Был лютый скандал, перешедший в драку матери и меня, защищавшей всеми силами сына. Дианка на тот момент еще была в тхникуме, бабушку отпаивал отец валерьянкой. Та не ожидала, как невестка накинулась на родную дочь с кулаками и громким во всех вариациях словом — шлюха.

Много было в жизни сложных ситуаций с родителями, да и сейчас ничего не изменилось. Нашли только в лице ребенка бесплатного раба, которого можно отблагодарить за трудную работу пустым «спасибо».

Опуская в своем рассказе последнюю каплю слез, превращаясь в безжизненную фарфоровую статуэтку, жду того самого толчка в бочину. Благодаря которому упаду и разлечусь осколками керамики.

Самые последние слова застревают на полпути к окончанию нашего с Даней разговора. Дёргаю языком, мычу непонятные звуки, сжимаю на своём горле ладонь. Хочу сказать, как спящий на заднем сиденье джипа Артём желал увидеть родного отца, которого так не хватало в его детстве.

— У меня есть… сын. — не веря услышанным словам, медленно, словно смакую каждую буковку в словах, произнёс Даня.

— Да, — кричу, захлёбываясь в слезах. — у тебя есть пятнадцатилетний сын. Наш с тобою сын, что спит у тебя в машине…

От меня отстраняются, делают два шага назад. Ходит вокруг да около, нервно проводя по волосам своей пятерней. Ловко оборачиваются вокруг своей оси, издают нелепый истеричный смешок, переходящего в настоящий злобный рык дикого зверя.

Резкий свист ветра и рядом с моим перепуганным лицом пролетает мощный кулак. Ударив со всей силы одну из балок, та, медленно, но верно, покосилась набок, смещая всю ось с центра на один из шести углов беседки.

— Я убью её, — доносится до моих ушей самый настоящий холод, заставляющий познать настоящий страх за свою жизнь.

Парализованное тело не реагирует ни на малейшие сдвиги, только чувствует. Проникающую под открытые участки тела прохладу, шум трепыхающейся по ветерку листвы. Даня нависал надо мной своей медвежьей тушей, сжимал по сторонам от моей головы перегородку, прорываясь иногда на настоящий рык.

Крепкие плечи вздымаются вместе с ходячей ходуном грудной клеткой. Вдыхая со свистом кислород, проявляя на крепких мышцах рук вены, напоминающих корневую систему деревьев — садись, Ильина, пять за хорошее объяснение, — Устинов держался на одном тоненьким полупрозрачном волоске.

Порвись последняя нитка его нервов, и от всех нас ничего не останется. Зароет, поставив на месте ещё один автомобильный салон. Будем каждое полнолуние выходить, пугая ночных охранников своими призрачными формами.

— Даня, — зову его, стараясь держать голос более тихим и спокойным. Вздрогни на одной согласной буковке, как все спустится с рельс.

Холодный кончик носа касается моей шеи, проводят вдаль к уху, распаляя тёплым дыханием висящую серёжку. Маленькие гвоздики с круглым голубым камушком не мешают проводить Устинову… возбуждающие, можно так сказать… действия.

М-м-м, у меня не было мужчины больше трёх лет, ни исключено то, что мое тело реагирует даже на простой мокрый чмок в протекающую сонную артерию или опаляющий шёпот, проникающий афродизиаком! Нет, только не здесь и не сейчас, вообще никогда! Пожалуйста…

— Варя, — моего лица касаются ладонями, потянув на себя, ойкнула. При темноте его карие глаза становятся практически чёрными, пугающими до безумия, без проглядывающего на фоне карего оттенка зрачка. — Пойдем, нам нужно перенести спящих зайцев по кроватям.

Неожиданное заявление. Боялась, бегала по мыслям с клише эпизодом из фильмов, как перепуганную до чёртиков красавицу вовлекают в самый страстный горячий поцелуй со стороны властного, порочного главного героя. Это жизнь, тут такого прописанного сценария не будет.

Поскальзываясь подошвой обуви на плоской поверхности, теряя равновесие, направилась вместе с Даней к его джипу. Шедший впереди меня, расчищая откидыванием по сторонам павшие ветки тропу, неожиданно остановился. Застряв в своих мыслях, продумывая дальнейший шаг, как мне познакомить сына с родным отцом, ботнулась, дезориентировано пав на землю.

— Все такая же, — хмыкают сверху, подхватывая меня под подмышки. — Растеряшка.

Молчу, ничего не говорю на этот счет, отряхивая со спины край перепачканного во всех видах грязи верхнюю одежду. В совершенно чужом городе, где нет ни одного родственника, куда можно наведаться и попросить за те же самые пятьсот рублей простирнуть в машинке пальто. Адреса химчисток не знаю, да и заказ может висеть больше недели.

Придётся ехать обратно домой нагишом либо отнимать у Дианки её любимую уличную толстовку, которую умудрилась взять собой.

Эта ночь забудется на всю оставшуюся жизнь. Рассказав о нашем сыне, Даниил ничего не сказал — ни хорошего слова, ни плохого. Смолчал, поведя себя более сдержаннее, чем могло казаться на самом деле.

А я, дойдя до джипа, выполнила его просьбу. Пока Даня оплачивал за нас номера, я, приоткрыв пред спящим Артёмом, дверь, погладила по макушке тёмных волос. Отрасли, скоро снова вести в мужскую парикмахерскую, терпеть его — «Мам, я не хочу себя под горшок! Мне нравится хипстерская причёска… ну ма-ам!», — благодаря чему ослаблять свои поводья, позволяя сделать так, как он сам хочет.

Я ведь совершенно позабыла, какого это быть подростком. Старалась вести себя точно также, делать все практически самостоятельно, высказывая в более менее скверных словах свою точку мнения. Может из-за этого являюсь слабохарактерной матерью, не проявляя на собственном сыне давление в учёбе, его личной жизни, прогулках до полуночи?

Диана тоже не пыталась поднимать на ребёнка грозный тон крёстной матери, оскверняя грубыми высказываниями о подростковом рвении узнать наш мир более детально, чем мы. Наоборот помогала, поддерживала во всех его начинаниях.

Единственное, каждый раз, когда у него появлялась девочка, мы ему твёрдо талдычили о контрацепции. Позвали друзья на школьную вечеринку — возьми приобретённую самой Дианой пачку презервативов или воздержись от постельных оргий вовсе. Иначе он станет папой в свои шестнадцать лет, а я бабушкой.

— Номера оплачены, — за спиной слышится хриплый баритон Дани.

Оказавшись позади меня, разглядывая каждый проходящий через тёмный локон пальчик, мужчина не сдержался. Прошёлся вместе с моей ладонью по мальчишеским волосам, не веря своим чувствам о происходящем на самом деле.

Ладно маленький ребёнок, его можно взять на руки и трогать абсолютно все: ладошки, сжимающиеся в кулачки, ножки, головку. Тут уже взрослый подросток, у которого есть свой характер, темперамент, амбиции. Тут будет сложнее найти общий язык, чем с младенцем. Машинка в подарок или игрушечный пистолетик, собака или котёнок не помогут.

— Он твоя копия, — улыбаюсь, неожиданно вспоминая его детский вид. Пухлые щёчки, ещё на тот момент голубые глазки, беззубая улыбка. Жаль нельзя повернуть время вспять и воспользоваться шансом поговорить по-людски.

— Я заметил, — пригнувшись, перехватив Артёма под согнутыми коленями и под его головой ладонями, слегка прижав к себе, Даня, имея внутри себя нечеловеческую силу, вытащил ребенка из машины. — Пойдём. Пока ты укладываешь сына спать, перенесу Диану в номер.

Сколько времени уже? Два, три ночи? Морфей никак не явится своим чарующим всех нас сном, вызывая для нас сладкие добрые сны.

Хочу провалиться сквозь землю, задушить лежачей под головой подушкой, выкрикнув болезненный крик. Провожу ладонью по лбу, смахивая скопившийся пот. На улице весна, а в отеле до сих пор толкают людям стеганные тёплые одеяла, заставляя всех спящих потеть ручьём.

Свернувшаяся на второй односпальной кровати Диана промычала нечто неразделенное, несвязанное между собой предложение. Откинув сквозь сон одеяло, повернувшись на другой бок, поджала один из краёв ногой под себя.

За противоположной стеной спит Артём. Вместе с Устиновым. Грызя перегрызанные ещё до этого момента ногти, чувствуя на языке остатки гель-лака, обеспокоенно встала с кровати. В одних хлопковых трусиках, майке и бывших голубеньких носках оглядываю пространство.