Теперь ориньякская эпоха заняла свое место среди крупных стадий развития первобытного общества между мустьерской и солютрейской. Ориньякская эпоха, одна из самых длительных и интересных эпох первобытной цивилизации, охватила наибольшее пространство, поскольку с ней приходится встречаться не только по всей Европе, но также от Южной Африки до Сибири.
Ничего этого я не знал, когда в 1911 году пришел сюда и остановился перед пещерой Ориньяк. Все же я побывал на пороге этого прославленного грота, как бы на пороге моей жизни, и за неимением возможности поползать на животе, как я надеялся, решил рассматривать свое посещение как паломничество в святилище предыстории.
Проходя у пещеры Ориньяк, не смотрите на нее рассеянным взором, она заслуживает более пристального внимания, так как символизирует один из решающих этапов эволюции человечества. Здесь наши очень отдаленные предки сорок тысяч лет назад жили в лишениях, боролись с дикими животными и подвергались многочисленным опасностям жестокой эпохи. В этом месте зарождался человеческий разум.
Глава шестая
Моя первая настоящая пещера — грот Монсоне
Непредвиденная находка, сделанная не в библиотеке музея, что было бы естественно, а в ящике со старыми книгами, валявшимися на чердаке в Сен-Мартори, навела меня на «открытие» и помогла мне проникнуть (о чем я давно мечтал) в соответствии с моими честолюбивыми замыслами в неисследованную пещеру, которая в самом деле была первой моей пещерой, действительно заслуживающей этого названия.
Роясь в вышеупомянутом ящике, я откопал тоненькую брошюру с неразрезанными страницами (оттиск научного доклада), заглавие которой мне бросилось в глаза — «Логово гиен пещеры Монсоне».
Ведь Монсоне — деревня в трех километрах от Сен-Мартори, и, оказывается, там есть пещера. Пещера, служившая убежищем гиенам!
Как можно догадаться, мое удивление и любопытство были сильно возбуждены, и могу сказать, что чтение этих заметок возбудило их еще сильнее. Работа принадлежала перу палеонтолога Эдуарда Арле, «члена многих научных обществ», другие труды которого мне пришлось прочесть и оценить позднее.
В полумраке чердака из этой маленькой книжки, которую прочел не отрываясь, я узнал, что в 1890 году в карьере Монсоне при взрыве был обнаружен подземный коридор, у входа в который Арле проводил палеонтологические раскопки. Он нашел останки животных, принадлежавших к «теплокровной фауне шелльской эпохи»[5], в том числе кости слона, гиппопотама, гиены, дикобраза, бобра и даже обезьяны (нижняя челюсть макаки, принадлежавшая к ранее не описанному виду, получившему латинское название Macacus tolesanus). Этот неожиданный перечень животных, обитавших в Монсоне в очень отдаленные времена, заставил меня размечтаться. Но главное — я вынес из книги сведения о том, что совсем неподалеку существовала пещера, где раскопки проводились только в нескольких первых метрах коридора и которую до сих пор никто еще не исследовал.
Никогда и никто не говорил мне об этой пещере. Только бы она не была засыпана при разработке карьера!
На следующий день к заходу солнца я уже подъезжал на велосипеде к самому карьеру. Сначала местность показалась мне совершенно безлюдной и заброшенной, но потом оказалось (весьма некстати), что трое рабочих только что подготовили минную камеру и собирались произвести взрыв карьера. Захваченные врасплох моим несвоевременным приходом в самую неподходящую минуту, они без всяких церемоний начали прогонять меня криками. Я проследил, когда рабочие отправились в деревню. Теперь карьер был пуст и свободен, и я мог его тщательно исследовать. В скалистом обрыве на высоте нескольких метров зияла черная дыра, правда, очень небольшая. Но я никогда не был слишком привередливым, и самые узкие ходы были моей специальностью.
Я немного растерялся и был сбит с толку тем, что это отверстие ничем не напоминало описанное в книге. Но очевидно, за прошедшие двадцать лет фронт карьера сильно отступил из-за продолжающихся разработок, и срезанная пещера не заключала больше зала, в котором работал Эдуард Арле. Все это очень меня устраивало, так же как и понижение свода, остановившее знаменитого палеонтолога и отбившее у него желание проползти дальше в пещеру, которая благодаря этому так и осталась неисследованной. Впрочем, я перестал удивляться, когда позже узнал, что этот ученый всегда, даже на месте раскопок, бывал в сюртуке с жестким стоячим воротником и в котелке.
Оставив сандалии снаружи, я ползком на локтях и на коленях пролез в отверстие. Продвинувшись в таком неудобном положении на какие-нибудь десять метров по исключительно неровному полу типа «персиковой косточки», я оказался в коридоре в три-четыре метра высотой и примерно такой же ширины. Никогда еще не было у меня столь неожиданной удачи! Несколько минут я простоял неподвижно во весь рост, водя из стороны в сторону свечой, которую я держал в вытянутой руке. Насколько хватает взгляда (то есть приблизительно на пять-шесть метров), я вижу или, скорее, угадываю убегающую вдаль перспективу коридора, который, как мне кажется, и дальше сохраняет такие же размеры. Никогда еще у меня не было подобного праздника, и мое волнение и восторг увеличиваются еще тем, что на покрытой грязью почве, в которой глубоко вязнут мои ноги, не видно никаких следов — глиняный пол совершенно чист и лишен каких-либо отпечатков.
В тишине, наступившей во время одной из моих коротких передышек, слышу, как где-то впереди какое-то животное, впрочем небольшое, спасается бегством. Я, наверное, вспугнул нескольких кроликов, которые собирались в сумерках выбраться наружу, чтобы порезвиться и попастись на соседних полях. При свете свечи — совершенно недостаточного и неудобного источника света — двигаюсь вперед и оказываюсь у воронки, перегораживающей коридор по всей ширине. Что это — обвал, оседание почвы? Не знаю. Я переступаю через впадину, но чуть дальше натыкаюсь на следующую, более глубокую. Я подхожу к ней вплотную и вижу, что она ведет куда-то вниз. Ногой сбрасываю в воронку несколько камешков, которые исчезают в щели, и слышу, как они отскакивают при падении. Я склоняюсь над отверстием, и теперь до меня доносится неясное, но непрерывное журчание. Тогда эти звуки были еще для меня новы, а потом я часто слышал их под землей — это бормотание воды, текущей в нижнем, еще неизвестном этаже.
Сколько подземных потоков я услышал и открыл — иногда на страшной глубине — с того дня, когда впервые замер от удивления и восторга, обнаружив подземный ручеек в пещере Монсоне…
Бросив прощальный взгляд на уходящий дальше коридор, я решил повернуть назад по двум причинам. Недооценив пещеру Монсоне, я взял с собой только одну свечу, и, кроме того, время уже было позднее. Хотя мои дорогие родители предоставляли мне большую свободу, я все же не мог позволить себе вернуться в неурочное время. И я помчался назад в Сен-Мартори.
На следующий день, получив разрешение по всем правилам, я вновь оказался у входа в пещеру в еще более позднее время, чем накануне. Так у нас было меньше вероятности встретить в карьере рабочих. Я сказал «у нас», так как со мной был брат Марсиаль, которому я рассказал о результатах моей разведки. Он не меньше меня горел желанием исследовать пещеру Монсоне.
На этот раз у нас был с собой запас свечей, и на спинах мы несли маленькие рюкзаки бойскаутов, в которых находились веревка, молоток и немного съестных припасов. Настоящая экспедиция!
Болтая и гостеприимно показывая Марсиалю пещеру, я подошел к краю провала, в который мы начали бросать камни, прислушиваясь к шуму подземного ручья. Потом мы решительно направились в неизвестность… Приключения начались! Нам попадаются новые провалы, мы перепрыгиваем через них и идем дальше. Восхищаемся сталактитами и колоннами очень, правда, небольших размеров, но они кажутся нам сказочными, так как мы видим их впервые и, кроме того, сами их открыли. Мы даже присваиваем их, и то и дело слышатся восклицания, которые никак не назовешь скромными.
