— Жаровню! — крикнул хозяин гарсону.

— А не рано, хозяин?

— Жаровню, тебе говорят!

Гиритли разошелся. И хотя время было раннее, жаровню раздували к вечеру, когда шашлычную начинали наполнять завсегдатаи, сегодня он решил не жалеть угля.

Двумя ударами огромного кулака хозяин выбил пробку из бутылки, наполнил рюмки водкой.

— Выпьем за нас, за Музафер-бея, за твою дочь, за твоего зятя!

Решид не пил неразбавленной водки. Он поперхнулся, закашлялся, едва не задохнулся, и его с шумным весельем пришлось спасать.

Во второй раз Решиду налили полрюмки, остальное он долил водой.

Они дружно принялись за салат из помидоров, сардины, фасоль. И не заметили, как хозяин неожиданно погрустнел. Гиритли вспомнил, как он хотел выпроводить Залоглу из шашлычной и всю историю с ночным сторожем.

— Разве мы люди? — сокрушенно промолвил он. — Нет в нас ни капли человечности.

— Ты о чем? — не поняли собутыльники.

— Как о чем? Когда я вспоминаю о своем скотском поступке в тот вечер, я проклинаю себя.

Он вытащил из заднего кармана брюк пачку сигарет, предложил угощаться. Закурили.

— О каком это ты вечере говоришь? — спросил Джемшир.

— Да о том самом, когда сюда еще ввалился сторож, помнишь? Парень хотел выпить, а я ему: время, мол, вышло, поздно… Ох, ну и осел же я…

— Я потом уладил это дело, — сказал Решид, смекнув, что́ беспокоит шашлычника.

— Как уладил?

— Уладил, дорогой. Не все ли равно, как?

— Он простил меня?

— Да не думай ты об этом. Я сказал ему: «Гиритли Джафер — свой человек, да к тому же мой товарищ. Не взыщи, — говорю, — он побоялся сторожа».

— Сказал бы, что Гиритли Джафер, мол, раскаивается.

— Сказал все, что надо сказать. Не беспокойся!

Гиритли схватил Решида за руки:

— Решид-ага… Ты человек, достойный верной дружбы.

Джемшир поднял рюмку. Все трое чокнулись, выпили.

У Решида заблестел кончик носа. «Ты человек, достойный верной дружбы», — сказал Гиритли. Он прав, этот шашлычник… Сколько лет я следую верной тенью за Джемширом, кого только не одурачивал ради него…

— Ты еще не знаешь, на что я способен, — сказал он Гиритли. — Я все равно что генеральный штаб. Правда, Джемшир?

У того уже стали смежаться веки. Он утвердительно покачал головой.

— А он знает, — продолжал Решид. — Ты не знаешь, а Джемшир знает. Мы были с Джемширом в Стамбуле… Стамбул и Джемшир знают, на что способен Решид! Но Джемшир пьян, а у Стамбула нет языка… Будь у Стамбула язык, он рассказал бы… — Ты что, смеешься надо мной, шашлычник?

— За твое здоровье! — поднял рюмку Гиритли.

Решид опьянел. Он не мог открыть глаз, не мог удержать голову прямо. Все закачалось и поплыло в шашлычной в легкой синеватой дымке: столики, табуреты, стойка, бутылки за стойкой, гарсон у жаровни и сам хозяин, Гиритли Джафер…

Решиду показалось, что глаза смотрят не перед собой, а в обратную сторону и он видит собственную голову изнутри. Блестящие разноцветные круги разрастались один в другом и вращались, сжимаясь и расправляясь пружиной. А вот и отель с фонтаном. Они ставят стулья у фонтана, садятся: он и розовощекий, с черными как смоль ресницами, бровями и усами Джемшир. В их честь поднимают бокалы, и, когда общее веселье льет через край, воздух разрывает шестикратный салют из револьверов. А затем превосходное, великолепное шествие в Галату…

Он окликнул Джемшира. Потом ударил его ладонью по толстому колену:

— Верзила, Джемшир! Эй, Джемшир…

И опять закрыл глаза.

Растянув губы в улыбке, Джемшир пробормотал:

— Молодец, Решид. Все верно говоришь… Отчаянная, распутная Чичи. Чичи, которая выманивала деньги у беев и пашей и щедро сорила ими ради Джемшира…

Джемшир вздохнул. Э-эх… Он умел тратить деньги! И не разучился. Только бы дочь не подвела и Решид позаботился.

Он посмотрел на Решида.

Тот засыпал. Почти уронив голову на стол, он тяжело дышал и облизывал пересохшие губы. Сердце жгло огнем, языки пламени вырывались из горла, и тогда он широко раскрывал рот. Он будет пить много-много, пока не опьянеет, а напившись, они пойдут к Хамзе и сообщат ему новость. И какую новость!

Они станут жить в имении, они будут разъезжать на автомобилях, поездах, летать на самолетах. Как обрадуется Хамза! И они возьмут его с собой и будут пить всю ночь до утра!

Он хотел рассказать об этом всей шашлычной, но язык не повиновался. Тогда он схватил со стола бутылку и грохнул ее об пол.

— О-ох, аллах! — выдохнул он.

И все перевернулось. А сам Решид провалился в темную бездну…

Джемшир и хозяин шашлычной подскочили к нему.

— Водка ударила ему в голову, — сказал Джемшир. — Позовите-ка извозчика.

Хозяин с гарсоном бросились к дверям.

Джемшир тяжело нагнулся и поднял барахтавшегося на полу Решида. «Ни грамма мяса, — подумал Джемшир. — Охапка костей».

Джемшир понес его к двери. Извозчик уже ждал. Джемшир уложил Решида на сиденье и сел рядом.

— Рассчитаемся завтра! — бросил он хозяину.

Тот согнулся в низком поклоне.

— Куда едем, Джемшир-ага? — спросил извозчик.

— Давай гони прямо!

Остановились на узенькой грязной улочке, петлявшей среди потемневших от времени деревянных домов где-то на самой окраине города.

Жена Решида приникла к окну, увидев на улице коляску с откидным верхом: никто в их квартале не мог позволить себе такой роскоши — ездить в коляске. Она пригляделась. Не помня себя, женщина бросилась к двери и оттуда к калитке. Джемшир держал на руках ее мужа, бездыханного, с закрытыми глазами. Женщина подняла крик.

— Чего орешь? — прикрикнул на нее Джемшир. — Ничего страшного! Дай-ка пройти.

Но женщина даже не слышала его и продолжала голосить. Со всего двора собирались соседи. Она топталась перед Джемширом, воздевала руки к небу, хваталась за голову и причитала, не отрывая глаз от Решида.

Вошли в комнату. Джемшир опустил Решида на расстеленный на полу миндер, положил на спину. Тот храпел.

— Что с ним, что? — женщина умоляюще сложила руки.

— Да ничего особенного. Хватил малость лишнего… — усмехнулся Джемшир.

Женщину не удовлетворил такой ответ. Она опустилась на колени рядом с Решидом и, боясь дотронуться до него, только причитала. Потом ее взгляд упал на дверь. Там столпился весь двор от мала до велика. Она бросилась к двери и с отвращением захлопнула ее.

Сначала там, за дверью, молчали. Но потом кто-то спросил:

— Что, дядюшку Решида пырнули ножом?

— Да нет, — ответил другой голос. — Он цел-целехонек…

— Если бы ножом, кровь была бы… — объяснил кто-то.

— Ну, а чего же он, будто отошел?..

— Обморок, значит…

Жена Решида снова кинулась к двери, распахнула ее и вытолкала во двор всех до одного.

Она знала со слов Решида, что племянник богатого, очень богатого помещика случайно увидел дочь Джемшира и влюбился в нее. Решид был полон непреодолимого желания устроить счастье этой пары и в разговорах с женой мечтательно оценивал все выгоды такого брака лично для него, Решида. А в том, что брак состоится, он и не сомневался.

«Или парень попросит руки девушки, — как-то заявил он, — или можешь сказать: пустой ты человек, Решид, никуда не годный…»

Но сказать такое у нее не повернулся бы язык. Ее вера в Решида была безгранична. Решид не мог ошибаться. Если Решид говорил: будет так, то не могло быть иначе. Таких людей, как ее Решид, больше не было.

Они грезили имением, в которое Гюллю, дочь Джемшира, войдет невестой.

Они, конечно, разбогатеют и, может быть, переселятся жить в имение. Они даже не сомневались, что так и будет. Они были уверены, что Джемшир не обойдется без Решида. Признается в этом сам Джемшир или нет — без Решида он не сможет, они-то знали.

«Так, Решид, так, да буду я твоей жертвой…» — согласно кивала женщина его рассказам. А однажды застенчиво спросила:

— У них в имении ягненочек найдется?