Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В одной из моих книг я написал похвалу грязи и не отказываюсь ни от одного слова, как бы ни казалось парадоксальным восхвалять предмет, всегда считавшийся отвратительным и отталкивающим. Я позволю себе повторить некоторые из моих прежних высказываний:

«Для спелеолога самая клейкая, вязкая, зыбкая и все покрывающая своим слоем глина никогда не бывает просто грязью, а всегда остается благородным веществом, которым он весь пропитывается, которое покрывает его с головы до ног, а иногда превращает в ледышку, но которое в конечном счете до такой степени неизбежно и привычно, что становится как бы классической, характерной чертой пещер. Весь измазанный глиной, на этот раз, скажем, просто грязью, спелеолог не имеет ли права с гордостью сказать, как Сирано де Бержерак[6]: „Я элегантен морально!“»

Ведь если дойти до самой сути вещей и если нам разрешат до конца высказать нашу мысль, несущую на себе след символики (почти геологического мистицизма), то не уместно ли здесь напомнить, что глина — самый почтенный и благородный материал, потому что, по библейской легенде, нас вылепили из «горсти земли». И можно ли сомневаться, что этой землей была глина, красная глина. Само имя первого человека — Адам — на древнееврейском языке означает «красная земля», а слово «человек» — homo по-латыни — также созвучно с humus — «земля».

Вот что мне хотелось сказать о пещерной глине, которая многих отпугивает так же, как она вызвала отвращение у нас и чуть не оттолкнула при первой встрече, при первом боевом крещении в пещере Монсоне.

Кроме того, наша первая пещера вскоре выставила против нас еще более серьезное препятствие, которое мы сначала сочли даже непреодолимым.

Покрытые грязью с головы до ног, с трудом преодолев этот проход, мы только немножко передохнули в каменном зале, заканчивавшемся низким лазом. Ползком на животе мы проникли в него, но дальше он, по-видимому, становился непроходимым. Лаз имел вид щели, ощетинившейся сталактитами и массивными колоннами, образующими как бы прутья естественной решетки.

Даже Марсиаль, несмотря на всю гибкость восьмилетнего ребенка, отступает перед слишком узкими ходами, и нам приходится вернуться в огромный зал, где мы соскребаем с себя глину ножом, чтобы хоть немножко освободиться от нее, так как она склеивает даже пальцы рук. Я вовремя вспоминаю, что у меня в мешке есть молоток, опять ползу в проход и начинаю крушить тонкие сталактиты, которые раскалываются со стеклянным звоном. Но за тонкими следуют более толстые и прочные, короткие, особенно крепко приросшие колонночки, которым мой инструмент наносит только слабые удары, так как я вынужден находиться в очень неудобной позе и у меня нет места, чтобы размахнуться. Быстро устав, с затекшими от напряжения мышцами, я оставляю молоток и уступаю место Марсиалю, которому благодаря маленькому росту удается продвинуться немного дальше вперед. Но, будучи ребенком, он бьет молотком еще слабее. Однако, объединив усилия, часто сменяясь, со всем пылом сокрушителей преград мы все же делаем некоторые успехи. Разрушение каждой колонночки мы отмечаем победным кличем. Мы быстро отгребаем и отбрасываем обломки, и нам удается снова продвинуться вперед. Все это тянется бесконечно долго, но в конце концов приходит минута, когда мы ломаем последний известковый столбик и видим, что дальше, за каменным навесом, потолок щели начинает наконец подниматься. К счастью, сталагмитовый порог, к которому мы теперь прижимались вплотную, гладок и влажен, и мы легко его преодолеваем. Я выдыхаю воздух, чтобы уменьшить объем грудной клетки, и, сдирая кожу с груди и лопаток, пролезаю с отчаянным усилием и глубоко с шумом вздыхаю под сводом, который больше не давит на меня так угрожающе и жестоко. Марсиаль следует за мной как тень. Пещера идет дальше вглубь просторным коридором.

Узкие ходы поднимаются на неразличимую высоту, а под ногами разверзаются колодцы, из которых доносится шум вновь найденного ручья, верхнее течение которого мы сможем исследовать только в следующий раз. Сегодня для нас достаточно обследовать этаж, в который мы проникли с таким трудом.

Мы попадаем в пещеру, заканчивающуюся тупиком с маленьким круглым отверстием. Для очистки совести я просовываю в него голову. Ура! Победа! Коридор продолжается! Я протискиваюсь полностью и оказываюсь в крохотном зальце с песчаным полом, на котором замечаю цепочку следов маленького животного. Сначала это открытие нас очень удивило, а потом обрадовало, когда, поразмыслив, мы решили, что никакое животное не могло сюда проникнуть через вход, находящийся далеко в карьере. Слишком много на пути различных препятствий, из которых совершенно непреодолимое — это обрыв: ведь мы спустились сюда по веревке. Следовательно, мы находимся где-то недалеко от другого входа в пещеру, наверное, посреди леса в каком-то неизвестном нам месте горы, по недрам которой мы с трудом пробирались в течение многих ночных часов.

Перспектива выйти наружу, пройдя сквозь всю гору, приводит нас в полный восторг. Мы осматриваем запас свечей и находим его достаточным. Это придает нам уверенности, и мы бодро двигаемся вперед, но, увы, недолго. За первым же поворотом перед нами открывается неожиданное зрелище, и мы замираем на месте. Здесь пещера оканчивается каменным мешком, из которого нет никакого выхода, а на земле валяется хрупкий скелет животного, следы которого привели нас сюда.

Несколько мгновений мы стоим, потрясенные драмой, которую нам рисует воображение. Животное, каменная куница, проникла в пещеру, по-видимому, через какую-то узкую щель в своде, соединяющую подземелье с внешним миром. Двигаясь по ходам, может быть очень длинным и сложным, — их мы никогда не узнаем, так как они доступны только мелким животным, — каменная куница попала наконец сюда. Раненная, больная или сбившаяся с пути, она долго блуждала, пока в конце концов не умерла в самой глубине пещеры…

Под землей неуютно. Все сурово, иногда зловеще, всегда величественно и полно угроз. Конечно, именно поэтому человек и животные инстинктивно избегают и боятся подземного мира. Только немногие приспосабливаются к этому царству смерти и испытывают интерес, даже страсть к его исследованию. Это спелеологи.

Спелеологи? Прошло много лет, прежде чем мы узнали этот варварский неологизм, но по собственной инициативе, согласно своему, возможно, странному вкусу к необычному, мы стали дилетантами-спелеологами, по-настоящему влюбленными в пещеры.

Исследование грота Монсоне, открывшее нам многое неизвестное ранее и давшее разносторонний опыт, очень многому научило нас и позволило пережить незабываемые часы. Кроме того, эта пещера навсегда завоевала меня для подземных похождений. Ведь она была моей первой настоящей пещерой.

Глава седьмая

Моя первая пропасть — Пудак-Гран

Моя жизнь под землей - i_011.png

Наш незабываемый ночной поход в пещеру Монсоне положил начало длинным прогулкам на велосипеде по окрестностям Сен-Мартори, благодаря которым я обнаружил несколько пещер, не особенно больших, но все же довольно интересных, и бросился в них очертя голову. Но у меня была мечта, которая никак не осуществлялась, — увидеть пропасть и, если удастся, спуститься в нее.

Что пропасти существуют на земле, я знал хотя бы из книги Жюля Верна. Спуск профессора Лиденброка в кратер вулкана Снеффелс в Исландии не давал мне покоя. Единственный известный мне колодец Можжевельника на обрыве Эскалера был весьма скромной пропастью, и после многократных спусков в него я уже не ощущал ни волнения, ни страха. Теперь я надеялся оказаться перед настоящей бездной, чтобы помериться с ней силами и испытать сильные ощущения при спуске под землю. Это занимало все мои мысли, но поиски оставались тщетными. Во всем районе не было ни одной пропасти.

Однажды я остановился на дороге, идущей по оврагу, и, заметив на крутом склоне маленькое отверстие, тут же решил расширить его, так как мне всегда хотелось проникнуть в каждую увиденную дыру. Я успел отбросить немало земли и столкнуть вниз несколько больших камней, скатившихся на дорогу, когда меня испугал и заставил прекратить работу звук приближающегося лошадиного топота. Мне стало не по себе, так как я несколько попортил земляной склон и завалил дорогу, и я бы с удовольствием удрал и спрятался под покровом леса, но мой оставленный внизу велосипед был слишком убедительной уликой. Итак, я решил не двигаться с места и выдержать возможную перепалку с возницей той упряжки, которая должна была вот-вот показаться из-за поворота. Но появился не крестьянин, а два жандарма верхами. Они делали обход, и у них был бравый вид, гораздо более бравый, чем у меня, стоящего сконфуженно на склоне посреди груды земли и камней, извлеченных мной из дыры. Однако я с облегчением заметил, что это были жандармы из отряда, стоявшего в Сен-Мартори. Я их хорошо знал, поскольку помещения, в которых располагалась жандармерия, принадлежали нам, и мой отец сдавал их в аренду департаменту.

вернуться

6

Сирано де Бержерак — французский писатель, живший в XVII столетии (1619–1655) Отличался материалистическими взглядами и вольнодумством. Французский писатель Э. Ростан создал романтический образ Сирано де Бержерака в одноименной пьесе (1897 г.).

10
{"b":"852671","o":1}