Было очевидно, что на нашем участке враг имел численное превосходство, и потому он не преминул бы перейти в контрнаступление. Это подтверждалось данными, полученными из разведывательного отдела армии, а также агентурными сведениями.

Штаб армии был в предельном напряжении.

Срочно разрабатывались новые оперативные мероприятия. Командующий требовал немедленно укрепить артиллерией левый фланг.

30 августа мы узнали, что на Волховском фронте раньше срока пришла в боевое состояние вся наша 2-я армия.

Обстановка постепенно усложнялась.

Я сидел за столом и переносил на карту свежие данные, полученные от связных офицеров по рации, когда ко мне зашел Евжирюхин. Генерал был явно не в духе и не скрывал этого. Он сел на табурет и протянул мне недавно поступившую телефонограмму.

Прочитав ее, я с головы до ног покрылся холодным потом. Сведения были тревожные. Сообщалось, что на левом фланге немцы начали сильную контратаку, их бронетанковые соединения смяли наши передовые части и теперь вклинились к югу от Вороново во вторую линию обороны.

Командование армии обязывало нас поспешно перебросить к месту прорыва артиллерийские части и сделать все возможное, чтоб остановить врага.

Но что мы могли предпринять, когда в опасной зоне у нас одна-единственная артиллерийская часть, и это — бывший мой, а ныне яхонтовский полк… Ну как не вспомнить тут пословицу: «Думы за горами, а беда за плечами»! Мы предполагали уберечь от беды этот полк, а вышло наоборот…

— Где была эта чертова разведка? Только путают нас, — шипел генерал, и он был прав. Армейская, так же как фронтовая разведка утверждала, что у немцев всего две дивизии, а не прошло и трех дней с начала операции, как немцы бросили в бой семь новых дивизий. К трем вражеским дивизиям, переброшенным за день до этого, присоединились еще четыре дивизии.

Евжирюхин сидел, уткнувшись в карту, и молчал. Каждый из нас осторожно высказал свои соображения. Евжирюхин продолжал хранить молчание, но, видимо, слушал всех очень внимательно.

Наконец он объявил нам о своем решении. Надо признать, что им был выбран единственно правильный путь: снять с правого фланга артиллерийскую бригаду и бронетанковую часть и перебросить их на участок, где идут бои.

— Товарищ Хведурели, отправляйтесь немедленно, — генерал назвал мне квадрат на зашифрованной карте, — чтоб на месте руководить артобороной. Поручаю вам координацию действий всех находящихся там артиллерийских частей. Как только прибудете, свяжитесь с командиром стрелковой дивизии и действуйте вместе с ним. Захватите с собой майора Щербинского. Он будет вашим заместителем. Даю еще двух радистов и трех солдат. Тотчас же установите с нами связь. Вы отлично понимаете, какая опасность подстерегает вас и какая необходима твердость духа…

Часа через два наша небольшая группа была уже на месте. Я разослал всех уточнить обстановку: узнать расположение ближайших командных пунктов, установить связь со стрелковыми частями, познакомиться с соседями. Сам же отправился к позициям яхонтовского полка. По моим соображениям, он должен был находиться на расстоянии не более полукилометра.

…За полдень я подошел к сонной реке.

По эту сторону ее расположился санитарный батальон. Огромная брезентовая палатка не вмещала раненых, многие лежали под открытым небом. По дороге беспрерывным потоком шли машины и поднимали такую пыль, что дышать было трудно.

К счастью, небо было чистое, ни одного самолета противника.

За рекой я разглядел наши позиции и насчитал несколько точек так называемой полковой артиллерии.

Поодаль минометные расчеты стреляли по врагу. А еще дальше тянулась суглинистая насыпь — это была передняя линия наших стрелковых частей.

Траншеи немцев не были заметны, но нетрудно было догадаться; что они тянулись вдоль опушки леса. Между нашими и немецкими передовыми позициями оставалось не более полутора километров — так называемая «ничейная» зона.

Изредка из синевшего поодаль леса грохотал выстрел, и, пронесясь над нами, снаряд разрывался где-то совсем близко. Было жарко. Беззаботно стрекотали стрекозы.

Едва умолкал грохот минометов, как наступала жуткая тишина, в которой можно было различить какой-то далекий гул. Он шел с севера.

Известно, что вслед за такой тишиной снова последует раздирающий душу грохот.

Я шел вверх по берегу реки. Вдалеке торчали печные трубы и остовы домов какого-то сожженного села. С каждым новым шагом росло мое удивление. В предполагаемом нами районе я не увидел ни одной батареи Яхонтова.

Тогда я пошел вниз по течению реки, перешел через понтонный мост. У самого моста расположились две крупнокалиберные зенитные батареи.

Опершись на бруствер, безусый лейтенант что-то разглядывал в бинокль.

— Ну, что видишь хорошего? — поинтересовался я.

— Хорошего ничего. Кажется, в лесу немцы сосредоточивают танки, — ответил мне лейтенант. — Куда девалась наша авиация, вот наглушили бы рыбки! — И он снова стал смотреть в бинокль.

Я прошел дальше мимо высокого бурьяна и в отдалении, на расстоянии ста метров, увидев маскировочную сеть, решил, что здесь уже наверняка найду артиллерийскую батарею.

Действительно, не прошел я и двадцати шагов, как столкнулся со старшиной первой батареи Евчуком.

— Скорее в траншею, — предупредил он, — здесь вовсю зверствуют снайперы…

Мы прыгнули в траншею. Евчук шел впереди, сообщая мне по пути новости.

Встрече с командиром батареи Снегиревым и комвзвода я был несказанно рад. Я был рад тому, что выглядят они хорошо, держатся бодро, в глазах нет и намека на страх. На мой вопрос, где Яхонтов, они сообщили, что подполковник расположил батареи дугой, а свой командирский пункт установил посередине, за третьей батареей. Скорее всего подполковника можно найти на командном пункте.

Шел я к Яхонтову и размышлял над тем, почему немцы, прорвав вчера к северу от Воронова нашу линию обороны, не спешат с наступлением. Если бы они перешли в атаку, то мы не смогли бы оказать им серьезного сопротивления.

Я мечтал о том, чтоб немцы не перешли в наступление еще день-другой, а за это время командование армией наверняка найдет выход из создавшегося положения…

Слева от нас, за невысокими кустами, видимо, был расположен артдивизион, потому что неожиданно донесся отчаянный крик:

— Ложись!

И едва мы прижались к земле, грянули залпы. За кустами вспыхнули языки пламени, и десятки снарядов одновременно прожужжали над нашими головами. Будь мы на ногах, нам, конечно, не сносить головы в буквальном смысле слова. Струя горячего воздуха обдала нас жаром.

— Что, жизнь надоела? Чего шатаетесь тут?! — кричал нам кто-то сердито. — Идите сюда, здесь можно обойти батарею, не видите, что здесь огневая позиция?!

Обойдя батарею, мы натолкнулись на разведчиков в маскировочных халатах. Безжизненное на первый взгляд поле, оказалось, жило четкой военной жизнью. То и дело попадали мы на чьи-то позиции.

Со всех сторон раздавались какие-то приказы. Невидимые нами люди разговаривали с кем-то по телефону, что-то докладывали, приказывали. Приходилось часто останавливаться, чтобы уточнить направление и не потерять дорогу к батарее Яхонтова.

Несколько сот метров оказались особенно трудными. Нас то не пропускали, то возвращали назад, то просили обойти территорию стороной. Спорить было бесполезно. Надо было подчиняться.

Наконец добрался я до одной из батарей моего бывшего полка. Устал и измотался донельзя.

И здесь ребята выглядели бодрыми, крепкими. Особенно гордились тем, что с помощью специальной установки, так называемой ПУАЗО, батарея могла вести огонь и по воздушной цели, и, само собой разумеется, прямой наводкой по наземным целям.

Но почему такое странное расположение орудий батареи? При таком расположении орудий значительно труднее вести огонь.

— Кто додумался до такого? — спросил я командира второй батареи капитана Светловидова, опытного, хорошего артиллериста.

Он пожал плечами: приказ подполковника. Мол, третья и четвертая батареи расположены точно так же, мол, с целью противотанковой защиты.