— Сказал же тебе, не бойся!

Хамза крадучись вышел из дома и направился на Курукёпрю. У Гиритли они встретились с Решидом. Тот сидел один.

— Где отец?

— Домой пошел.

— Что так?

Решид коротко рассказал: пришел Ясин-ага, принес половину денег, отец очень волнуется — деньги-то взяли, а делу конца не видно… Если им не удастся уговорить девчонку, они попадут в неловкое положение перед Музафер-беем, а то и совсем расстроят дело.

— Сядь-ка, выпьем рюмку, другую…

Хамза сел, но пить отказался.

— Ты что это? Или у нее выпил?

— Ну да. Так что отец-то?

— Ломает голову, бедняга. Ты уж не говори ему…

— Что?

— Боюсь, как бы не случилось беды! — прошептал Решид.

— Какой беды?

— Ну какой! Надо убрать парня? Надо, другого выхода нет. Эх, вернуть бы мне мою молодость. Против десятка таких вышел бы…

Уголком глаза он поглядывал на Хамзу. Тот облокотился на стол, подперев руками румяные щеки.

— Но подожди, — пообещал Решид. — Может, я и справлюсь еще. Мне уж все равно. Кусок хлеба-то принесете в тюрьму?..

Хамза не ответил.

— А не принесете — и ладно, и на том спасибо. Ради Джемшира не один, а пять Решидов принесут себя в жертву. Еще не перевелись джигиты! А как он мучается, отец-то твой… Как бы сам не решился… Ему ведь нельзя в тюрьму, Хамза. А он горячий, ну как сам возьмется разделаться с Кемалем?

— Ты думаешь, все от этого смазчика зависит?

— Ну конечно. Ведь у Гюллю вся надежда на него. А уберем его, и дело с концом, не на кого ей будет надеяться.

Хамза крякнул шашлычника и велел подать чистый фужер и шашлык.

Решид краем глаза продолжал следить за Хамзой. Он понимал, что в голове у парня бродят тяжелые мысли. Хамза щурился, будто что-то взвешивая в уме, и время от времени покачивал головой.

Принесли чистый фужер, а потом и шашлык на белой тарелке. Хамза все так же задумчиво налил себе ракы, разбавил водой, выпил и закусил большим куском шашлыка.

— Говорят, несовершеннолетних не очень уж строго судят?

Глаза у Решида засверкали.

— Верно говорят. Мне бы теперь твои годы… Будь я проклят, если б живьем его не съел… Ведь шутка ли: Ясин-ага уже и деньги отдал, не сегодня-завтра свадьбу захотят играть…

— Так. А что это Рамазана-эфенди не видно?

— Дела. А потом он ведь теперь женихом считается. Ну, наверно, стесняется тестя.

Хамза заскрипел зубами.

— Эх, взял бы, да и уложил эту девку двумя выстрелами.

— Что ты! В чем она виновата?

— Как в чем виновата? А кто этого араба привадил?

— Это все верно, да ведь он проходу девчонке не дает. Взял бы и отстал — что, мол, поделаешь, не отдает тебя твой отец, забудь обо мне. Девчонка бы и смирилась. Так ведь нет, назло нам не отступается. Что толку ждать добра от тех, кто поклоняется мастиковому дереву.

— У них, говорят, аллах другой, это верно?

— Не другой, а совсем его нет. У них вместо аллаха — мастиковое дерево, ему и поклоняются. Какие дела могут быть с людьми, которые поклоняются дереву? А выйдет девчонка за него…

Хамза стукнул по столу кулаком.

— За него?!

— Ну это я так, для предположения…

— И предполагать не хочу. Пока я жив, не бывать моей сестре его женой!

Решид только этого и ждал.

— Ты-то тут причем, Хамза! Брось…

— Что «брось»! — нахохлился Хамза.

— Молод ты, говорю, а отцу своему десять очков дашь вперед… Твой отец никогда не был таким горячим. Творили дела, знаю — вместе мы в Стамбуле гуляли… Только далеко ему до тебя! Вот и женщины у тебя — отец-то до таких так и не добрался.

Хамза оживился.

— Это ты о Бехие? Ведь муж ее — миллионер. А она меня выбрала. Значит, я стою этого?

— А ты как думал? Такого молодца, как ты, поискать.

Хамза стал рассказывать о Бехие, не скупясь на подробности.

Решид ухмылялся, слушал, а потом сказал:

— Вот и пользуйся молодостью!

— Как это?

— О деньгах думай.

— А она сама мне предлагает — бросай, говорит, работать. Захочу, поедем в Стамбул. Денег у нее полно, этот рогоносец огромные деньги добывает. Ты только подумай, дядюшка Решид, ведь ученый эфенди, а ни о чем и не догадывается.

— О чем это?

— Да о том, что жена его потаскуха.

Решид хитро засмеялся.

— Он ведь тоже не отстает, сынок. У них, должно, тайный уговор есть. И знаешь, что я тебе еще скажу? Нет в дозволенном сладости запретного. Столько было на свете мудрецов, все это говорят в один голос.

— А сегодня вдруг открыла свой ридикюль, — сказал Хамза. — «Ты что-то задумчивый — говорит. — Возьми этот револьвер, носи с собой. Мало что может случиться, говорит, а я без тебя жить не смогу». И пошла…

— Револьвер с тобой?

— А как же!

— Дай поглядеть…

Хамза обвел глазами шашлычную.

— Стоит ли? — спросил он с опаской.

— А ты под столом…

Хамза снова оглядел шашлычную, вынул из бокового кармана маленький револьвер и протянул под столом Решиду.

Решид взял револьвер, повертел в руках и пришел в восторг.

— Сделаешь, как я скажу? — серьезно спросил он.

— Ручаюсь! Да ты расскажи сначала, что делать-то.

— Я уже со своей душой простился, Хамза. Достаточно пожил, хватит. Какая польза от того, что живет на свете цирюльник Решид? А ты — другое, твоя жизнь только начинается. Дай ты мне этот револьвер!

Широким пьяным жестом Хамза смахнул со стола посуду. Зазвенело битое стекло.

Посетители обернулись в их сторону.

Хамза понизил голос:

— Я сам. Понял? Я не напрасно взял этот револьвер, дядюшка Решид. Я тебя спросил про несовершеннолетних,! так? А зачем, ты понял? И не можешь ты понять. Мне лет мало, а ума в голове достаточно. Сам же сказал, что такого, как я, поискать. Кто я? Простой рабочий, пустое место. А она кто? Такого большого эфенди жена! Значит, стою я этого?

— Верно.

— Дошло теперь?

— Дошло.

Хамза принялся вдохновенно доказывать, что честь сестры — его честь и что он не успокоится, пока не отомстит обидчику.

Решид понял, что наступило самое время загонять птицу в силки.

— А если так — действуй по-умному, — отрубил он. — Отец тебе в этом деле не учитель. Сам должен понять. Или делай что нужно, или давай револьвер мне!

Хамза вскочил.

— Рассчитывайся. Жди новостей. Я пошел. А впрочем, подожди, подожди, дядюшка Решид!

Осоловевшими глазами Хамза оглядел стойку и крикнул хозяину:

— Счет!

Цирюльник Решид делал вид, что намерен расплатиться сам, Хамза уговаривал позволить ему считать цирюльника своим гостем.

— Дядюшка Решид, дозволь мне, — просил он.

Они для виду препирались, хотя ни один не спешил расплатиться.

— Мы еще живы, племянничек, — нарочито пьяным голосом пробормотал Решид. — И в нашем кармане найдется несколько курушей заплатить за то, что съел и выпил человек, севший за наш стол…

Он вынул из внутреннего кармана сотенную, полученную от Джемшира, и швырнул на стол. Решид был уверен, что деньги вернутся к нему. Так и произошло. Хамза сгреб сотенную и сунул Решиду.

— Прошу тебя, дядюшка Решид! Я же не для того, чтобы обидеть тебя… Клянусь аллахом. Доставь мне удовольствие!

— А раз так, отдай эту сотенную шашлычнику.

Он твердо знал, что Хамза из гордости не согласится.

— Убери-ка деньги в карман! — крикнул Хамза. — Ты пьян, дядюшка, пошли домой.

Продолжая притворяться пьяным, Решид уцепился за Хамзу и, убедившись, что тот сунул деньги ему в карман, успокоился. Шатаясь, они вышли из шашлычной. Решид дал усадить себя в пролетку.

Моросил дождь. Мелкий, холодный и нудный.

Решид был доволен вечером. Уверенный, что парень всерьез решился на месть, он довольно посмеивался в усы. Особенно удачными он считал свои слова: «Или делай что нужно, или давай револьвер мне!» Это подействовало на парня. Если уж кому и брать на себя этого смазчика, так Хамзе. Ему и восемнадцати нет. Убьет он араба — ничего ему не будет. Посадят — скажет, оскорбил его араб, затронул честь, ну и убил, мол. Ему немного дадут. Да и в тюрьме скидку сделают — несовершеннолетний. Отец тоже не оставит сына в беде. А девчонка тем временем отправится в имение. Потом, смотришь, и они туда переберутся.