— Кто это — Пакизе? — поинтересовался комиссар.

— Они работают в одном цехе.

Ждали, пока приведут Пакизе. Сам, по собственному желанию, явился мастер Мухсин. Оба смело выложили все, что знали о Кемале и Гюллю. Особенно старалась Пакизе. Концы белого платка, туго стянутого у подбородка, так и взлетали в такт ее речи. Да, эти двое любят друг друга, в особенности девушка — любит до смерти… Больше всех от Пакизе досталось Решиду. Он не отец девушки и пусть не вмешивается, потребовала Пакизе. А парень ни в чем не виноват. Гюллю пришла к ней рано утром с узлом в руках, и это она, Пакизе, отвезла ее к парню. Он и знать ничего не знал, ехал на велосипеде на работу. Гюллю раз пятьдесят посылала к нему Пакизе сказать, чтобы он ее увез из родительского дома, но парень был благоразумным.

Мастер Мухсин с достоинством степенно подтвердил слова Пакизе.

— Ну, что вы на это скажете? — выслушав, спросил комиссар.

Джемшир не знал, что говорить. Он опустил голову и поглядывал на Решида.

Решид взорвался.

— Что стоишь, что смотришь на меня? Почему ты не скажешь, что твоя дочь связана словом с другим, а вовсе не с этим черномазым?

Комиссару не понравилось слово «черномазый». Он прикрикнул на цирюльника и потребовал объяснить, что это значит.

— Араб, значит.

— Что значит араб? Разве арабы, если они здесь живут, не часть нашей нации? Разве они не платят налоги так же исправно, как и мы с тобой? Не служат в армии?

Но как бы там ни было, объявил комиссар, закон гласит, что девушки, не достигшие восемнадцати лет, не имеют права выходить замуж без согласия родителей. Прокурор, к которому всех их пригласили после комиссара, пришел к такому же выводу, но посоветовал: «Чему быть, того не миновать, господин Джемшир. Не упрямьтесь, пусть их живут себе счастливо!»

Джемшир и согласился бы, но Решид взвился и стал доказывать, что это невозможно, совершенно невозможно! Он кричал, брызгал слюной, а когда прокурор спросил, почему же все-таки «невозможно», стоял на том, что девушка «обещала другому».

— По законам шариата, — доказывал он, — она обязана смириться. Как велит закон, так и действуйте! Отец требует дочь — закон на стороне отца.

Джемшир глухо выдавил:

— Так, господин. По законам шариата! Отец требует дочь!

Кемаль и мастер Мухсин молча слушали.

Прокурор развел перед Кемалем руками: он ничего не мог поделать против закона. Кемаль был взят под надзор, а полицейским был отдан приказ вернуть девушку в родительский дом.

Гюллю нажала на звонок. Серебристый звук поплыл в прозрачном утреннем воздухе. Там, на огородах, люди выпрямились, с любопытством уставились в ее сторону. У дома старой Марьям стояла городская девушка. Утром ее видели выходившей из такси, но тетушка Марьям захлопнула дверь перед носом сбежавшихся любопытных. Значит, это она утром приехала? Лицо издали не разглядишь, но ростом и фигурой заметная девушка. Заколдованная эта Марьям, что ли? Ни одного сына дома не удержала, все полюбили городских девушек, и только поминай, старая, как их звали, твоих сыновей. Кемаля-го, клялась, ни за что не отдаст городской. Кемаль походит на отца, и она любит его больше других, говорит, жить без него не может. А вот, поди ж ты, и он завтра укатит с городской девушкой, только его и видели… И снова будет плакать и убиваться старая Марьям, и голосить, что не для чужих девушек родила и вырастила она сыновей, не для них, вертихвосток, мучалась она и носила своего сынка под сердцем…

Городская девушка в ярком цветастом платье ушла в дом, а люди, опершись на мотыги, стояли, смотрели на хибару старой Марьям и неторопливо обсуждали отношения между Кемалем и Фаттум, дочерью огородника Дакура. Все видели, как старая Марьям, расстроенная, пошла к Дакурам. Но никто не заметил, чтобы она вышла оттуда. Разве трудно догадаться, что у тетушки Марьям глаза не глядят на невестку из города? А Дакурова дочка теперь слезы льет. Есть о чем — с этим все согласились.

Все взоры с любопытством обратились на двор старого Дакура, когда кто-то крикнул, что видит Марьям. Действительно, из двери вышла Марьям, с ней и Дакур с дочкой. Все трое вроде улыбались.

— Эй!.. Марьям! — окликнули ее с огородов. — Эй, матушка Марьям!

Она остановилась, заслонив от солнца лицо ладонью, всмотрелась и медленно направилась к ним.

Ее окружили. Всем хотелось знать, почему они втроем улыбались, когда вышли из дома Дакура. Начались расспросы. Старая Марьям открылась. Она не хочет городскую девушку себе в невестки, не приглянулась она ей. Не для такой бесстыжей растила Марьям своего Кемаля. Хоть бы пришли полицейские и увезли ее…

— Сколько ей лет? — спросил кто-то по-арабски.

Когда Марьям ответила, старики понимающе покачали головами. Если нет восемнадцати, полиция вернет ее родителям и беспокоиться нечего.

— А если она не захочет? — спросила Марьям, хотя Дакур уже объяснял ей, что такое полиция.

— А ее и спрашивать не станут! — подтвердили соседи.

Слезы радости покатились из уголков глаз по морщинистым щекам Марьям. Не захочет добровольно — потащат силой, вот и люди подтверждают. Силой, и пусть аллах сделает острыми их мечи. Даст бог, забудет сюда дорогу! Марьям хотела в невестки Фаттум, честную, ласковую, хозяйственную Фаттум. И огород у них есть, у Дакуров. Они объединятся, сровняют межу…

Сначала зажужжал мотор, и почти тотчас взвыла сирена полицейского автомобиля. Все головы повернулись к дороге. Сирена выла все громче и громче. И вдруг из-за деревьев вынырнул голубой лимузин.

Марьям вместе со всеми кинулась навстречу.

Автомобиль затормозил у самых ворот. Из него вышел толстый комиссар, полицейские и еще какие-то люди. Через минуту их закрыла толпа людей, сбежавшихся с соседних огородов. Окруженные плотным кольцом, представители власти подошли к дверям старой Марьям. Дети, подростки, старики, толкая друг друга, становились на цыпочки, чтобы лучше видеть.

Комиссар с бумагами в руках и полицейские столпились в дверях и потребовали девушку, приехавшую из города.

Девчонка оказалась не из молчаливых…

— Не поеду! — кричала она. — Изрубите меня на куски, не поеду!

Женщина средних лет, косившая на один глаз, всплеснула руками и пробормотала: «Ах, проклятая, прости меня, аллах. Рехнулась она, что ли?»

— Дитя мое, закон есть закон, — добродушно уговаривал комиссар. — Ты вернешься к матери, отцу…

Девушка и слышать ничего не хотела:

— Не поеду, господин комиссар, не старайтесь понапрасну. Я законов не знаю! Не надо мне ни матери, ни отца, ни брата. Кемаль для меня — все. Он меня не увозил, я сама к нему прибежала. Не трогайте меня, не вмешивайтесь!

— Закон, дочь моя, закон! — настаивал комиссар. — По закону ты принадлежишь отцу.

— Нет, и еще раз нет! Не надо мне никакого отца, накажи его, аллах!

— Говорят, ты обещала выйти за другого?

— Я? Ей-богу, нет, господин комиссар. Врут они! Они продадут меня богачу, а потом на эти деньги будут пьянствовать!

Наступила гробовая тишина.

— Бесстыжая, — нарушил молчание Решид.

— Ты бесстыжий, ты подлый, бесчестный! Попрошайка! Ты чего вмешиваешься? Кто ты мне? Отец, брат? Кто ты мне?

Решид стушевался, но только на какую-то секунду. Он тут же переменил тактику. Схватил Гюллю за руку и прижал ее руку к своей груди.

— Гюллю, дитя мое, пойдем, Гюллю…

Но Гюллю изо всех сил толкнула цирюльника, и тот рухнул на землю. Вскочив на ноги, он набросился на Джемшира и Хамзу.

— Что вы стоите? Чего вы ждете? — кричал он. — Хватайте ее!

Те кинулись к Гюллю, безуспешно пытавшейся скрыться за спинами полицейских, и стали вязать ей руки.

Она кричала, молила о помощи, била ногами.

Ее втащили в такси. Хамза зажал ей рот ладонью. Она вырывалась, но ее скрутили покрепче. Хамза навалился на нее и придавил к сиденью.

Комиссар сел впереди рядом с шофером, полицейские втиснулись на заднее сиденье, и машина рванула с места.