Наша поездка закончилась возле трехзвездочного отеля, работавшего даже в такое позднее время. Заехав машиной на свободное парковочное место, пододвинувшись ближе к прилегающей дорожке, Даня не спешил выключать автомобильный аккумулятор. Он продолжает бренчать, подавая сигналы машине: направлять тёплые потоки воздуха, передавать через встроенные колонки тихую музыку. Впервые минуты, я даже не услышала, как было включено дорожное радио.

— Я не представляю, как мы будем везти их до кроватей. — хихикаю, замечая на заднем сиденье два спящих комочка. Будет слишком стыдно будить двух сопящих солнышек ради регистрации на трёхдневное заселение.

Смотрю на Даниила, тот на спящего сына. Стараюсь не дышать вести себя тихо и аккуратно, боясь нарушить всю атмосферу. За такое короткое время все могли догадаться, кто кому приходит по родственной линии. У Устинова очень хорошо развита интуиция, может быстро догадаться обо всем, принимая во внимание все новоявленные детали.

Да и догадываться не нужно. Подойди к любому прохожему, представь им взрослую и младшую копию, спроси: похожи будут или нет? Все будут согласованно кивать, подтверждая вопрос.

Нужно решиться на самый главный в моей жизни поступок — рассказать Дане всю правду. Мы не живём в фильмах о любви, не живём в параллельной вселенной. Пора прекратить себя вести эгоистично по отношению к любимым людям, особенно к нашему сыну. Артёму.

Я не хочу больше убегать от прошлого…

— Даня, — его имя непроизвольно вылетает из уст. — Выйдем?

Намёк понят. Выйдя из машины, прикрыв до щелчка дверь, мужчина, обойдя капот, открыл мне дверь. Предложенная в помощь ладонь спасла от очередного падения на земь. Пропущенный автомобильный порог запомнится на всю оставшуюся жизнь, оставив последние остатки ума в объятиях Устинова.

Боже, что я творю? Веду себя точно также, как несовершеннолетние подростки: краснею, бледнею, не могу скомпоновать свои мысли, агрессирую на любые виды неприязни или обиды со стороны мужского пола. У меня были отношения после Даниила, мимолётные и более порочные, так почему с ним я ощущаю той самой пятнадцатилетней Варей Ильиной?

— Расстеряшка, — чувственная насмешка послышалась рядом с моим ухом.

— Знаю. — сконфуженно отвечаю, пряча свой взгляд под выпавшими прядями волос.

Закрыв за собой дверцу джипа, посмотрев сквозь стекло на умиротворенное лицо спящего сына, направилась в сторону отеля. Наш путь остановился вблизи небольшого парка с припрятанной за гущей деревьев беседки. Перекрашенное несколько раз сооружение встретило нас оставленными пивными банками.

Отбросив пяткой кроссовка в сторону, Даня позволил подняться по двум перекорёженным за долгое время ступенькам внутрь. Садиться на перепачканные лавочки не стала, прислонилась к одной из перегородок.

— Прости меня, — вырывается первым прежде, чем Даниил успевает подойти ко мне ближе. — За тот день с ножом.

Я не понимала своих эмоций, двигающих моё подсознание к одному из самых страшных поступков. Был страшный испуг, жадное желание жить, воспитать Артёма достойным мужчиной.

— Тебе не за что просить прощения. Вместо тебя на этом месте должен быть я — мужчина, который позабыл какого это ухаживать за женским полом. — узнаю своего старого доброго Даниила Устинова, который в свои семнадцать лет довёл до слез большую половину школы.

И как я с ним стала встречаться — загадка на века.

— Тем более, — шаг ко мне и наши ноги соприкасаются коленными чашечками. — Я рад тому, что мы можем наконец-то поговорить. Спокойно. По душам.

— Вдвоем. — в тон его баритону отвечаю, застрявшая между ним и слегка влажной после прошедшего дождя перегородки.

Казалось между нами все хорошо, создавшаяся дружеская атмосфера, более менее спокойный разговор, перетекающий на серьезные для друг друга темы. Можно смолчать, закрыть все свои тайны глубоко в сердце, выкинув ключ от огромного амбарного замка за спину, прекратив жить ложными надеждами на лучший исход в жизни.

Для неприметной серой мышки действую крайне решительно, вывернув всю себя изнутри, выставляя наготу на показ. Диана права, нужно поговорить с Даней пока не настала крайняя точка наших жизней. Всю жизнь меня никто не будет оберегать, скрывая от каждой тени.

— Скажи, — протягиваю, сжимая до боли ладони. И плевать на неприятно жгучую боль под бинтом. Делать больно, так делай это вдвойне. — Что-бы ты сделал, если у тебя и у твоей первой или второй жены родился ребёнок?

Ну, глупая! Думаю про себя самые постыдные обзывательства в свой адрес, обкусывая внутренние части щёк поочерёдно. Ляпнула не обдумав каждый произнесенный вопрос, касательно двух прошлых браков, тем самым задев Даниила за живое. Может он очень сильно хотел маленького малыша, дочку или сына, что вырастит ещё одной копией его, но ничего не выходило.

Господи, бабушка, какую ты дуреху воспитала. Голова с лукошко, а мозгу ни крошки — любимая поговорка, касающаяся моей тридцатилетней персоны. Четвёртый десяток скоро менять, а в голове Ахиллесова пята.

Прожигающий взгляд Устинова трудно выдержать под напором. Это не Артём, тут не удастся отругать взрослого дяденьку о плохой привычке. Здесь существует один вариант: скукожиться в чернослив, спрятавшись под лавочкой.

— Увы, — его крепкая ладонь скользит от моей шеи к волосам. Слегка поглаживая макушку, аккуратно, боясь сделать больно, сжимая несколько прядей пальцами, заставляя чуть-чуть отогнуть голову кверху, Даня потянулся мне на встречу. — Они бы этого не сделали… в отличие от тебя.

Все слишком хорошо для наступающего ада. Земля уходит из под ног, сердце огромными клешнями вырывают и давят прямо на моих глазах, превращая в кровавое месиво, капавшее с глухим ударом об потрескавшуюся временем и сыростью деревяшку.

— Мы уже не дети с тобой, нам не по шестнадцать и не по двадцать лет, каждый из нас должен нести ответственность за поступки. — говорю, ощущая неприятные чувства.

В горло словно раскаленное железо влили, обжигая все на своем пути, не позволяя дальше произнести и слова, медленно опускалась вниз. Это не сериал, в котором главные герои выясняют отношения сквозь бытовые ссоры с разбиванием посуды или угрозами, в которых проскальзывает до жути раздражающая фраза — «Я заберу у тебя все!».

Это очень трудно. Очень тяжело. Рассказывать о жизни в бегах, воспитывая на руках младенца, маленького котенка, появившегося на фоне безмерной любви. По щекам стекают огромные капли слез. Никчемная истерика, вызванная болью разбитой на мелкой кусочки души, выставляла меня перед повзрослевшим за эти годы статным мужчиной мелкой девчонкой, не имеющей толики опыта взрослой самостоятельной жизни.

Здесь нет ничей вины. В этом виновата я сама.

— Варя, — собирая прилипшие к лицу волосы назад, Даня шумно вздохнул. — Не стоит делать себя виноватой в той жизни, которую сотворили мы сами. Каждый из нас стал жертвой чей-то злой шутки.

— Но это я виновата, что сбежала, — практически сиплю, ощущая себя в теле падшей женщины на земле. — Обрубила все концы и исчезла на целых пятнадцать лет, скрыв самую страшную тайну из всех…

Бесконечный потоп слез сменился неприятным жжением век. Дотерла глаза тканью, думаю я, медленно открывая и закрывая покрасневший взгляд. Утром будет худо, смотреть в зеркало и видеть опухшее после оплакивания всех сломленных судеб будет крайне тяжело. Даже Дианина тоналка или консилер не поможет избавиться от событий ночи.

Я все рассказала ему. Без утайки, выдавая все в самых красочных цветах. О том, как видела его и ту самую блондинку собственными глазами, что орала дурниной про любовь и беременность, о записывающем всю эту дичь Антоне. Поведала как родители, узнав о моем побеге с подругой к бабушке, отказались от меня, через силу написав заявление в опеке о передаче прав на мое воспитание.

И том, как в моей жизни появился крохотный сверток с голубым чепчиком на малюсенькой головке. Ему было три месяца, когда родители приехали в гости к бабушке и увидели собственными глазами настоящий «позор» младшей дочери.