2.49). Эту мысль, о которой надлежит сказать в дисциплине, услышь ее, излагаемую; подвигом (йогой, дисциплиной) (той мысли ты узы кармы сокрушишь: узы, [которые сковывают] с помощью кармы, — узы кармы, т. е. цепь сансары, — таков смысл (39).

[Теперь] говорит о величии действия кармы, обладающего подвигом (либо: связанного) с той мыслью, о которой будет идти речь:

40. Здесь зачин не гибнет, препятствия [здесь] нет:

даже малость этой дхармы избавляет от великого страха.

Здесь — в карма-йоге (в дисциплине действия) — зачин не гибнет: зачин — начало; гибель — утрата [этим зачином] [его свойства] быть средством к достижению плода, т. е. не бесплодность начатого, даже если оно, не будучи доведенным до конца, прервано, причем этот перерыв начатого даже не является препятствием. Даже малая частица этой дхармы, называемой «карма-йога», избавляет от великого страха: избавляет от страха (ужаса) сансары. Эта дхарма будет подробно изложена [также] и в дальнейшем (см. 6.40 сл.). Ибо иные средства [достижения мокши] — имеющие хождение в народе, а также ведийские — [не терпят] перерыва: они делаются бесплодными, и [этот перерыв] бывает им в препятствие (40).

Показывает, что мысль, направленная на действие, которое есть средство достижения мокши, лучше мысли, имеющей своим предметом (направленной на) действие прагматическое:

41. Мысль, состоящая в усилии, едина здесь, о радость Куру;

но бесконечны и многоветвисты мысли тех, кто усилия не совершает.

Здесь — во всяком действии, предписанном шастрами, — состоящая в усилии мысль едина, т. е. мысль, пребывающая в действии, которое намеревается совершить адепт (стремящийся к освобождению), есть мысль, состоящая в усилии. Усилие — решение (решительность, твердое намерение), ибо такая мысль сопровождается (либо: последует) определенным решением об истинной природе Атмана. Мысль же, направленная на прагматическое действие, не состоит в усилии. Ибо там, где властвует желание (т. е. сансарическая прагматика), осознается лишь самый факт существования Атмана, превосходящего тело, установления же реальной природы Атмана не происходит, поскольку даже при отсутствии определенного решения об истинной природе Атмана возможны люди, имеющие объектом [своего желания] плод в виде рая и прочего и вкушающие плоды применения соответствующих средств; это не противоречит [их незнанию истинной природы Атмана]. Тогда как эта мысль, состоящая в усилии, ввиду направленности на средства достижения единого плода едина, ибо стремящийся к освобождению совершает все действия ради единственного плода, называемого «мокша». Поэтому в силу единственности смысла шастр мысль, направленная на все действия, бывает одна и та же. Как, например, ритуалу «Агнея» и прочим соответствуют шесть [различных] процедур, объединенных ввиду единственности достигаемого плода в единую шастру, почему и мысль, направленная на них (либо на нее, шастру), едина; так [и здесь] — таков смысл. У тех же, кто не совершает усилия [с целью освобождения], кто занят действиями, ведущими к достижению таких плодов, как рай, потомство, богатство (скот), пища и прочее, мысли ввиду бесконечности (по количеству) плодов бесконечны. А кроме того, многоветвисты: ибо даже в обрядах, которые предписаны ради достижения единого плода, — как, например, жертвоприношения полумесячий — имеется разделение плодов на [главные] и промежуточные, например «Долголетия не желает; доброго потомства не желает» (ТС 2.6.9.7) и т. д.; так что имеет место многоветвистость. Поэтому у тех, кто усилия не совершает, мысли бесконечны и многоветвисты. Говорится следующее: все плоды периодических и непериодических жертвоприношений, как главные, так и промежуточные (второстепенные), о которых говорят тексты шрути, следует оставить и совершать все действия, имея в виду единую цель шастр, которая есть плод [под названием] «мокша». И прагматические (= «дезидеративные») действия, соответствующие варне и ашраму, следует, отказавшись от их плода и объединив их [в этом смысле] с периодическими и непериодическими, совершать по мере сил ради достижения мокши (41).

Теперь упрекает тех, кто занят прагматическими («дезидеративными») действиями:

42. Речи цветистые, изобилующие разнообразными предписаньями,

произносят неразумные, сосредоточившись на слове Веды;

состоящие из желаний, они жаждут рая, говоря «нет ничего другого».

43. К пути наслаждений и власти [их приводят эти речи],

в виде плода дающие лишь карму и рожденья.

44. У них, привязанных к наслажденьям и власти, ум этими [речами] разрушен,

[и потому] мысль, состоящая из усилия, в средоточии не устанавливается.

Цветистые — т. е. дающие в качестве плода лишь цветы, услаждающие лишь в первый момент; ведущие к пути наслаждений и власти — речи [люди] неразумные — обладающие ничтожным знанием — произносят, сосредоточенные на слове Веды — привязанные к тем [учениям] Вед, которые говорят о плоде в виде рая и прочего; говорящие «нет ничего другого» — вследствие чрезмерности этой привязанности говорящие: «нет иного плода, превышающего рай и прочее (или: кроме рая и прочего)»; состоящие из желаний — преимуществующие умом (т. е. манасом) в желаниях, — они жаждут рая — думают только о рае; с истощанием же плода в виде рая и прочего [эти речи] дают плод, называемый карма, и новые рождения, они изобилуют разнообразными предписаниями — ввиду отсутствия в них [речах] сущностного знания они углубляются в демализацию действий; «те, кто произносят эти цветистые речи, приводящие к пути власти и наслаждений» — такова синтаксическая связь. У них, привязанных к наслаждениям и власти, этими — речами, имеющими предметом наслаждения и власть, — разрушено знание, [и потому] упомянутая ранее мысль, состоящая из усилия, в средоточии — т. е. в уме (манасе), не устанавливается — т. е. не возникает; ум (манас) — это средоточие (самадхи), ибо в нем сосредоточивается (собирается) знание об Атмане (или: самопознание). В уме таких [людей] никогда не возникает мысль, имеющая своим предметом действие, направленное на достижение мокши, которому предшествует (или: которое сопровождается) твердое установление природы Атмана, — таков смысл. Поэтому адепт, [стремящийся к освобождению], не должен привязываться к [ритуальным] действиям, служащим удовлетворению желаний (т. е. направленным на прагматическое существование) (42–44).

Зачем же тогда Веды, стремящиеся (имеющие целью) воспитывать душу с большей любовью, чем тысячи отцов и матерей, предписывают действия, порождающие ничтожный плод в виде повторных рождений? И как возможно, чтобы предписания Вед следовало оставлять? В ответ на это он говорит: