— Шишкин нигде не обозначал себя, как эдакого эстета. Мы поэтому и проглядели его, потому что ни в одном досье его никто не относил к колеблющимся или сомневающимся, — поделился впечатлениями Осадчий. — Сколько человечество не будет идти в ногу с прогрессом, за всеми не уследишь, даже при наличии сегодняшних технологий.

— Слушай, капитан, а переводись-ка к нам! — искренне предложил Воскобойник Коломину. — Афган у нас тут рядом, поэтому подобных дел всегда будет хватать.

— Или пришлите из своего НИИ нам хотя бы пару таких приборчиков, — хихикнул Осадчий.

— Не могу, товарищи, — смиренно улыбнулся Ярослав, щурясь от восходящего солнца и прикрывая ладонью свободные от «Тиресия» глаза. — Я следователь по особо важным делам. Послали меня, так как ваше дело было реальным сложным «висяком». Мне всё время нужно быть при центральном аппарате, в Москве. Мой прибор — это экспериментальная и засекреченная разработка. Не каждый человек справится с его ношением, не каждый сможет остаться… в здравом уме и трезвой памяти. Носителей отбирают очень долго и очень тщательно. Процесс обучения и самого ношения сложен, затратен и порой непредсказуем. Я должен отчитываться о всех аспектах использования — как положительных, так и отрицательных — не только начальству в Министерстве, но и моему куратору на предприятии-производителе. В общем, постоянные проверки, поверки, контроль и самоконтроль. Одному с прибором можно не управиться.

— До чего дошёл прогресс… — сочувственно вздохнул майор.

Осадчий и Воскобойник по-дружески распрощались с Коломиным; Павлов же помахал рукой из аэрокара. Ярослав резво поднялся по трапу и показал билет на рейс бортпроводникам. Москва нетерпеливо ждала молодого капитана.

***

Лучи солнца преломлялись в жёлто-розовых облаках и, частично подсвечивая их, нагревали внутреннее стекло иллюминатора. Формой своей облака напоминали снежные шапки, и казалось, что Ту-144Э летит в считанных десятках метров от горных вершин. Порой солнечный луч, проходя через стекло, образовывал полупрозрачный радужный спектр на изголовьях кресел и откидных столиках. Время от времени самолёт поднимался настолько высоко, что исчезали любые облака, и величественный голубой небосвод походил на бескрайний океан. Исчезают при подобных пейзажах тревожные мысли в голове, в спокойном ритме бьётся сердце. Наверное, именно в такие минуты человек осознаёт, насколько ценна его жизнь и насколько хрупок окружающий мир. Чувствует человек и гордость за свою цивилизацию, ибо человек с давних времён мечтал летать в вышине, как птица, и наконец смог реализовать свою заветную фантазию. То, что однажды совершили мифические Дедал и Икар, в реальности смогли сделать изобретатели и авантюристы в эпоху научно-технических революций.

В карманах кресел лежали картонная инструкция по безопасности и простенький электронный планшет, рекламировавший популярные рейсы и товары «Аэрофлота». На одной из стенок, образующих кубрик бортпроводников, висел плоский экран, по которому транслировали «Джентльменов удачи». Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба, облачившиеся в скафандры особой степени защиты, пытаются сбежать с космической тюрьмы обратно на Землю, для этого спрятавшись в резервуаре для токсичных отходов. По ходу движения резервуара сначала в абсолютном вакууме, а затем — в атмосфере планеты с героями Леонова, Вицина, Крамарова и Муратова происходят опасные, но забавные приключения. Кинозвук передавался в специальные белые наушники, закреплённые за каждым креслом: при желании можно было отрегулировать громкость, высоту и посмотреть комедию.

Справа впереди храпела пара пенсионеров, перед Коломиным четыре места заняли родители с двумя детьми. Ещё ближе к выходу сидели тучный военный с пневмопротезом вместо ноги и женщина в большом старом визоре, полностью скрывавшем её глаза. Молодой парень и девушка находились ближе всего к Ярославу. Время от времени пассажиры из других частей самолёта прохаживались до туалетов.

— «Буратино», «Дюшес», «Тархун», «Саяны», «Лимонад», «Ситро», «Байкал». «Столичная», «Пшеничная», «Русская», «Особая». «Шампанское». Портвейн, — милая блондинка стюардесса будничным голосом предлагала пассажирам напитки. От её уха до рта, как и других проводниц, шёл микрофон на гибкой ножке, а на левом глазу висел почти прозрачный визор. — Красное и белое вина, сухое, полусухое, сладкое, полусладкое…

Коломин нагнулся к бортпроводнице, благо, сидел без соседа.

— Девушка, а можно… «Пепси»? — Западные бренды нередко находились в продаже, но официально их старались меньше афишировать, поэтому капитан слегка понизил голос.

— Конечно. — Девушка приняла от Ярослава наличные и изящно нагнулась сбоку от тележки. Мышцы её согнутой в колене ножки привлекательно напряглась. Блондинка поднялась, открыла стеклянную бутылку, аккуратно поставила на столик перед Коломиным вместе со стеклянным стаканчиком и улыбнулась. — Пожалуйста! Если вам ещё что-то понадобится, всегда общайтесь.

Поблагодарив бортпроводницу, Ярослав отхлебнул маленьким глоточком прохладный напиток и своих мыслях снова уставился на плавно плывущие облачка за иллюминатором.

Вспышка. Множество событий промоталось вперёд. Многоэтажная Москва пульсирует, как живой организм, источая бешеный ритм движения. Вспышка. Лукавая девушка, страстно целующая губы и облизывающая щёки. Его ли или кого-то другого? Вспышка. Импортные ароматические свечи, ванна, вода в которой полностью смешалась с кровью. Вспышка. Погоня за кем-то, авария, звон сирен. Вспышка. Громадный зал, погружённый в полную темноту. Освещён лишь маленький пятачок по его центру. На этом крохотном участке стоит поджарый, но невысокого роста лысый человек. На него надеты камуфляжные штаны и берцы, но обнажённый торс покрыт многочисленными шрамами и татуировками. Мужчина повёрнут к Ярославу спиной и, кажется, спит стоя, немного свесив голову вниз. Против своей воли Коломин, словно марионетка, идёт к таинственному незнакомцу. Мужчина слышит шаги Ярослава и медленно оборачивается. Видна часть ухмылки, однако лицо все ещё затемнено. Тем не менее, будто увидев и узнав физиономию человека, Коломин вздрагивает и выхватывает АПС-М. Вспышка.

«Господи, какого?!» — дёрнулся Ярослав, тут же оказавшись в кресле на борту Ту-144Э. Он протёр ладонями глаза, нос и пазухи, проверил все элементы «Зевса», вручную померил пульс. Сто двадцать ударов в минуту — как при быстрой постоянной ходьбе или беспокойстве. Слегка расслабившись, Коломин откинулся в кресле, вытянул ноги вперёд и залпом выпил почти всю бутылку «Пепси-Колы».

«Нет, я знаю, что раньше такое уже случалось. Я видел лицо Раджабова, “Иглы”, перестрелку в сакле до того, как прибыл в Курган-Тюбе и познакомился с местными оперативниками. Видел кое-что и до этого, и до этого… Качество и количество видений нарастают, — интенсивно соображал Ярослав. — Сейчас образы будущего были гораздо более явственны и отчётливы, хотя логически в одну цепочку сейчас все эти эпизоды соединить невозможно. А самая шутка в том, что “Афину”, “Гекату” и “Тиресия” я снял, на мне только провода “Горгоны”, и всё. Пока не подключены остальные приборы, временной анализ не сработает. Если “Афина” не исследует мозговую активность, “Тиресий” ничего не покажет. Головной мозг — это сложный органический процессор, любые поломки и побочные эффекты от “Зевса” могут негативно повлиять на меня, на мою психику. Да уж, космос изучен лучше, чем многие психологические и неврологические процессы. Неужели мой мозг смог предвидеть будущее без прибора? Но мы никогда не называем это предвиденьем или предсказанием, ведь всегда имеется множество альтернатив, и будущее не одно. “Зевс” позволяет конструировать оптимальное локальное будущее, идя по наилучшей альтернативе. Почему же мне были показаны лишь строго детерминированные кадры? Почему против моего желания? Нужно обязательно переговорить по этому поводу с профессором».

— Привет, засёк тебя с институтского радара, — в «Гекате» послышался бодрый голос профессора Градова. — Соскучился по Москве, Ярослав? Как там твоя поездка в Ташкент?