Крестовский в среду не пришел. Маша ожидала, что Димка не придет тоже, однако он явился, и Маша даже услышала от него «доброе утро», прежде чем он вновь замолчал до конца лекций. Ко второй паре Маша поняла, что в молчании Волкова появилось что-то новое. Исчезла демонстративность. Он выглядел подавленным. Боковым зрением Маша замечала, что он на нее смотрит, но стоило ей повернуться к нему, как он тут же утыкался в свои записи. Еще он стал много общаться с Шиловой, и было в этом общении тоже что-то странное. Шилова, которая раньше использовала любую возможность, чтобы оказаться рядом с Димкой, теперь не то чтобы откровенно его избегала, но порой делала вид, что не видит, как он к ней направляется, и выходила из кабинета. Димка пару раз даже выбегал за ней. Маша, хоть убей, не могла понять причину. В голове то и дело крутились слова Крестовского о том, что Димка честный и он никогда не стал бы вот так отыгрываться, но она все больше понимала, что Крестовский сильно идеализирует мир вообще и Димку в частности.

В четверг все повторилось как под копирку. Димка все так же чего-то хотел от Шиловой, Шилова все так же убегала из аудитории, а у Маши голова шла кругом от их дурацких загадок. Когда им с Волковым пришлось работать в паре, Маша воспрянула было духом, однако их совместная работа прошла в сосредоточенном молчании. Маша даже подумала, что близок тот час, когда они начнут общаться, как на фондовой бирже, знаками.

В пятницу Крестовский наконец появился на занятиях. Выглядел он уже получше. Во всяком случае, на носу у него больше не было пластыря, а синяки заметно побледнели и стали переходить в желтизну. Димка на появление Крестовского не отреагировал и, разумеется, не ответил на его приветствие. А вот Маша, сама не зная зачем, громко и четко произнесла: «Доброе утро». Крестовский даже бросил взгляд в ее сторону, впрочем, тут же отвернулся. Димка, не глядя на Машу, усмехнулся. Она решила не реагировать, думая про себя, что мама, вероятно, должна быть на седьмом небе от счастья, видя, как ее план претворяется в жизнь.

Лекции прошли в обычном режиме, а вот после них случилось ЧП. Маша заглянула к маме, но оказалось, что та ушла на педсовет. Ехать домой одной не хотелось, поэтому она решила подождать маму в кабинете английского.

Устроившись за задней партой, Маша включила музыку и, закрыв глаза, постаралась выбросить все из головы. Она так измоталась за эту неделю, что ей каждый вечер дико хотелось плакать и сдерживаться удавалось только ценой невероятных усилий. Вся жизнь вдруг превратилась в сплошную нервотрепку: лекции, куча домашки, внезапно появившийся идиотский ритуал перед сном — проверять странички Волкова, Крестовского и Шиловой… И если на страничках первых двоих ничего не менялось, то у Шиловой фото сыпались как из рога изобилия. За последние три дня та успела побыть моделью на фотосессии у какого-то модного фотографа и даже выложила снимок, на который Маша поставила бы пометку «18+». На фотографии Шилова сидела на высоком табурете в не до конца расстегнутом пиджаке, который позволял заметить, что белья под ним нет. Голые бесконечные ноги вызывающе белели на темном фоне, а единственным цветным пятном на снимке была яркая помада. Маша смотрела на фото с завистью, понимая, что сама в жизни так не смогла бы. Даже за большие деньги. Шилова же явно получала удовольствие от процесса и ничуть не смущалась. Смотрела в камеру призывно и немного манерно, но ей это очень шло. Еще она успела запостить сделанное кем-то фото с выставки кошек на ВДНХ, которую они посетили с Крестовским. Крестовский был снят со спины, а вот Шилова снова сияла во всем своем великолепии.

Маша ненавидела себя за те чувства, которые вызывала в ней страничка Шиловой. Это было дико неправильно, но Маша ничего не могла сделать со своей злостью. Она понимала, что ей никогда не стать такой же красивой, раскрепощенной и классной, как Шилова. Неудивительно, что из всех девушек Крестовский выбрал именно ее и что Димка порой смотрит на нее так, что Маше остается только скрипеть зубами от ярости.

Маша открыла глаза, осознав, что ее план — отключиться от плохих мыслей — не сработал. Она снова думает о Шиловой, о Димке и о Крестовском… Чертыхнувшись про себя, она решила отправиться домой, не дожидаясь мамы. Однако новый план похоронила запертая снаружи дверь. Метнувшись к маминому столу, Маша обнаружила, что та ушла на педсовет с сумкой, а значит, ей незачем было возвращаться в кабинет. Маша схватилась за телефон, но тут же застонала, вспомнив, что мама предупредила ее с утра, что забыла свой мобильный дома.

Развернувшись спиной к двери, Маша несколько раз долбанула по ней пяткой, но это, разумеется, ситуацию не изменило. Тогда Маша разблокировала телефон и застыла в раздумье. Еще неделю назад она сразу набрала бы Димку. Сегодня она посмотрела на его номер и, вздохнув, стала искать номер старосты группы. Та не ответила. Тогда Маша позвонила Валерке, но его телефон оказался выключен. Пролистывая список контактов, Маша с горечью понимала, что друзей у нее и правда нет. Взгляд зацепился за номер Крестовского. Маша понимала, что наговорила ему гадостей и даже не извинилась, осознавала, что не имеет теперь никакого права ему звонить, однако нажала на вызов, чувствуя, как сердце колотится в горле.

На третьем гудке Крестовский ответил на звонок.

— Алло.

— Роман, это Маша. Тебе удобно говорить?

Крестовский ответил не сразу, и Маша уже собралась повесить трубку, но он все же отозвался:

— Что случилось?

— Мне нужна помощь, — честно призналась Маша. — Опять.

— Что случилось? — повторил он.

— Ты уже уехал из универа? — спросила она, вдруг сообразив, что он может быть уже дома или на полпути на какое-нибудь мероприятие. Как их ни послушаешь, так у них вечно какие-то тусовки.

— Ну так, so-so.

Он говорил немного в нос. Набравшись храбрости или глупости, Маша выпалила:

— Меня заперли в кабинете английского.

После паузы Крестовский произнес:

— Я перезвоню, — и повесил трубку.

Маша съехала по стене и уселась на пол, обхватив сумку. Сердце все не желало успокаиваться, хотя ничего страшного еще не произошло.

Крестовский перезвонил спустя три минуты.

— Я буду минут через семь, — деловито объявил он. — Только объясни, где берут ключ. Эта информация прошла мимо меня.

— У охраны. Ты должен будешь расписаться, объяснить, зачем тебе, и взять.

— Оу. Полагаю, говорить, что я забыл в кабинете девушку, не стоит?

— Полагаю, да, — нервно усмехнулась Маша.

— Я позвоню, если что-то пойдет не так.

За следующие десять минут Маша успела пройтись перед кафедрой раз пятьдесят. В голове было пусто.

Когда в замке повернулся ключ, она вытерла о джинсы вспотевшие ладони и приветственно помахала рукой, натягивая на лицо улыбку.

Крестовский вошел и прикрыл за собой дверь. Он смотрел без улыбки, отчего Маше стало дико неловко.

— Прости, что я тебя сорвала. Знаю, это звучит странно, но мне больше некому было позвонить. То есть те, кому я позвонила, трубку не взяли.

— И Волков? — спросил Крестовский и спрятал ключ в карман пиджака.

— Ему я не звонила, — призналась Маша, заправив волосы за ухо.

— Понятно. — Крестовский вздохнул и опустился на ближайшую парту. — Вы так и не разговариваете?

— А ты, можно подумать, не видел, — огрызнулась Маша.

— Маша, почему ты все время со мной воюешь? Просто за компанию с Волковым или я сделал что-то плохое лично тебе?

— Господи, Крестовский! Мы до прошлых выходных даже не разговаривали друг с другом. А ты так говоришь, будто я…

— Мы учимся вместе много месяцев. Ты смотришь на меня каждый раз так, как будто я котят по ночам душу.

Брови Маши взлетели вверх:

— А ты не душишь?

— Нет. У меня аллергия на кошачью шерсть. — По лицу Крестовского было непонятно, всерьез ли он говорит об аллергии.

— А если бы не было? — зачем-то продолжила Маша эту идиотскую беседу.