С такими словами она подходит к мальчику. Рассказывая о всей проблеме, которая прошла ещё субботним вечером, стыдливо заливаясь румянцем, спрятала руки за лежащей на коленях сумкой. Осознание бьёт холодной волной, разбиваясь об огромные камни мелкими брызгами.

Глупая, глупая я. Стоило спросить Артёма о случившемся, с кем подрался, за что, почему и как. Вместо этого, видя его безжизненное лицо, обсуждали самую серьёзную тему в нашей маленькой семье. О его родном отце, что находился на улице подле джипа.

— Вот, полюбуйтесь на оставленные синяки на нашем ученике, — показывает то, что и так видела собственными глазами. — И это все рук одного вашего сына.

Моей реакции на её громкие высказывания нет от слов «совсем» и «вовсе». Убрав с себя все мешающиеся вещи, положив пальто на подлокотник кожаного дивана, повернулась к собственному ребёнку. Молчит, сдерживает всю свою злобу в сжатых кулаках, не реагирует на мои прикосновения к зажатым плечам.

— Это правда? — тихо спрашиваю я, заглядывая в потемневшие глаза.

В кабинете ужасно тихо. Все стоят, ждут того самого ответа, благодаря которому воскликнут тройное «ура» в честь победы над такой серьёзной проблемой. Это им будет в радость, сломав такую короткую детскую жизнь, оставив за собой пустую оболочку в виде тела.

Мне же, как матери моего сына, будет не до смеха. Всех заставлю страдать, молить о пощаде за содеянный грешными душами поступок.

— Они оскорбляли тебя, — наконец-то отвечает Артём, поднимая полный взгляд ненависти на того самого побитого ученика. — Вот он, лично он, говорил такие непристойные вещи о тебе. Как всадил бы без презерватива, заставил сосать его мелкий член. А я что, должен был терпеть это и слышать гоготания его друзей?

Сидящий мальчишка резко включился в игру. Гневно поднял голову, сверкнув злющими светло-серыми глазами, вздыбился словно дикий кот. Стоящая рядом с ним Валентина Ивановна не заметила резкого перехода с одной реакции на другую, только взмахнула плечами, посматривая в сторону Дианы.

Закинув ногу на ногу, воссоздав в одном лишь движении сексуальный подтекст, подруга сложила руки на груди. Для меня ново видеть пожилых людей с полными ненавистью, завистью, презрением взглядами. Они что-то знают, но не говорят.

— Артём, — пора превратиться из доброй тёти в высокомерную особу, — скажи мне только честно, тебя в школе обижают?

Задаю тот самый поедающий мои нервы изнутри вопрос, обведя пристальным взглядом классного руководителя сына. По ней уже и так заметно: вздрагивает, бегает взглядом, якобы разглядывая обстановку рабочего места директора, на самого Савелия Эдуардовича.

Тот сам ничего не понимает. Смотрит то в мою сторону, протирая практически мокрым на сквозь платком, то на своего же сотрудника.

— Анна Алексеевна, — обращаются ко мне, — почему вы так считаете?

Да потому что я сама училась в этой чертовой школе пятнадцать лет назад и прекрасно помню, как одна из учительниц сидя за рабочим столом на уроке любила высказаться в сторону ученика! И эта та самая женщина, что является классным руководителем моего родного сына!

До сих пор руки трясутся от её недвусмысленных фраз, от которых могли посмеяться все остальные дети. «Вот что будет, если вы, юные девушки, начнёте рано заниматься плотскими потехами» — говорила она, заставляя стыдиться собственного живота.

И это были самые первые дни моей учёбы в новой школе. Первые дни, когда у меня ещё не было видно живота, а люди, читавших мою медицинскую книжку, знали о моей сложившейся ситуации. И, чтобы проверка не обнаружила такую серьёзную оплошность со стороны учебного заведения, нужно было незаметно избавиться от неё.

А самый лучший способ — буллинг. И некоторые преподаватели, и сами ученики, издевались, прикрывая все обидные шутки задорным смехом. Ты же не расскажешь посторонним людям, попросив от следующих прямо до твоей квартиры защиту. Они сами, узнавая про беременную девчонку, которую искал «старший брат», отказывались что-либо предпринимать.

Единственное, куда они обращались — это органы опеки, где до своего совершеннолетия стояла на учёте. Бабушка, узнав о моей проблеме, тут же позвонила родителям и стала требовать их написать доверенность на себя, чтобы я могла спокойно жить у неё и не бояться проезжающих мимо машин с мигалками.

Слава богу тот кошмар в прошлом, все удачно сложилось и можно не беспокоиться. Только разобраться с новоявленной проблемой.

— Они называют меня сыном кукушки, — от таких слов Дианка перестаёт заниматься своей работой, возвращаясь к проблемам реальной жизни. — Когда у нас проводились, касающееся защищённого полового акта в нашем возрасте, внеурочное занятие один из пацанов параллельного класса ткнул в меня пальцем и сказал: «Вот кому стоит в первую очередь предохраняться. Тому, кого самого родили в пятнадцать лет!».

— И ты молчал об этом? — воскликнула подруга, обращая внимание на всю себя. — Я, конечно, понимаю все, ты мужчина и должен решать свои проблемы сам. Но не там, где требуется помощь своей родной и крёстной матери.

Обсуждать и говорить о её правоте не имеет смысла. Мы сами были такими: скрывали от родителей свои проблемы, стараясь их решить без любого вмешательства со стороны взрослого человека. Тут складывается точно такая же ситуация, в которой есть зачинщик и его жертва.

А зачинщиком является не тот сидящий напротив нас мальчишка, и не тот, кто в самом начале учебного года решил посмеяться глупой шуткой о презервативах. Эти дети всего лишь губки, что впитывают всю грязную информацию с уст взрослого педагога!

— Это не про тебя вообще-то. — оу, кто это у нас решил проявить активность в нашем разговоре. — У нас ещё девочка учится, которую точно также родили в семнадцать лет.

— Но не её же родную мать обсуждают: в каком нижнем бельё ходит и умеет ли она устраивать оргии! — психует, хлопнув в ладоши.

Так, мне не нравится все это дело. Будь чуть по младше возрастом, то могла посмеяться на такое, заверив сына не беспокоиться по такому, казалось бы, пустяку. «Разве не хорошо иметь такую молодую маму, способная любого заткнуть за хвост?» — выразилась в таком ключе, залившись тёплым смехом.

Сейчас годы берут своё. Мне не двадцать и не двадцать пять лет, ходить кадрить мужской пол, одаривая тех улыбками с пустыми обещаниями самое последнее дело, что можно совершить в моём то возрасте.

Мерзость. Сидеть здесь и обсуждать чьё-то грязное бельё больше не имеет смысла. Задержись ещё на пару минут в бездействии с нашей стороны и вспыхнувшие с новой силой мальчишки устроят драку за сломленную честь и достоинство.

— Диан, — обращаюсь к подруге, — забери Артёма домой, я тут ненадолго задержусь.

— Я никуда не поеду. — неожиданно включается юношеский максимализм, заставляя нервно теребить ручку от сумки. — У тебя сегодня бокс, — неожиданное напоминание от Дианы про занятия заставляют поменять его мнение. — Лучше сходить грушу со всей злобы попинать, нежели калечить свою жизнь из-за малолетних преступников.

И с гордо поднятой головой, встав со своего места, не забыв поправить на себе часть платья — тем самым привлекая все мужское внимание, — поспешила вывезти Артёма с нагнетающей обстановки.

— Хабалка, — не выдержала Валентина Ивановна, отпуская подростка из лап. Тот мигом вышел отсюда, оставив только меня, учительницу и самого директора.

Ситуация накаляется с каждой потраченной минутой. Оставшись наедине со всей отражающейся на моём ребенке проблеме, решительно попросила белый лист бумаги, пишущую ручку и образец заявление на отчислении из учебного заведения.

— Постойте, — Савелий Эдуардович на этот момент весь взмок, вся его одежда покрылась еле различимыми влажными пятнами. — Прежде, чем забирать документы со школы, давайте все обсудим?

Рассмеяться бы такому заявленному вопросу в лицо. Раньше нужно было думать и предпринимать любые меры, касающиеся всех учеников школы, а не сидеть сложа руки за столом и щёлкать по игральными картам в экране монитора, раскладывая паука или косынку.