В 1926 году был открыт и исследован подземный ледник в массиве Мон-Пердю. Этот ледяной грот, расположенный на высоте 2700 метров над уровнем моря, выше всех известных ледяных пещер на земле. В нем находятся каскады и колонны из замерзшей воды, настоящие ледяные потоки. Кроме своей необычайной красоты, пещера представляет большой интерес для геологов и гидрологов. С тех пор эта высочайшая ледяная пещера называется грот Кастере.
В 1928 году — новое открытие: могильный грот галльских времен, где в результате предпринятых четой Кастере раскопок обнаружено множество человеческих скелетов, лежащих в таком беспорядке, что историк Камил Жульен пришел к заключению, что это одна из тех пещер, где Цезарь душил аквитанцев дымом во время завоевания Галлии.
В ходе кампании 1929 года, посвященной поискам истинного истока Гаронны, оба спелеолога разделили свои обязанности: пока Норбер Кастере открывал и исследовал грот Торо, его жена спустилась на веревке в неизвестную пропасть глубиной в двадцать метров, чтобы там исследовать подземный поток.
Для завершения поисков истока Гаронны они организовали в 1931 году опыт с окрашиванием потока, который зарождается в ледниках Мон-Моди и полностью исчезает в пропасти на южном склоне Пиренеев в Испании. Для этого опыта, имевшего большие последствия и подтвердившего их предположения, они применили шестьдесят килограммов флуоресцеина.
Супругам пришлось работать в полнейшей тайне и подвергаться значительной опасности. Перейти границу страны, охваченной революцией, и провезти на спине мула шесть бочонков какого-то порошка (даже безобидного) было сложным и трудным делом, и им пришлось пробираться по тропам, которыми обычно пользуются контрабандисты. К счастью, маленький караван, состоявший из Норбера Кастере, его матери, жены и двух приятельниц, не встретил карабинеров и сбросил флуоресцеин в поток без всяких приключений. На следующий день в Гаронне в Валь д’Аран обнаружилась краска, она сохранялась в течение двадцати семи часов на протяжении пятидесяти километров, что вызвало сильное волнение среди франко-испанского населения.
Этим опытом было доказано, что истинный исток Гаронны находится в Мон-Моди на южном склоне Пиренеев и что, таким образом, воды Гаронны проходят под горной цепью по подземному руслу, до сих пор никому не известному. В ходе этого опыта Норбер и Элизабет Кастере должны были разделить свои обязанности, причем она отправилась в Каталонию, а он остался в Арагоне.
Годы шли, и каждый из них вносил ценой трудных и опасных исследований свой вклад в богатейшие открытия.
В 1931 году на стенах грота Лябастид (Верхняя Гаронна) были найдены наскальные изображения лошадей, бизонов, северных оленей, львов, медведей и т. д., и это открытие доисторических рисунков обогатило сокровищницу первобытного искусства в Пиренеях.
В 1932 году последовало новое открытие, на этот раз из области гидрогеологии — пещера и подземный поток Сигалер (Арьеж). Здесь оба геолога исследовали пещеру фантастической красоты, в которой обнаружили кристаллы необыкновенного цвета, самые красивые кристаллы из когда-либо виденных на земле. Они нашли в ней также в двух километрах от входа серию каскадов высотой от десяти до пятнадцати метров, на которые им удалось взобраться с помощью раздвижных шестов под мощными потоками холодной как лед воды. В 1934 году супруги посетили Марокко, куда их пригласили с научной целью: исследовать пещеры и пропасти Атласских гор. Там оказалось так много подземных полостей, что Норбер и Элизабет Кастере пришлось вести исследования порознь.
В ходе исследования у мадам Кастере возникли трудности с местными носильщиками, которые под землей бывали совершенно парализованы предрассудками и верой в злых духов. Кроме того, однажды она сильно поранила ногу иглой дикобраза (эти животные часто живут в пещерах). Раны воспалились, и пришлось временно прекратить исследования. Но как только ей удалось вновь присоединиться к мужу, она первая спустилась в пропасти Фриуато и Кеф-эль-Сао — самые глубокие на Африканском континенте.
На следующий год ей пришлось спуститься еще глубже, причем в опаснейших условиях, на дно ранее неизвестной пропасти в Верхнем Арьеже. В эту пропасть она спустилась вместе со своим мужем на глубину трехсот метров с помощью крюков и веревочных лестниц под ледяным душем. Пропасть оказалась самой глубокой во Франции, и они назвали ее „Пропастью Мартеля“ в честь своего друга и основоположника французской спелеологии Э. А. Мартеля.
Но портрет этой женщины, настоящей француженки, был бы неполным и неверным, если читатель вообразит себе нечто вроде современной амазонки, закоренелой спортсменки, интересующейся исключительно исследованиями и приключениями.
Чтобы написать верный портрет Элизабет Кастере, нам придется обратиться к господину Андре Беллсору, бессменному секретарю Французской академии, который в превосходном предисловии к книге „Au fond des Gouffres“ написал следующие слова: „Ее прелестное лицо дышит свежестью, в веселых и открытых глазах есть что-то неуловимо лукавое и задорное. Норбер Кастере нашел в ней больше чем спутника, больше чем помощницу. Все, что делает прекрасной жизнь на поверхности земли, следовало за ним, было рядом с ним в мире мрака.
Храбрость, мужество, выдержка, бесстрашное знакомство с опасностями подземного царства… Но стоит ей снять свою каску исследовательницы, и перед вами во всем очаровании молодости — живой и приятный собеседник, любящая мать семейства. Такова мадам Кастере. Ее веселые ясные глаза не станут говорить вам о тьме, которая в них отражалась, о черных потоках, низвергавшихся перед ними. Но расспросите ее, и она расскажет вам о них, но так, словно бояться ей нечего, если муж рядом с ней, и для женщины так же естественно пересекать подземные озера, находящиеся на глубине двухсот метров под землей, как варить варенье“.
Она и в самом деле была не только исследовательницей, но также прекрасной воспитательницей и идеальной матерью, которая сумела, не отрываясь от материнских забот, сочетать их с тревожными радостями подземных изысканий.
И вот женщина, избежавшая стольких страшных опасностей, покорившая столько головокружительных пропастей, на счету которой много мировых рекордов для женщин, умерла в тридцать пять лет, давая жизнь пятому ребенку.
Судьба не захотела, чтобы на ее могиле было начертано „Умерла во славу науки“, но простые слова, которые она сама выбрала бы по своей скромности: „Умерла на поле битв жизни“.
Она оставила по себе незабвенный образ женщины, яркой личности, улыбчивой и скромной, умевшей удивительно просто делать труднейшие вещи.
От нас ушла истинная француженка. Ей были присущи все лучшие качества нашей нации. Она была бы гораздо более знаменита, если бы крайняя скромность, делавшая ее достоинства еще более драгоценными, не мешала ей занять то место, на которое она имела все права и которое нам надлежит потребовать для нее».
Страшное горе — потеря жены — обрушилось на меня мрачной и трагической весной 1940 года, когда французы переживали самые зловещие страницы истории своей родины.
Овдовев и оставшись с пятью маленькими детьми, из которых двое еще не вышли из младенчества, я постарался воспитать их, как мог, — в культе памяти матери, ушедшей из нашей жизни в расцвете счастья и молодости.
Глава двадцать восьмая
Хенн-Морт
В 1930 году в поисках пещер, пригодных для исследований, я бродил по массиву Арба, который всегда охотно посещал, и отыскал одну произведшую на меня особенно сильное впечатление и впоследствии сыгравшую очень важную роль в моей жизни.
Моим спутником был человек по имени Лубе, которому довелось в 1909 году быть проводником Мартеля в этом же массиве Арба. На высоте 1300 метров в пихтовом лесу в сильно пересеченной и дикой местности он показал мне отверстие внушительной пропасти со зловещим названием Хенн-Морт (Мертвая Женщина).
