Согласно новому плану перегруппировок в полосе главного удара едва ли не самым ответственным участком становился именно тот, где должен был находиться полк Яхонтова.

«Сможет ли Яхонтов правильно действовать в такой сложной обстановке?» — этот вопрос не давал покоя.

Я взглянул на часы. Оставалось всего пять часов.

Успеется ли в такой срок передислокация двух полков?

Я раскрыл на коленях карту, и мы с Евжирюхиным погрузились в нее.

— Полк Яхонтова немедленно надо перебросить в район Лодва — Вороново, — шепнул я Евжирюхину, — это фланг прорыва, пусть полк Яхонтова находится там в целях безопасности фланга прорыва.

— Верно! — поспешно согласился со мной Евжирюхин. — Но успеют ли?

— Даже обходными путями там всего несколько километров пути, если будут молодцами — успеют. А вместо яхонтовского полка поставим Сто пятый…

— Точно! — снова согласился генерал. — Но подготовит ли Сто пятый позиции к контрольному времени?

— Успеют! — сказал я уверенно. — Сто пятый полк больше яхонтовского всего на одну батарею. Позиции обоих готовы, они лишь поменяются местами. А отрыть орудийные окопы для лишней батареи помогут другие подразделения…

— В самом деле! — с облегчением вздохнул генерал.

Все же не зря я специально выучил состав частей! Какую же ты сможешь составить дислокацию, если не будешь знать состояние полка, его огневых средств!

— Разрешите мне действовать… — обратился я к Евжирюхину.

Тот колебался.

— Знаете что… — сказал он, — это ведь очень рискованно, если вдруг…

Я не был близко знаком с генералом, но все-таки начал его немного понимать: мое предложение, несомненно, ему понравилось, но брать на себя ответственность?.. Вот если бы все обошлось без его вмешательства…

Тогда я решился.

— Поручите мне выполнение этого дела, — предложил я.

— Хорошо, — с готовностью согласился генерал, — действуйте, но учтите: насчет передислокации этих полков я ничего не знаю, — и развел руками, — совсем ничего…

Начальник штаба армии еще говорил, когда я встал и, согнувшись, бесшумно пройдя между рядами, вышел из сруба и поспешил в штаб артиллерии армии.

На Яхонтова я не надеялся: пока он расшифрует телефонограмму, найдет на закодированной карте новое месторасположение полка (на закодирование телеграммы не оставалось времени), пройдет немало времени. Поэтому я сразу же вызвал к телефону моего бывшего заместителя. Он, разумеется, тотчас понял меня.

Никогда еще я столько не курил, как за эти четыре часа, пока ждал ответа о готовности передислоцируемых полков.

…Словом, когда оперативная группа Евжирюхина из семи человек во главе с самим генералом подошла к полевому командному пункту в центре полосы наступления, все артиллерийские части и соединения уже стояли на исходных позициях.

Наше ВПУ (Военно-полевое управление) находилось на расстоянии полутора-двух километров от позиции немцев. Отсюда все обозревалось даже невооруженным глазом.

Вокруг на протяжении десятков километров раскинулось чистое поле, поэтому немцы тоже видели все, что происходило на нашей стороне. На любое перемещение, на малейшее движение обе стороны отвечали мощным артиллерийским и минометным огнем.

Связь с частями, находившимися на передовой, осуществлялась только глубокой ночью. И все равно это было небезопасно, поскольку вражеские пушки не смолкали и в воздухе светились подвешенные к парашютам ракеты, позволявшие врагу следить за действиями наших частей.

Но наши придумали маленькую хитрость: непосредственно за передовыми позициями протянули маскировочную сеть высотой в четыре метра и длиной около шести километров. Она сослужила нам отличную службу. Это простое, но умное решение особенно пригодилось в период подготовки наступления.

Правда, немцы каждый день обрушивали на эту осточертевшую им сеть артиллерийский и минометный огонь, но, едва темнело, наши саперы снова ее восстанавливали.

Блиндаж командующего артиллерией и его штаба находился в двухстах метрах от этой сети. Соорудить его было поручено заместителю Евжирюхина, и, надо сказать, с заданием он справился. Но нам почти не пришлось воспользоваться этим блиндажом: едва прибыв, мы разделились на небольшие группы и отправились в части, расположенные на передовой.

Я возвратился с передовой в полночь и едва добрался до своего блиндажа; каждая пядь земли была занята бойцами, орудиями, наблюдательными пунктами, замаскированными специальными и транспортными автомашинами.

Ложиться спать уже не имело смысла, и я вышел из душного блиндажа.

Стояла удивительная ночь, лунная, теплая, спокойная. Чуть алел восток.

Вдруг справа от нас раздался страшный взрыв. Почти одновременно где-то совсем близко громыхнуло еще оглушительнее. Не прошло и мгновения, как чудовищная канонада сотрясла всю окрестность.

Земля дрожала под ногами, от орудийных вспышек стояло зарево. Вскоре грохот перешел в беспрерывный сотрясающий воздух гул, который мгновенно завладел всем, как завладевает огонь стогом сена.

Началась артиллерийская подготовка…

Затаив дыхание, с каким-то праздничным, торжествующим чувством слушали мы дикую музыку войны.

Казалось, нашу планету изнутри заминировали какие-то волшебники, и теперь взрывы небывалой силы забросят нас куда-то в бесконечное пространство космоса.

Иногда очень хотелось, чтоб на мгновение все смолкло, совсем ненадолго, чтоб слух мог хоть малость передохнуть.

Но вокруг все продолжало громыхать и сотрясаться.

Артиллерийской подготовке всегда сопутствует какая-то скрытая радость, необъяснимая гордость и чувство неведомого восторга.

Ты знаешь, что в эти минуты в логове врага — кромешный ад, дробится камень, кипит железо, воздух дышит огнем, карающий меч смерти разит все и всех. И ты жаждешь, чтоб эта разбушевавшаяся стихия крушила бы все еще сильнее, чтоб она смела с лица земли ненавистного врага.

В этом нечеловеческом, все сотрясающем гуле отчетливо выделялся грохот «катюш», самый страшный, наводящий ужас на врага.

Изредка и на нашей стороне раздавались взрывы. Видимо, вражеская артиллерия пыталась нанести контрудар, но наши пушки быстро заставили ее умолкнуть.

Мы с таким наслаждением слушали адский грохот, словно это были самые чарующие звуки на свете.

И хотя за передовыми позициями стелился плотный туман пыли и дыма (при самом большом желании различить что-либо было просто невозможно), мы словно воочию видели, как крушит наша артиллерия врага.

Едва закончилась артподготовка, как совершенно взбесились рации и полевые телефоны. Одно за другим поступали сведения, информации, рапорты.

Один докладывал обстановку, другой просил помощи, третий что-то диктовал нам, четвертый нуждался в совете — и все нервничали, торопили с ответом. Каждый считал, что их требования — самые безотлагательные.

Я забыл о времени, целый день провел на ногах и до того устал что не чувствовал уже собственного тела, а испытывал то ли какую-то глухую боль, то ли вялость. Но, как ни странно, я все отлично помнил, все запоминал, мозг мой работал четко, без устали.

Так прошла вторая бессонная ночь.

Второй изнурительный день…

Третья ночь…

А на третье утро разведка штаба армии донесла страшную весть: на флангах прорыва немцы начали контрнаступление, бросили в бой новые силы и в настоящее время особенно угрожают левому флангу нашей армии своими дивизиями, переброшенными из Крыма.

Наше наступление, начатое три дня назад, все замедлялось. Чувствовалось, что оно может вот-вот захлебнуться. Атакующие корпуса в секторе главного удара 27, 28 и 29 августа продвинулись всего на один километр. За это время мы взяли лишь один вражеский опорный пункт, а второй обошли стороной. Немцы отчаянно сопротивлялись и вводили в бой все новые и новые дивизии.

Уже на второй день атаки, то есть 28 августа, немцы бросили на наш участок танковую дивизию. Теперь нас предупреждали, что в районе Вороново — Карбусель готовилось контрнаступление немецкой стрелковой дивизии, которую только что самолетами перебросили из Крыма. Ее поддерживал весь резерв двух фашистских дивизий, в их числе несколько танковых батальонов.