Вся наша одежда мокрая на сквозь, уйти для того, чтобы переодеться в домашнюю одежду не выйдет. Даниил, нагло последовавший за мной, не упустит появившийся для него шанс — увидеть моё обнажённое тело. От одной фразы: «Ой, мой взгляд сам коснулся твоих грудей» мне не удастся уйти, все пойдёт гораздо дальше с его сладкими речами и дурманящими разум ласками.

Можно стоять, мурлыкать словно кошка от удовольствия, слушать бьющееся в такт сердце… до тех самых пор, пока дверь не хлопнет и из коридора послышится:

— Мам, я дома!

Хлопнув Устинова по груди, оттолкнув того на стоящую подле стенки табуретку, поспешила к сыну. Вся запыхавшаяся, словно бежала все десять километров, с округленными глазищами, уставилась на разувающегося Артёма. Отобрав у него школьную сумку, интересуясь его делами на боксе, взглянула в сторону сидящего Даниила.

Тот сидит, смотрит на нас сыном, медленно потирает подбородок. Хмурится, замечая, наверное накручиваю саму себя такими глупыми мыслями, некие сходства с младшей копией. Может он не додумается спросить, его ли это сын или нет, просто посидит на кухне, выпьет своё кофе и уедет на джипе по своим рабочим делам.

Стоит думать позитивнее, иначе все перевернётся с бухты барахты, оставив чёрный отпечаток на сердце. Глажу ребёнка по мокрым волосам, оглядываю на наличие новых синяков, ушибов. Вроде бы все хорошо, на губе старая покрывшаяся корочкой болячка, раны на костяшках потихоньку заживают.

— У нас дома гости? — полюбопытствовал ребёнок, ощущая во всей квартире горький запах кофе.

— Да, — протягиваю, относя сумку в комнату. — Ты не будешь против, если кто-то у нас дома?

— Мне все равно. — буркнул, уйдя к себе.

Закрыв дверь, попросив не входить на запретную территорию, Артём не удосужился ответить: будет кушать или нет. Апатия накрыла с ног до головы, проявившиеся подавленность, угнетенность, отчаяние вызвали раскаяние перед ним.

Что-ж, пускай побудет один, поиграет с онлайн друзьями в игры, послушает музыку или посмотрит фильм. Поговорю чуть позже, когда Даниил уйдёт.

— Ты чего? — вернувшись на кухню, перепугано поджимаю губы.

Находясь под прицелом рассерженного взгляда темно-карих глаз, прокусила внутреннюю часть правой щеки. Металлический привкус крови почувствовался на языке настоящим ядом, проглоченного с накопившейся вязкой слюной.

Хочу почувствовать самую настоящую боль. Тупую, ноющую, острую, давящую, ломящую. Любую, кроме душевной. Я больше не смогу пережить такого в своей затравленной жизни, вернувшись в шкуру бездомного животного.

Находясь в центре кухни, сжимая за своей спиной мойку, увидела тень Устинова. Близко подошедший мужчина схватился двумя пальцами за подбородок. Коснувшись двумя пальцами нижней губы, слегка погладив, болезненно придавил к зубам.

— Варя, — в его голосе послышался холодный металл. Придавив своим телом к раковине, касаясь тёплым дыханием открытый участок шеи, Даниил прошелся кончиком носа до мочки уха. — А ты ничего мне не хочешь сказать?

Я хочу оттолкнуть тебя и ударить со всей силы бабушкиной чугунной сковородкой. Но та убрана в духовку и достать её мне не удастся, разве что закричать со всей силы о помощи. Артём ведь рядом, он сможет набить появившемуся из ниоткуда отцу лицо с требованием не приходить сюда больше.

— Варя, — на моём горле оказалась горячая пятерня свободной ладони. — Скажи мне только честно, хорошо? А я так уж и быть… не изнасилую в твоей комнате.

— Не посмеешь, — шиплю, подставляя к его паху кончик ножа для разделки мяса.

Совсем разум потерял. Позабыл о женской способности самообороняться любыми схваченными предметами. Будь это обычная зубочистка или настоящий пистолет Макарова. Его ухищренность сыграла злую шутку, оставив моё тело в безопасности.

— Я могла и так тебе ответить на все твои вопросы, — возвращаюсь того за стол, все ещё угрожая мелкому Устинову ножом. — Но ты, друг мой, решил проявить в себе натурального эгоиста.

— Я эгоист, — живо отозвался он, задев взмахнувшей рукой остывшую чашку с кофе. — Не ты ли сбежала пятнадцать лет назад, оборвав все связи?

— У меня на это были причины. — глухо отзываюсь, чувствуя нарастающую злобу. Ещё немного и меня посадят за кастрацию натурального кобеля! — Не хотела видеть тебя после признания белокурой девчонки о её беременности.

— Ты что, блестяще глупая? — шипит сквозь трубку Диана, заставляя себя поникнуть ещё сильнее. — Говорит, что нельзя позволить увидеть Устинову Артёма, а сама тащит того к нам домой!

— Но он его и так видел. — забываюсь плотнее под одеяло, утыкаться носом в подушку. — Той ночью, в школе…

Даже думать не могу. Все мысли исчезли вместе с ушедшим вчера Даниилом, оставив за собой разлитый по столу крепкий напиток. Спасибо дверью со всей силы не хлопнул, иначе спали как на вокзале, обмотав все видимое чужим взглядом чёрными пакетами и скотчем.

— И что? По крайней мере на улице он не стащит ничего такого, что можно сдать в лабораторию на анализ ДНК! — логично.

Он ведь не просто так разглядывал фоторамку с фотографией меня и новорождённого ребёнка. Складывал разбросанный пазл, подсчитывал, соединял известные факты в единую цепочку. То-то Устинов решил действовать на кухне, решив сыграть злого полицейского, вдавливая моё мягкое место в мойку.

За стенкой послышался грохот. Артём. Собирает в одну громоздкую кучу школьные учебники за девятый класс, так сказать прощается со всей наболевшей жизнью внутри обшарпанных стен. О моей просьбе подождать до выбора школы и разговоры с новым директором можно смело забыть, бросив в стенку нечто тяжёлое и громкое.

— Артём! — закрываю динамик телефона пальцем. — Можно, пожалуйста, тише громить свою комнату?

Сегодня вторник, должна находиться у себя на работе, мило беседовать с другими сотрудниками, Павлушей и сидеть ровно на попе, создавая различные макеты по дизайну интерьеров. Вместо этого у меня появился внеплановый отпуск за свой счёт, потерянный проект, порванная в клочья мечта подростка — жить в отремонтированной подростковой спальне.

Возвращаюсь к звонку. Диана на работе, быстро щелкая по клавиатуре, набирая тексты для невыпущенных журналов, газет, попросила некую Ольгу отправить Владимиру Константиновичу документы о будущей вести, поразившей весь наш город. Стало сразу интересно, о чем говорят на рабочем языке журналиста…

— Ой, а я там училась. — доносится удивлённый голосок той самой Ольги.

— Да-да-да, — резкий возглас, подруги пробил барабанную перепонку уха насквозь. Нельзя же так орать на сотрудников, которым свойственно выражаться, проявляя знания или талант. — Все, а теперь отнеси все нашему директору… Пускай лично проверит информацию и даст добро для дальнейшей печати.

Телевизор посмотреть? Шарю ладонью под подушками, выискиваю затерянный пульт. Нашла. Сквозь преграду из одеял тыкаю несколько раз подряд на кнопку включения, стараясь попасть невидимым глазу лазером в сияющую красную точку. Раздался неприятный писк, убрав звук на ноль, дождавшись загрузки, щелкнула на первый попавшийся канал.

Отлично, вернусь на двадцать три года назад. Буду смотреть мультфильм про медведя и девочку с фиолетовым платком на голове. «Мишка! Это не медведь — это лось какой-то!» — лепечет маленькая девочка в экране, двигая спящего на санках на каток.

— Ты ещё здесь? — интересуется на том конце, несколько раз произнеся «Алло».

Мычу в ответ, смотрю новую серию про разноцветных болтиков, любителей ремонтировать нашу технику. Жаль обычная выдумка сценаристов и режиссёров, а то так классно было наблюдать за починившимся за несколько минут холодильником или стиральной машинкой. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, иначе все переломается по-настоящему.

— Пока этого кастрата нет, — я рассказала ей о ситуации с ножом и его кокушками, познавших настоящую злость женской натуры, — займись делом: найди на нас троих отдельный, гостиничный номер, расписание чертова автобуса… Хоспади, придётся таблетки от тошноты покупать…