— Это всевышний-то?
— Нет, всемогущий и наисвятейший! Ну ладно, шутки в сторону, иди и возвращайся быстрее. Да смотри у меня, долго будешь копаться, не поздоровится!
— А что будет?
— На имя великого Залоглу падет тень!
— Да что ты говоришь, Тыква, сын Тыквы?
— Ты иди сотвори, что пообещал, а потом издевайся над моим родом, сколько душе угодно.
Он подхватил Залоглу, поставил на ноги у порога, лицом к двери.
— Если время и обстоятельства позволят, поцелуй в черные очи мою милую Гюлизар.
Залоглу расхохотался.
— Вот ты каков, оказывается, божий человек!
— Ладно, ладно, теперь иди и возвращайся побыстрее!
Солнце вовсю грело напитанные дождем поля. Земля дышала паром. Склоны гор кутались в серо-голубой туман,! Залоглу весело насвистывал в такт шагам. Он забыл, зачем и куда идет. Он думал только о Ясине-ага и Гюллю. Особенно о Гюллю. Он жаждал, но не мог поверить, что через несколько дней он и Гюллю станут мужем и женой. Ясин-ага наверняка уже в городе. Он разыщет Джемшира, отсчитает ему деньги и скажет: «А ну-ка, Джемшир, покажи себя!» И Джемшир пойдет домой и скажет жене: «Волей аллаха я отдаю Гюллю за племянника Музафер-бея, начинайте готовиться». Мать Гюллю, конечно, расцветет от удовольствия. А если и нет, то у нее спроса не требуется. Племянник могущественного Музафер-бея — уважаемый человек. И потом Джемшир один раз скажет, повторять не станет… Залоглу сошьет себе к свадьбе новый синий костюм. — Он пощипал усики и тяжело вздохнул. Мешали они дяде, что ли? — с обидой подумал Залоглу. — Не будь он мне дядя, я бы… Ну и что бы ты сделал? — безжалостно откровенно спросил он себя. Он представил себе, что не дядя, а кто-то другой взял бы, да и срезал ему усы. И ничего бы он не сделал. Любой силач, да еще дядиного роста, смахнет его как пушинку… Залоглу стало грустно. И в кого он только уродился таким хилым, милосердно ли это со стороны аллаха? А еще говорят, что обычно девушка удается в тетю, а мальчик — в дядю. Почему же он не в дядю? Поскупился на него аллах.
Из-под ног Залоглу выпорхнул жаворонок и пулей взмыл в голубое небо. Залоглу вздрогнул. О чем это я думал? — стал вспоминать Залоглу. Он потянул себя за верхнюю губу и содрогнулся — о аллах, что осталось от длинных пышных усов! Ну что ж, на этот раз он оставит их покороче. Но брить усы не станет! Без усов он не имеет никакого вида. В кофейне показаться нельзя — все смеются над ним, шушукаются, посмешище из него сделали. А что если все-таки попросить у дяди разрешения отрастить такие же усы, как были? В тот раз Гюллю глаз оторвать не могла от его усов. Только делала вид, что ей скучно. И правильно… Честные девушки не улыбаются первому встречному. Он тогда сразу понял, что Гюллю порядочная девушка. Сколько он ни подмигивал ей, она даже не улыбнулась…
Когда идет прополка или, например, молотьба, его неделями не бывает в имении. Из мужчин там остается Ясин-ага Да пастухи. «А дядя? — вспомнил Залоглу. — Ну, не станет же он приставать к жене своего племянника? Не кызылбаш[51] ведь он!» — И все-таки на душе стало неспокойно, горько стало на душе. Он выругался. Но тут же представил себе дядю с насупленными бровями… Что же он молчал, когда дядя ножницами отхватил ему усы? А сколько раз он молча сносил пинки от дяди…
То пинки в детстве, а то совсем другое дело — вопрос чести…
Порядочный человек обязан постоять за себя, и никто его за это не осудит. Во имя чести можно убить не только дядю, но и отца своего. И аллах так повелевал…
…Из флигелька, где жил Ясин-ага, доносился звонкий голос Гюлизар. Залоглу остановился у открытой двери. Гюлизар была занята уборкой. Только тут он вспомнил, зачем пришел. Самое время, решил Залоглу. Он шмыгнул мимо двери и бегом направился в кухню через парадный вход.
Гюлизар, почувствовав на себе взгляд, обернулась. Мелькнула тень. Гюлизар выглянула из двери и успела увидеть только спину Залоглу, скрывшегося за парадной дверью.
Гюлизар насторожилась. Куда это он пробирается, будто вор? Музафер-бей наказывал глаз не спускать с этого бездельника. Гюлизар и то заметила, что парень пристрастился к вину и стал потаскивать из кухни что повкуснее, в особенности икру. Добро бы сам ел — пусть его, на здоровье. А ведь у него хватит ума всякий сброд кормить…
Гюлизар бросила веник и пошла следом. Дверь в кухню; была приоткрыта. Она заглянула: Залоглу торопливо накладывал на большое овальное блюдо закуски, оставшиеся от вчерашнего ужина.
Гюлизар открыла дверь.
— Бог в помощь, эфенди!
Залоглу вздрогнул и обернулся.
— Добро пожаловать, — сказал он, убедившись, что это только Гюлизар.
— Ты что делаешь?
— Да ничего, так…
— Куда тебе столько?
— Чем выбрасывать-то… Ведь дядя этого есть не станет…
— Кому, спрашиваю, собрался нести?
— Да бедняге Хафызу.
— Водки бы бутылку отнес, — неожиданно посоветовала Гюлизар.
— Если ты позволишь. Он будет очень рад.
— Правда?
— Еще как. Да, он просил передать, что целует в черные очи свою милую Гюлизар.
— Ах ты… — Гюлизар даже растерялась. — Это еще что за разговоры?..
Она с минуту наблюдала, как Залоглу укладывал закуску, а затем предложила:
— Ну и пили бы здесь.
— А можно?
— Почему нельзя? Ясина нет, подглядывать некому.
— Средь бела дня, у всех на глазах…
— А ты все о своей милой тревожишься, имама за себя хлопотать заставил… Красивая она у тебя?
— Кто, Гюллю? Красивая. Помнишь, вечером здесь одна в голубом была?
Гюлизар вспомнила женщину в голубом платье, одну из гостий Музафер-бея.
— Ну?
— Походит на нее, только выше ростом и приятнее.
— Такая же беленькая?
— Такая же.
В Гюлизар заговорила ревность. Они будут жить под одной крышей. И Музафер-бей тоже. Он еще заставит Гюлизар прислуживать новой «госпоже». Она, Гюлизар, останется ни при чем, а хозяйкой дома станет какая-то фабричная девка. «Гюлизар, сделай то, сделай это». Фабричная девка будет помыкать ею и еще велит называть себя «госпожой».
— Послушай-ка, ты вразуми свою жену. Пусть она не вздумает командовать мною.
Залоглу расхохотался.
— А что ты сделаешь?
— Пожалуюсь бею. Мне никаких начальников и командиров не надо, запомни! И так житья нет…
— На что жаловаться-то будешь?
— Я знаю на что!
— А он тебя послушает?
Гюлизар взвизгнула.
— Меня не послушает? Да я самое меньшее десять лет терплю из-за него мучения. Он забрал меня от красавца мужа. Что ж, ладно, он господин. Пожертвовала мужем, стала его рабыней… И все думаешь, почему? Пленил он меня, все, что было, ради него бросила. Я не жалею, но чтобы какая-то…
— Не «какая-то», а моя жена!
— А хотя бы и твоя жена! Кто ты рядом с дядей?
Залоглу вскипел.
— Кто я? Я его наследник! Он умрет, и все, что ты видишь, будет моим!
— Так! Значит, ты ждешь дядиной смерти, — прищурилась Гюлизар. — Ну подожди! Дяде будет интересно узнать об этом.
Залоглу не на шутку испугался. Если Гюлизар распустит язык, он пропал. Все пойдет кувырком, дядя может выгнать его из дому. Он подсел к Гюлизар.
— Да продлит аллах его дни, — неуверенно начал он, — но, когда он умрет, ты останешься венцом на моей голове, сумасшедшая. Провалиться мне на этом месте, если я променяю тебя на дюжины таких, как Гюллю. Твое место свято, и никто не посмеет обидеть тебя.
Гюлизар смягчилась.
— У нее родители-то кто будут?
— Отец ее наш вербовщик, Джемшир, ты его должна знать.
— Знаю такого. А сестры, братья есть у нее?
— Брат есть.
— Они что же, сюда жить переедут? — недовольно спросила Гюлизар.
Залоглу не подумал об этом. До сих пор его мечты касались одной Гюллю. Нет, он вовсе не хотел тащить в имение всю эту шумную семейку.
Гюлизар ждала, что он ответит. Предстоящая женитьба племянника Музафер-бея уже несколько дней не давала ей покоя. Аллах милостив, и, пока не умер бей, мальчишка в ее руках. Музафер-бей — тиран, развратник, ни одной юбки не пропустит, все это верно. И все-таки она не в пример другим сама себе хозяйка и единственное «женское общество» в имении. А приедет эта Гюллю, и, кто знает, может, все ласки бея будут доставаться «молодой госпоже». Его на это станет. И девчонке лестно будет. Как тут устоишь, да еще при таком, с позволения сказать, муже…
